– Я благодарю вас, господин Шабарин, что по доброй воле вышли ко мне, – сказал губернский исправник Яков Андреевич Молчанов.

Отчего-то подумалось о том, что в этом времени у людей скудная фантазия на имена. Между Андреями или Яковами сложно протолкнуться Эрасту. А ведь в этом времени всяких «…растов» хватает, их в каждом мире, к сожалению, немало. И Молчанов – яркий представитель сообщества.

– Чем вызван ваш интерес к моей персоне, господин земский исправник? Вы прибыли в столь ранний час. Я мог бы еще спать, – сказал я.

– Я вынужден вас задержать, – неуверенно, подрагивающим голосом сказал Молчанов.

– Да? И на каких основаниях? – спросил я, краем зрения замечая шевеление у небольшого сада, что прилегал к гостинице.

Мы стояли на улице, прямо рядом с крыльцом. А вокруг никого не было. В бричке дремал извозчик, и все… Раннее же утро, откуда взяться людям? Именно поэтому три фигуры, которые, будто вынырнули из-за деревьев, никак не могли быть частью мирного пейзажа, а значит, должны быть враждебны.

– Всем лежать! – выкрикнул я, ударяя по ноге Молчанова, чтобы тот не спорил, а побыстрее упал.

– Бах-бах! – я дважды стреляю в воздух.

Из гостиницы выбегают мои бойцы.

– Бах! Бах! Бах! – звучат выстрелы.

Это уже «тени» стреляют. Или не тени, а вполне узнаваемые люди, по крайней мере, одни из этих людей.

– Бэра, не дури! Кулагин уже мертв! – кричу тогда я, понимая, что стреляют именно в меня.

Слава Кольту! Создавшему далеко не совершенный револьвер, который с дальних расстояний стреляет «в ту степь». Крошка от штукатурки поцарапала мне щеку. И я успел подумать о том, что мое лицо может теперь отпугнуть Елизавету Дмитриевну, если только останутся шрамы. И именно это, как ни странно, наполнило меня злостью.

– Бах-бах! – стреляю в ответ, падаю и перекатываюсь на брусчатке.

Больно. Так можно и поломаться. Чай не по травке катаюсь.

– Бах-бах-бах! – раздаются выстрелы.

Это уже мои бойцы включились в перестрелку.

– По ногам бейте! Живые нужны! – кричу я.

– Бах-бах! – раздаются выстрелы, и одна из пуль пролетает рядом…

А ведь еще сантиметров десять – и все… Никакие Елизаветы Дмитриевны мне были бы не нужны. Пуля попала рядом с моим «междуножьем», ударилась о камень на мостовой и ушла в сторону.

– Э! Суки! Я наследника хочу! – выкрикиваю я, вновь смещаясь.

Стрелять уже крайне сложно. Нападающие все в дыму от сгоревшего пороха, дыма много и у крыльца ресторана, где уже не протолкнуться от людей. Нужно будет еще работать и работать с мужиками. Чего они сгрудились в одном месте? Надо рассредотачиваться, брать в обхват нападающих. А вот – растерялись всё же в реальной боевой обстановке.

– Обходите их! – кричу я, заходя на бандитов справа.

Сместившись в сторону и встав за деревом, я теперь был почти что в тылу нападавших. Прицеливаюсь:

– Бах-бах! – еще смещаюсь из-за облака дыма. – Бах-бах!

Двое из троих нападавших валяются с подстреленными ногами. Нет, одному попал в седалище.

– Бах! – пролетающая мимо пуля обожгла щеку.

– Бах! – я поражаю уже наповал убегающего третьего бандита, в спину.

– Один минус, два трёхсотых! – кричу я, сообщая своим бойцам ситуацию. – Выход!

Замечаю, как, виляя, словно пьяному показали бутылку в водкой, но велели добраться до неё первым, бегут дружинные. Но по ним уже не стреляли, да и я успел подобрать два револьвера системы «Кольт» и засунуть оружие себе за пояс.

– Все целы? – спросил я.

– Господина земского исправника зацепило, подранило также и урядника. Но того больше посекло камнями по лицу и руке, – докладывал Петро, стоявший рядом со мной и также наблюдавший, как вязали бандитов.

Двое из троих нападавших были мне знакомы. Один из них был Бэра, а другой – боец, с которым я некогда дрался в тесных условиях номеров в трактире. И вот как раз-таки этот боец был мной убит, когда он уже убегал.

А вот что касается Бэры, то здесь я был несколько озадачен. Я стрелял ему по ногам, и вроде бы даже попал, но теперь на ногах у него не видно было никакой раны, зато рана была у этого быка в районе лопатки. И явно, что пуля вошла сзади. Значит, стрелял свой, вероятно, тот, кто после выстрела пытался убежать.

– Говори, скотина! – заорал я, засунув палец ему в рану.

Бэра заорал, как кабан, которого уже подрезали, но не совсем удачно – бывает, что свинка ещё кричит, сообщает, что не хочет быть съеденной, а жаждет жить. Но, разве объяснишь это тем членам семьи, что съехались в отчий дом на «свежатинку»? Холощеный кабан обречен, и подпитый дядя Ваня с криком «За ВДВ!» все равно завершит начатое.

Было несколько неправильным проводить экспресс-допрос прямо здесь на месте, метрах в сорока от крыльца ресторана. Так что я надеялся, что после первого нажатия на рану всё же услышу что-нибудь дельное от бандита. Чаще всего люди колются в первые моменты после того, как потерпят неудачу (а плен можно таковой счесть). Уже после может прийти осознание, что он где-то должен был смолчать, а что-то рассказать немного иначе, чтобы выгородить себя. Сейчас я был уверен, что Бэра к мыслительной деятельности ещё не способен. И пусть я раньше думал, что он вовсе не способен мыслить. Но недооценивать своих противников нельзя.

Самое главное, что я узнал – Бэру нанял Кулагин. А ещё при его обыске были найдены очень интересные письма.

– Вот же интриган. Так можно было меня опозорить, – тихо пробормотал я себе под нос, читая вчитываясь в письмо якобы от Эльзы.

– Командир, что с деньгами делать? – громко спрашивал Петро, протягивая мне какие-то, предполагаю, немалых сумм векселя.

– Кричишь чего? Спрячь себе. Потом отдашь. А за службу тебе и бойцам по десять долей от того, что взяли, как ведётся, получите, – с металлом в голосе шептал я Петро почти на ухо.

И всё же больше, чем добытые деньги, меня беспокоили письма. Становилось понятным, что против меня началась какая-то игра.

– Ты знал, что твоего хозяина уже убили, когда шёл на дело? – задумчиво спрашивал я у Бэры, который, казалось, всё же оценил свою жизнь достаточно высоко и готов был мирно сотрудничать.

– Нет! Я же, как оставил господин Кулагина в его кабинете, так более и не слышал, и не видел его. Я и вам не поверил, когда вы кричали, что он уже мёртвый, – продолжал свою исповедь бандит.

– Петро, пошли к лекарю, пусть прибудет в полицейское управление. И этих бандитов, что живые, туда же отведите, – отдавал я распоряжения.

Со стороны могло показаться, будто я и не арестант какой, а, напротив, хозяин положения, чиновник в штатском. Вместо того, чтобы податься в бега, я всё же решил действовать по закону. Как минимум, у меня есть свидетельство того, что Кулагин собирался меня убить. Если не удастся доказать ничего иного, вдруг суд посчитает, что именно я убил вице-губернатора, то всё же можно, как минимум, переиграть в форму некоторой самозащиты.

В любом случае, мое бегство было бы расценено, как подтверждение преступлений. И тогда я уже не отмажусь от грязи, к которой прилипнет ещё и обвинение в трусости. А ведь, прикрывая коррупцию, многое могут просто навесить на меня. Нет, козлом отпущения я быть не хотел.

– Яков Андреевич, так мы в околоточную идём? – обратился я к Молчанову, которому чуть задело икроножную мышцу.

Земскому исправнику, прибывшему меня арестовывать, мои бойцы уже оказывали медицинскую помощь, а он закатывал глаза, будто сейчас помрёт. Постанывал, как… Девственница, когда репетировала первую брачную ночь.

Молчанов – явно человек не совсем мужественного склада характера. Оно и логично, и таких тут будет немало. Как правило, подобные Кулагину люди обрастают именно окружением прихлебателей.

Назвать полицейское управление околоточной я несколько поспешил. Ещё так никто не называл место, куда свозят преступников. Между тем, подобное понятие уже бытовало, так что меня поняли. Демонстрируя всю «скорбь еврейского народа» и трагизм умирающего лебедя, Молчанов был подхвачен под руки и сопровождён к моей карете. Не знаю, был ли когда-нибудь ещё случай, чтобы в Екатеринославе потенциальный преступник, я имею в виду себя, сам ехал в полицейское управление, да ещё законников вёз. Для меня было удивительно, что полицмейстер Марницкий также решил проследовать за мной.