— Старик, ты сам заговорил о том, о чем я давно собирался поговорить с тобой. Все верно: если бы не ты, я наверняка отправился бы вместе с Мореходом в Дальние Края. Наши жизненные пути разошлись бы надолго, а скорее всего — навсегда. Я ни о чем не жалею: кому, как не тебе, знать, какая счастливая и наполненная была у меня жизнь здесь, на берегах нашей Реки. И немалую часть моего счастья составляла твоя верная дружба. Но не стану отрицать, что иногда тень сомнения омрачает мое сердце. Я не воспользовался той возможностью, которую судьба дарует нам лишь раз в жизни. И, как ни странно, в последние годы эти мысли преследовали меня все сильнее, особенно с тех пор, как у нас появился Сын Морехода. Если бы он только знал, какие чувства будят во мне его истории о Востоке, его острые кушанья (которые действительно порой приводят к весьма печальным последствиям), если бы он только знал, как широко была открыта для меня дверь в этот сказочный большой мир, открыта именно его отцом много лет назад. И кстати, до конца закрыть эту дверь у меня так и не хватило духу. Крот молчал, опустив голову.

— Нет, правда, слушай, Крот, — в глазах Рэта заблестели такие знакомые всем друзьям огоньки, — ты ведь помнишь?..

Тут Рэт осознал, что они в комнате не одни, а тема их разговора была не из тех, что выносится на всеобщее обсуждение.

— Слушай, Барсук, — сказал он, — не попросишь Племянника и моего сорванца приготовить нам чайку покрепче?

Барсук с готовностью кивнул и поспешил выйти за дверь, предупредив друзей, что сам принесет им чаю попозже.

— Ты спрашивал, помню ли я… — негромко заговорил Крот.

— Ты, наверное, забыл, но тогда, в тот год, когда мы впервые встретились, когда гуляли по берегу Кротового тупика, когда ты еще переехал на лето ко мне, помнишь? Помнишь, как ты открывал для себя этот мир, как ловил его ощущения, его запахи, краски, звуки?

— Конечно помню, — сказал Крот, глядя в окно спальни на тот берег Реки, где находился его дом.

— А помнишь, как ты настоял, а я послушался тебя, когда сердце позвало тебя обратно, к родному дому?

— Помню, Рэтти.

— Я был несколько навязчив, правда?

— Чуть-чуть, самую малость. Но ты быстро улавливал все мои намеки.

— Так вот, моя тяга к путешествиям, желание увидеть новые места, далекие страны, Белый Свет и его Дальние Края — она живет во мне, и эта тяга ничуть не слабее той, что влекла тебя домой тогда, много лет назад, и продолжает тянуть сейчас. Это стремление к путешествиям, оно от рождения заложено в таких, как я, в тех, кто ведет полуводный, плавучий образ жизни.

— А я не разрешил тебе осуществить твои мечты! — сокрушенно воскликнул Крот. — Это я, я был бесчувственным эгоистом все эти годы!

— Как ты думаешь, почему я так настойчиво погружался в бесчисленное множество всяких речных дел, порой не таких уж важных? Я просто заглушал в себе тягу к странствиям. А почему я подчас становился угрюмым и раздражительным, особенно по осени? Просто я не мог спокойно смотреть на то, как птицы, вольные и свободные, собирались в очередное путешествие туда, в Дальние Края, туда, где мне так и не суждено было побывать.

— Но, Рэтти, ведь если тебе этого так хочется, ты, наверное, еще смог бы…

— Нет, Крот, уже нет. Я уже не тот: старый и ослабевший, я не могу угнаться наяву за мечтой моей юности. Теперь мне уже не хватит ни энергии, ни предприимчивости, чтобы затеять дальнюю поездку. Я буду стареть рядом с той, чьи берега стали мне родным домом. Она, наша Река, тоже слабеет, болеет и понемногу умирает — вместе с моей последней надеждой.

Не в силах больше говорить, Рэт замолчал. Он остановился у окна и вместе с Кротом стал смотреть на Реку, на ее зимние берега, на знакомые до боли родные ивы, и слезы несбывшихся мечтаний молодости сбегали по его щекам.

— Рэтти, Рэтти, пожалуйста, не надо! — взмолился Крот.

Тихо приоткрылась дверь, и в комнату вошел Барсук с двумя большими чашками ароматного чая. Он сразу же понял, как обстоят дела, и, когда Рэт прошептал: «Оставьте меня, дайте мне побыть одному», поспешил выполнить эту просьбу. Ничего не поделаешь, бывают минуты, когда любому зверю нужно одиночество.

— Пошли, Крот, — сказал Барсук, беря друга за лапу, — пусть Рэт отдохнет, выпьет чайку, потом, может быть, поспит, а там, глядишь, и потребуется твое умение приготовить что-нибудь диетическое — чтобы- не навредить исстрадавшемуся желудку Рэта.

— Да-да, я должен поспать, — поспешил согласиться Рэт, который даже не взглянул на друзей, а все так же пристально рассматривал пейзаж за окном.

Его оставили одного. Дверь тихо закрылась за Кротом, совершенно ошеломленным признаниями лучшего друга.

— Простите меня, я не знал… — виновато залепетал Сын Морехода, считавший, что он один виноват во всей этой истории.

— Тебе не за что извиняться, — утешил его Крот. — Наоборот, благодаря твоим кулинарным талантам мы с Рэтом наконец поговорили о том, о чем никак не могли завести разговор вот уже долгие годы. А ведь между друзьями не должно быть недомолвок, согласен, Барсук?

Барсук только печально кивнул, а затем сказал:

— Устали мы все сегодня да и переволновались изрядно. Пойду-ка я лучше домой и Племяннику советую сделать то же самое. Крот и Сын Морехода останутся здесь и вполне управятся со всеми делами в доме да и помогут Рэту, если ему что-то потребуется. Я уверен, что потом он всех нас поблагодарит за искреннее стремление помочь, но сейчас его лучше оставить в покое. Выдра, Портли, пойдемте вместе, нам часть дороги по пути.

— Сегодня я останусь здесь ночевать, — сказал сам себе Крот, когда Крысенок пошел провожать остальных, и он оказался в гостиной один.

Поворошив уголья в камине, он прислушался к тому, что происходит в комнате Рэта. Затем подошел к книжным полкам, с одной из которых снял географический атлас мира.

Было видно, что атласом бережно, но много пользовались. Он с готовностью раскрылся на странице с картой Средиземноморья. Крот с замирающим сердцем следил глазами за множеством подчеркнутых лапой Рэта названий: Тунис и Сиракузы, Кипр и Крит, Египет и Ливан…

А на другой странице, бережно заложенной листком бумаги, раскинулись Ближний Восток и Южная Азия. На вложенном в атлас листке лапой не только Рэта, но и его молодого воспитанника был составлен целый список из названий мест и городов, по которым они вдвоем совершили накануне кулинарное путешествие (повлекшее за собой столь тяжелые последствия): Суэцкий канал, Аденский залив, Басра в самой глубине Персидского залива, Бомбей и дальше — Пенанг и Куала-Лумпур.

Карандашом, лежавшим тут же, на столе, Рэт подчеркнул одно из написанных Сыном Морехода названий. Этой чести удостоилась Аль-Басра, при кухне халифа которой служил когда-то Мореход, чей кулинарный шедевр в исполнении его сына доставил Рэту столько удовольствия (а затем и неприятностей).

Словно громом пораженный Крот застыл над столом, снова и снова перечитывая сделанную Рэтом приписку под списком городов:

— Как же я был не прав, уговаривая Рэта остаться дома! — безутешно повторял Крот, сидя в кресле Рэта перед камином с атласом на коленях. — Как я был не прав!

Вернувшийся вскоре Сын Морехода застал его в этой позе.

— Мистер Крот, все в порядке? — спросил он.

— Увы, нет, друг мой. — Крот решил взять себя в руки. — Я, между прочим, жутко голоден, потому что ничего не ел с самого утра. Что касается Рэта, то думаю, аппетит вернется к нему с удвоенной силой, когда он проснется. И, честно говоря, я так устал, что, признаюсь, буду тебе премного обязан, если ты сам возьмешься состряпать что-нибудь там, на кухне, или на камбузе, как это у вас принято называть.

— Могу приготовить жареных ершей — вы оба их любите.

— Нет, давай придумаем что-нибудь… что-нибудь поинтереснее…