В подтверждение своих слов он поднес к губам кончики пальцев.

– Погляди, Ингкел, - сказал тогда Фома, - мне плохо видно, но я слышу какой-то шум в ивняке.

И когда Ингкел привстал в лодке, вытягивая шею, он поднял свой шест и с размаху ударил Ингкела по беззащитному затылку. Ингкел мягко осел, голова свернута набок, глаза открыты, и тогда Фома подхватил его на руки, пристроил его голову себе на колено и ладонью закрыл ему глаза.

– Я люблю тебя, Ингкел, - сказал он… …Он перегнулся через борт и положил Ингкела на воду. Тот мягко погружался на неглубокое дно, волосы шевелились, точно водоросли, руки и ноги, обтянутые рыбьей кожей, сквозь зеленоватую воду были сами как белые рыбы-ленты. Лицо его, просвечивающее сквозь зелень, было мирным и нежным. Потом над ним сомкнулась тьма.

Фома тихо запел:

Он взял охапку копий и высыпал их в воду; копья легли на дно, взбаламутив ил, и он больше не видел лица Ингкела. Он ударил шестом, и лодка, которая стала легче на одного воина, рванулась вперед по нейтральной полосе чистой воды… …Наблюдательная вышка была защищена высокой сеткой из колючей проволоки. Прожектор на башне - точно круглая луна за пеленой туч, глядеть на него было не больно, а в голове вместо медного гонга звучал тихий звон разбивающегося стекла.

Словно падала и разбивалась ваза, красивая разноцветная ваза с Суши, которую он в детстве взял в руки, чтобы налюбоваться как следует, и не удержал.

Он, по-прежнему подняв лицо к прожектору, встал в лодке, расставив ноги, чтобы не упасть, и закричал:

– Эй, на вышке!

– Стой, где стоишь! - прокричали с вышки. - Кто ты такой, парень?

Прожектор чертил дугу света, открывая чужим взглядам одежду из рыбьей кожи, его собственную бледную кожу и волосы, подвязанные, как для битвы.

– Перевертыш! - сказал он.

Рядом раздался всплеск. Пуля ушла под воду, окруженная серебряными пузырьками. «Следующая уже не будет просто предупреждением», - подумал он.

– Сюда идут кэлпи, - крикнул он, и лодка плясала на волнах в свете прожектора, - много кэлпи! Объявляйте тревогу! Тревогу всем! Всем постам! Поднимайте вертолеты!

– Что ты врешь, парень! - крикнули ему с вышки. - Они сроду не нападали открыто. А вчера мы задали им такого жару, что они не скоро очухаются.

– Я говорю правду, - крикнул, захлебываясь слезами, маленький мальчик в нем. - Пожалуйста, поверьте! Сюда идут кэлпи, они всех убьют, их много, я сам видел…

– Я открываю ворота, - сказал голос. - Проходи, только быстрее.

Заскрипел ворот, и секция решетки поднялась настолько, чтобы в нее мог, пригнувшись, проскочить человек на лодке, и вновь опустилась.

Он зачалил лодку у подножия вышки; наверх вели железные скобы, они оставляли на руках следы ржавчины. «Сколько железа, - подумал он, - зачем столько железа, когда можно договориться с деревом?»

– Стой спокойно, парень, - сказали ему. - Руки за голову! Чужие руки быстро, профессионально обшарили его.

– Так и стой! Если ты вырос у кэлпи, они могли научить тебя всяким чудным штукам…

– Я бард, - сказал он, - бардов не учат убивать. Но сейчас сюда придут кэлпи, тысячи кэлпи, и каждый умеет убивать. Пожалуйста, свяжитесь с остальными постами, ну пожалуйста!

Один из дежурных пожал плечами и сел к рации. Фома видел только его спину и голову в венце наушников. Остальные по-прежнему держали Фому под прицелом.

– Я опередил их ненамного, - сказал он. - Они скоро будут здесь. И они готовы умереть.

– Это мы им обеспечим, - пообещал дежурный. Далеко за горизонтом взвыла первая сирена, вскоре все пространство вокруг оказалось пронизано их ядовито-желтым пунктиром.

– Ну вот, все в порядке. Объявлена общая тревога. Почему ты плачешь, парень?

«Я дважды предатель, - думал Фома, - сперва, потому что я пел для них, а теперь, потому что убиваю их. Но лучше так… потому что они самоубийцы, они готовы умереть и умрут, но мой отец останется жив. И никто не примет мою маму за дочь-сестру».

Внизу к шуму волн примешался грозный крик наступающих кэлпи.

Отсюда он казался бледно-красным, точно размазанный след светлой артериальной крови.

– Ты был прав, парень, - удивленно сказал дежурный. - Никогда такого не видел!

Он был еще очень молод и родился уже после последней войны.

– Да их тысячи!

– Все кэлпи Дельты! - согласился Фома. Он отчаянно тер лицо, горевшее от слез и стыда.

– Погодите! Я хочу с ними поговорить!

– Ты хочешь пулю, - уточнил молодой дежурный.

– Нет! Дайте мне мегафон. Я попробую остановить их. Я бард.

– Какой еще на хрен бард? Что ты несешь, малый?

– Я их бард! Они не могут воевать без меня.

– А ты, значит, от них сбежал. Ну-ну… Я такого наглого вранья еще в жизни не слышал!

– Дай ему мегафон, Янис. Пускай попробует, - вмешался тот, что постарше, - сдается мне, что большого вреда от этого не будет. Может, он разбирается в этих жабах. Сколько ты с ними прожил, малый?

– Не знаю, - сказал Фома, - там все непонятно.

Он принял теплый мегафон и свесился с наблюдательной вышки. Прожектор очерчивал только его силуэт, и он боялся, что кто-то из кэлпи пустит в него копье прежде, чем узнает его.

– Стойте! - закричал он, и голос его распахнулся над водой веером лилового эха. - Стойте, воины Дельты! Я ваш бард! И я не буду петь эту битву!

– А-а-а! - было ему ответом.

– Говорю вам - уходите! Эта битва не для вас! Эта битва будет последней!

– А-а-а!

– Бард! - разобрал он среди ритма, выбиваемого древками копий. - Бард!

– Битва! Последняя битва!

– Что-то ты не то говоришь им, парень, - с сомнением в голосе произнес тот, что старше.

– Нет! - в ярости завопил Фома, собрав последние силы. - Я ухожу от вас! Тогда я больше не ваш бард! Я буду петь людям! Не вам!

– Какая разница, кому поет бард? - крикнули снизу, совсем близко. - Главное - он поет.

– А-а-а! Бард! Битва! Последняя битва!

Лодки придвинулись еще ближе, кэлпи попрыгали на решетку, некоторых свела судорога, и они повисли, точно черные муравьи, но другие, размахивая копьями, карабкались по проволоке вверх, оставляя на остриях колючек клочья рыбьей кожи и плоти.