Вихрем промчавшись по тропке, юноша повернул коня к скалам, слыша за своей спиной угрожающие вопли преследователей:
– Кху! Кху!
Баурджин усмехнулся:
– Ну, теперь поищите…
Судя по времени, родные людишки уже должны были перейти пропасть и рвануть по широкой дороге в долину. А долина сейчас принадлежала найманам! Дай-то бог, все удастся. Удастся, как же нет?! Хотя, конечно, нельзя предусмотреть все, могут быть и досадные случайности, вроде вражеской засады, оставленной как раз у пропасти. Однако если хорошенько подумать – ну чего ради кераитам оставлять там засаду? А вдруг из долины явятся их враги? А ведь могут, и в любой момент. Тем более неизвестно, как долго продлится преследование и куда заведет погоня? Нет, вряд ли кераиты оставили засаду, вряд ли…
Хорошо бы, успели спастись свои: здоровяки с Гамильдэ-Иченом. Должны. Здоровякам всего-то и нужно пропустить врагов да быстренько перебраться через ущелье; Гамильдэ-Ичену – чуть посложнее. Дольше ждать, да и потом выкарабкиваться из ручья. Не провалился бы под лед… хотя ручей там вроде бы мелкий.
Рассуждая таким образом, Баурджин, затаившись, смотрел, как скачут неизвестно куда враги. А солнце тем временем поднималось все выше, да и день, как назло, выдался ясный. Через какое-то время туман рассеется, и враги обнаружат, что впереди никого нет. И что они будут делать? Что бы сделал на их месте он, Баурджин? Да просто-напросто выслал бы часть отряда назад, хотя бы нескольких воинов – самых быстрых – посмотреть что да как. Они ведь искренне полагают, что гонятся за целым отрядом, а значит, коли уж этот отряд где-то спрятался да решил повернуть назад – его будет видно. Даже десяток всадников не спрячется в здешних кустах – слишком уж они мелкие, а тропинки – узкие, крутые, не по каждой еще и проедешь. Немного здесь и проверять, просто проскочить по тропе хотя бы во-он до той черной скалы, или, лучше – до той синей сопки – на нее удобнее забираться, даже на лошадях можно. Доехать до вершины, оглядеться – видать далеко. А какие тропинки не видны, так по тем на лошадях не проехать. А это вообще мысль – бросить лошадь, никакой кочевник так никогда бы не поступил! Значит, бросить? Юноша потрепал по гриве коня – смирную монгольскую лошадь, неказистую, зато выносливую. Да, не по всем горным тропинкам пройдет конь. А бросить вроде бы и жалко. Да и потом как добираться к своим? Попутки не ходят. Но в горах с лошадью… А если не в горах? Если спуститься во-он в ту долину? Кажется, там даже растет лес, и довольно густой.
Посмотрев из своего укрытия налево и вниз, Баурджин увидал проглядывающую в сгустках быстро исчезающего тумана низменность или плоскогорье. Небольшое, вдававшееся узеньким языком меж высокими красноватыми скалами. Выглядело плоскогорье довольно уютно – сверкающий на солнце снежок с обширными пустошами-проталинами, смешанный лес… Привязать лошадь подальше – ищи его, свищи в лесу, никакая погоня не страшна! Одно только смущало сейчас юношу – чтобы спуститься в долину, нужно пройти километра два вниз, ведя под уздцы лошадь. Пройти открытой тропою, змеящейся средь синих холмов и скал. Сверху одинокого путника будет о-очень хорошо видно, о-очень хорошо… Впрочем, а кому тут смотреть сверху? Японским летчикам-самураям? Так их тут, слава Богу, нету… Их-то нету, а вот вражины вполне могут забраться хотя бы во-он на ту скалу.
Баурджин оглянулся, вздохнул. Ну, пока еще сообразят, доскачут, заберутся… Как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест!
Подхватив под уздцы коня, юноша решительно зашагал вниз. Шел, насвистывал. А что свистел? Что-то из Утесова, кажется. Из художественного кинофильма «Веселые ребята»…
Свистел, свистел… И досвистелся! Вот уж верно говорят, что нехорошая это примета – свистеть. Нехорошая, правда, в финансовом смысле… Но тут, похоже, тоже не повезло. И Бог выдал, и свинья съела – позади появились всадники, небольшая такая группа, человек десять. Для разведки и поиска беглецов – в самый раз. И ладно бы те появились, так они, собаки такие, еще и явно заметили Баурджина! Потому что слишком уж поспешно рванули вниз. Вот гады! А и правильно, он-то, Баурджин, ведь точно так же бы поступил на их месте, о чем буквально только что и подумал.
Ну, уж тут делать нечего. Оглянувшись, юноша бросил лошадь – уж не до жиру! – и со всех ног рванул вниз, к лесу. Бежал, можно сказать, почти не разбирая дороги, чувствуя за спиной угрожающе-радостные вопли преследователей. Чуть было не поскользнулся на подтаявшем льду, взмахнул руками, словно птица крыльями, ускоряя бег, перемахнул неширокий овражек… подумал запоздало – а если б оказался широким? Сверзился бы… Перепрыгнул какую-то лужу, прошлепал по грязи, обогнул здоровенный камень – и вот он, лес! Вот тут-то, братцы, вам меня не поймать! Хотя это, конечно, в зависимости от того, кто сейчас за ними гнался – охотники или скотоводы? На конях – значит, скотоводы. Те в лес уж точно не сунутся, разве что немного пройдут по тропинке. Эдак недалеко, чтобы не заблудиться. Вон она, тропинка-то, утоптанная, довольно-таки широкая – и кто тут по ней, интересно, ходит-то? А вот и свернуть в сторону! Хоть в эти кусты!
Как Баурджин подумал, так и сделал – резко свернув с тропы, протиснулся сквозь ореховые заросли, еще безлистные, голые, и углубился в лес дальше, в самую чащу – нехоженую, буреломную, с густыми мохнатыми елями. Или то были лиственницы? Пройдя по лесу километра с полтора – бежать тут не было никакой возможности, да и силы уже иссякли – юноша замер, прислушиваясь. Да, кажется, с тропы донеслись голоса. Кто-то перекрикивался… И крики эти удалялись обратно к горам! Значит, нет там охотников, точно. Но и возвращаться в предгорья не стоит – наверняка там выставили засаду. Однако не ночевать же в лесу – холодно да и сыро еще. К тому же – и голодно, все припасы – сухое молоко и вяленое мясо – остались с лошадью, в переметных сумах. А неплохо было бы сейчас перекусить! Баурджин сглотнул слюну и помотал головой, отгоняя навязчивые мысли. Прошелся по чаще километра два. Потом свернул к тропе – вот, вроде бы она там должна бы проходить, вот за той елкой… Нет? Ну, значит, за той сосной. И там нету! И там… И вон там! Одни буреломы да чащи!
– Поздравляю вас, товарищ генерал, – сам над собой поиздевался путник. – Вы, кажется, чуть-чуть заблудились. Так, слегка… Эх, разведка, ититна мать!
А между тем небо над головой уже синело. Солнце, правда, еще светило… вроде бы… где-то там, за горами… Эх, костерок бы сладить! Спичек бы… Ага, спичек! А это что болтается на поясе? Железная пластинка, камень – что это, как не огниво? А ну-ка, товарищ генерал армии, принимайтесь-ка за работу – добывайте огонь. Хотя, может, все ж таки выждать? Как гласит старая солдатская мудрость – лучше быть грязным и голодным, чем чистым и мертвым… или там, пленным. Наверняка преследователи не будут ждать долго – но ночку вполне могут и просидеть, надеясь на предательский костерок. А ну, зажгите его, зажгите, товарищ генерал, что ж вы…
Баурджин потянул носом… чем-то ведь явно пахло! Вроде бы жарили что-то – мясо или грибы. Нет, грибы, пожалуй, еще рановато. Значит, мясо. Или птицу – упитанного такого рябчика! И в стороне, противоположной от той, где находились преследователи.
Беглец и сам не заметил, как ноги, словно сами собой, уже несли его на вкусный запах готовящейся пищи. Манящий запах этот постепенно становился все отчетливей, лес явно светлел, становился реже, пока наконец и вовсе не кончился, вернее – расступился, окружив небольшую вполне симпатичную полянку с журчащим по ее краю ручьем. Баурджин глянул на полянку – и замер, увидав у ручья… сияющую золотой парчой юрту… Наверное, ту, о которой и рассказывал давеча Гамильдэ-Ичен. Мол, демон там какой-то должен быть, в этой юрте. А что нам, фронтовикам, демон? Видали мы демонов на Четвертом Украинском – куда там всей нечисти! А, говоря конкретно, демон – есть ненаучный факт, с помощью которого церковники объегоривают несознательное население в корыстных целях. Ну уж советского генерала, да к тому же – фронтовика-разведчика – объегорь попробуй! Не родился еще тот демон!
