Человек в зеленом плаще подал слуге записку с цифрой «пять» написанной одним нервным движением, он несколько раз размазывал её по записке своей потной ладонью, задумывался, но всё же писал заново всё то же число. Некоторые господа поступали так же, как он, кто-то писал число уверенно, кто-то до последнего пытался стереть и изменить надпись. Записки отнесли арбитрам, те записали цифры на доске. Номера значили количество убитых противников, после которого бойца можно будет забрать с арены. Такое правило придумали сами хозяева, которым надоело вкладывать в своих бойцов деньги ради лишь одного боя. Принятие этого правила стоило больших денег, но сохраняло господам титаническую сумму, зрителям же оно позволяло иметь любимцев, а бойцам – стать известными.
Бойцы услышали цифры, оглашенные арбитрами, глаза их загорелись удвоенной воинственностью, и когда грянул колокол, возвещавший начало боя, участники сорвались со своих мест. Одни тут же начинали косить стоявших поблизости, остервенело размахивая оружием, другие же старались оказаться поближе к более слабым, ещё обескураженным бойцам, которые не спешили ни убегать, ни нападать. Не прошло и минуты, когда из восьми бойцов осталась лишь половина. Среди них были Буйвол и Вепрь, оба вооруженные тяжелыми мечами, они казались громоздкими, но двигались с поразительной быстротой, пытаясь догнать Волкодава и друг друга. Геральд глядел на них с решетки, защищавшей зрителей от возможной опасности. Он ловко хватался скрюченными пальцами за ячейки и наблюдал за остальными бойцами с той высоты, на которую им не хватало времени взглянуть. Когда кто-то оказывался достаточно близко, Геральд обрушивался на противника, вонзая ему в шею нож, который до последнего момента держал в зубах, чем немало пугал зрителей по другую сторону решетки. Так он расправился с Волкодавом и Буйволом,Вепрь на тот момент уже захлебывался собственной кровью, беспомощно пытаясь вынуть топор Волкодава, проломивший ему ребра. Но даже несмотря на такую блистательную победу, человек в зеленом плаще сделался ещё более раздраженным.
— Боец должен быть бойцом!— говорил он, отпивая из бокала.— Хитрецов нам хватает. Биться нужно честно, а не обманывать остальных. В прошлый раз этот наглец прикинулся мертвым! Черт его дери!
Он безжалостно ругал своего бойца и плевался, в промежутках попивал дорогое вино, купленное на деньги от выигрыша. Он был совершенно уверен, что идеальный боец – безмозглая груда мышц, а Геральд – хитрец, место которому за прилавком. «Но он всего лишь раб»,— говорил он и начинал бранить своего бойца пуще прежнего. Джаф кивнул друзьям. Парис и Марк подошли к человеку в зелёном. Несколько вовремя сказанных «да» и одно, якобы случайное «а, может», и молодые люди стали владельцами своего первого бойца. Он не стоил им почти ничего, хозяин, казалось, готов был отдать Геральда бесплатно, а деньги взял только из приличия.
— Никогда не понимал людей с принципами. Сам же ещё пожалеет об этом,— сказал Судья, когда Джаф вернулся, чтобы отблагодарить его за совет.
— Людей с принципами можно понять, когда их принципы не опасны для их положения в обществе,— возразил юноша.
— Мне таких видеть не приходилось.
— Мне тоже,— согласился Джаф.
Парис и Марк отправились знакомиться с Геральдом. Боец показался им смышленее всех остальных. Они не были защитниками прав рабов, но считали, что всякие отношения должны строиться на взаимном уважении. Джаф остался на балконе, оставшихся денег должно было хватить на покупку ещё одного бойца.
— Сколько у тебя осталось?— спросил у Джафа судья, пока слуги убирали с арены тела и разбросанное по песку оружие. Юноша показал ему деньги. Судья покачал головой.— По случаю твоего совершеннолетия я сделаю тебе подарок. За те деньги, что у тебя остались, ты сможешь получить любого бойца, которого увидишь сегодня на арене.
Глаза Джафа загорелись жадным огнём. Он без раздумий принял предложение судьи. Он был не из тех, кто отказывается от подарков, тем более таких, которые поставят его рядом со всеми этими господами в подбитых золотом плащах. Открывавшиеся возможности опьяняли.
В этот раз на арену вывели сразу шестнадцать бойцов. Они ничем не отличались от тех, чьи тела только что унесли. Такие же громоздкие, дикие, не похожие ни на людей, ни на забитых, вечно живущих в страхе рабов, которых можно увидеть в богатых домах. Хозяева вновь выписали порог, через который должен перешагнуть боец, чтоб его вывели с арены до окончания боя; число не превышало шести. Кто-то впечатлено присвистнул, когда самая высокая ставка оказалась рядом с кличкой «Конда». Джаф спросил, что это за боец. Судья указал на женщину, стоявшую в центре арены. Она была с ног до головы покрыта шрамами, волосы острижены так коротко, что издалека казалось, что их нет вовсе. Хозяин явно скупился на обмундирование, из доспехов у Конды был только наплечник и тяжелая перчатка с железными пластинами, это сразу делало её неприметной среди остальных. Джаф внимательно присматривался к остальным бойцам, думая, кого из них стоит приобрести. Сделку можно было совершить во время боя, и тогда бойца незамедлительно выводили с арены, а заработанные им деньги переходили в карман к новому хозяину. Достаточно привлекательным вариантом юноше казался Воин. Позже Джаф узнал, что в прошлом Воин – достаточно богатый торговец, промотал все свое состояние и попал на «Бойню» во избежание долговой тюрьмы, откуда его никто бы не выкупил. Он принадлежал военному, чин его Джаф не стремился запомнить, однако ему бросилось в глаза то, что этот человек привел посмотреть на бой свою семью: жену и маленького ребенка. Это не запрещалось, и всё же, «Бойня» считалась исключительно мужским развлечением. Его жена, красивая, ещё молодая женщина, обратилась к мужу, военный кивнул, и её тут же, с ребенком на руках, проводили на арену. Публика затаила дыхание. Прекрасная женщина казалась чем-то нереальным, и бойцы смотрели на неё, как на видение, когда она проходила мимо них. Она остановилась возле Воина и, положив ладонь ему на левое плечо, сказала ему несколько слов.
— Они думают, что так вдохновляют их на подвиги,— презрительно сказал Судья.— Женщины. Теперь этого Воина захотят убить первым.
— Скорее, он сам бросится на копье,— сказал случайно услыхавший их господин в красной мантии. Он был явно не трезв, и ему не терпелось поделиться с кем-нибудь хотя бы малой долей роившихся в его голове мыслей.— Ведь это сын Августа, того, что живет на Золотой улице. Если бы он не проигрался, она бы вышла за него замуж. Представляете себе его отчаяние?— спросил он и рассмеявшись, ушёл.
Джаф вновь посмотрел на Воина. Тот стоял с тем же безразличным видом, ожидая лишь колокола, чтобы начать бой. Он смог уложить двоих прежде, чем его убили. Его хозяин, казалось, вовсе не разочаровался, и лишь недовольно качал головой, когда его жена то и дело прикрывала рот ладонью и едва слышно повторяла «как же так». «Женщины, вы же понимаете»,— говорил его снисходительный взгляд, когда он обращался к сидевшим рядом с ним. Смерть Воина расстроила только Джафа, который был уже готов приобрести его, прежде, чем он опомнился от этого горького разочарования, потенциальные победители были уже либо убиты, либо выведены с арены. Оставалось лишь три бойца. Двое из тех, кого называют танцорами. Два брата, известные ловкачи, они принадлежали двум разным хозяевам, и каждый пытался выторговать себе второго брата. Танцоры гоняли по сцене верзилу с мечом, который размахивал оружием так, что подобраться к нему было невозможно. Шагал он медленно, проходя по бурым телам, разрубая их на мелкие части. «Такой боец понравился бы бывшему хозяину Геральда»,— подумал Джаф, как вдруг быстрое движение на арене заставило его отвлечься от своих мыслей. Верзила выронил меч из рук и упал на песок, его шея была вывернута и казалась непропорционально длинной. Рядом с ним лежало тело Конды. Оставшиеся один на один Танцоры переглянулись, зал взревел: одни требовали остановить поединок, другие требовали зрелища, и через секунду братья бросились друг на друга. Они точно копировали движения друг друга, и зрители то замолкали, напряженно наблюдая за их поединком, то вновь принимались неистовствовать, нетерпеливо ожидая скорейшей развязки. И вдруг оба они упали на арену, один с ножом в спине, второй со свернутой шеей. Над телами возвышалась поправлявшая свою перчатку Конда.
