Во время приезда Храпунова ни Алексея Григорьевича, ни сына его Ивана не было дома; они были в гостях у одного зажиточного березовского жителя, и их изумлению при виде хорошо известного им Храпунова не было конца. Особенно обрадовался ему князь Иван; он бросился обнимать и целовать товарища, говоря:

– Левушка, голубчик, ты ли? Вот не ожидал. Ты к нам просто как с неба свалился! Ну, уважил!.. Хорошо, что приехал, а то Маруся по тебе сохнуть стала. Ох, злодей, увезешь ее ты от нас, увезешь!

– Увезу, князь Иван Алексеевич, увезу.

– Дозволь, господин офицер, и мне называть тебя Левушкой, – крепко пожимая руку Храпунова, проговорил князь Алексей Григорьевич и шепнул ему: – Ведь я тебе не чужой.

Храпунов ответил на это молчаливым кивком головы и крепким рукопожатием, а потом, отвечая на вопросы князя Ивана, стал подробно рассказывать о происшествии, случившемся с ним, то есть о том, как его вскоре после свадьбы в кандалах увезли в Москву из усадьбы дяди; посадили в тюрьму, угрожали пыткой и как, наконец, по приказу императрицы выпустили.

– Левушка, родной, и все это ты вытерпел из-за меня, всю муку перенес за то только, что мы с тобою в дружбе состоим? Сердечный мой, чем же мне тебя отблагодарить за это? – с жаром проговорил Иван Долгоруков.

– Дружбой своей, князь, ты отблагодарил меня.

– Да ведь эта дружба и довела тебя до несчастья и тюрьмы, сердечный мой.

Долгоруковы приветливо приняли Левушку Храпунова и засыпали его вопросами о питерских и московских новостях, так что Левушка едва успевал отвечать им.

Время проходило незаметно, и десятидневный срок приближался. Левушка Храпунов стал собираться в дорогу; собиралась с ним и Маруся. Приуныли Долгоруковы: им жаль было расставаться не только с Марусей, но и с ее мужем.

За день до отъезда князь Алексей Григорьевич выслал всех из горницы и обратился к Левушке:

– Как ни жаль мне расстаться с тобою, а все же надо. Я уже не говорю о том горе, какое причинит мне отъезд Маруси. Но я покорюсь. Об одном только я жалею, что нечем мне, Левушка, отблагодарить тебя, нечем приданое за дочкой дать. Ведь я всего, всего лишен.

– О том, князь, не беспокойся: приданое мною получено. Его составляет тот ларец с драгоценностями, который отдал князь Иван Марусе. Он спрятан у Марусиной бабушки, цыганки Марины.

– Но в том ларце, сколько я помню, было немного драгоценностей.

– С нас слишком достаточно. Счастье, князь, не в богатстве. Я полюбил Марусю, не зная, кто она, не справляясь, богата ли она или бедна.

– Левушка, ты – добрый, благородный человек. Я знаю, что Маруся с тобою будет счастлива, – обнимая Храпунова, промолвил Алексей Григорьевич.

Расставание Маруси и ее мужа с Долгоруковым было самое родственное, нежное. При прощании с дочерью князь Алексей Григорьевич был сильно взволнован, на глазах у него видны были слезы. Он, не стесняясь присутствием своих семейных, несколько раз принимался обнимать и крестить Марусю, а она, заливаясь слезами, целовала его руки.

– Князь Алексей Григорьевич, успокойтесь, может быть, мы и опять скоро с вами свидимся, – заметя слезы старика Долгорукова, сказал Левушка.

– Нет, нет. Мне уж больше не видаться с вами в этой жизни, – дрогнувшим голосом промолвил князь Алексей.

Предчувствие не обмануло его: спустя года три после отъезда Маруси старый князь умер.

Так же горько плакала княгиня Наталья Борисовна, расставаясь со своей тайной родственницей Марусей.

Невесел был и князь Иван.

– Прощай, Маруся, храни тебя Бог! Левушка, прости, с тобою мы едва ли свидимся. Увидишь моих недругов, скажи им, что я не помню зла и охотно прощаю их. Прощайте, мои милые, сердечные. – И молодой князь Иван попеременно обнимал и целовал Марусю и ее мужа.

Только княжна Екатерина холодно простилась с отъезжавшими, причем не утерпела, чтобы не уколоть отца и брата.

– И откуда вы таких нежностей набрались, что плачете при расставании с людьми, вам совсем чужими? Давно ли вы стали такими добрыми да нежными? – с полупрезрительной улыбкой проговорила она.

Левушка Храпунов пробыл в безлюдном Березове ровно десять суток и простился с ним навсегда. Он уехал в Москву со своей милой Марусей.

В Москве молодые муж и жена пробыли недолго; они лишь посетили старуху Марину, которая все жила в своей хибарке близ Тверской заставы.

Старая цыганка чрезвычайно обрадовалась приезду своей внучки, так как никак не ждала ее. Маруся, уезжая с Долгоруковыми в добровольную ссылку, прислала своей бабушке сказать, что едет далеко-далеко, в ссылку со своим отцом князем Алексеем Григорьевичем. Поплакала старая Марина, погоревала по своей внучке, по ее «судьбине разнесчастной» и даже отчаялась когда-либо увидаться с Марусей, а она тут как тут!

Отдохнув с дороги у Марины дня три, Левушка с женою стал собираться в усадьбу своего дяди.

– Куда спешите? Или Москва прискучила? Погостите, побудьте со мною! – упрашивала Марина внучку и ее мужа.

– У тебя, бабушка, погостили, теперь надо погостить у дяди, наш приезд обрадует его, – проговорил Храпунов.

– Ведь мы ненадолго, бабушка, едем… скоро опять к тебе вернемся, – успокаивала старуху Маруся.

– А ларец, что у меня спрятан, с собою возьмете? – спросила у Храпунова Марина.

– Пусть у тебя хранится.

– Хоть он и спрятан у меня в подполье, зарыт, а все же я боюсь. Ну, не дай Бог, случится пожар, либо грабители нагрянут? Право, взяли бы его с собою… Мало ли что может случиться!

Но ни Храпунов, ни его молодая жена не решались взять ларец с собою из опасения быть ограбленными в дороге. В ларце было много драгоценностей и золотых монет.

Проводив внучку и ее мужа, Марина решилась поглубже зарыть ларец. Для этого она ночью, при слабом свете ночника спустилась в подполье, отрыла ларец, вырыла яму еще глубже, опустила в нее ларец с драгоценностями и закопала снова. Она нарочно выбрала для этой работы ночь, чтобы никто не помешал ей или не увидал. Но старуха ошиблась в расчете – за нею зорко следил сыщик Пимен Терехин.

Это был один из многочисленных агентов начальника тайной канцелярии Андрея Ивановича Ушакова, и ему было поручено следить за действиями и поступками офицера Храпунова. Хотя последний был выпущен из тюрьмы по приказу государыни, но от постоянного надзора не был освобожден. Ушакову было известно, что Левушка ездил в Березов к опальным Долгоруковым и привез оттуда какую-то молодую женщину, которую выдает за свою жену. Однако эта поездка к Долгоруковым показалась начальнику тайной канцелярии очень подозрительной, и он приказал усилить надзор за Храпуновым.

Пимен Терехин узнал, куда поехал Левушка с женою, и стал следить за Мариной, которую считал сообщницей Храпунова, а также и ссыльных князей Долгоруковых. Он стал ходить около хибарки Марины, и ему показалось очень подозрительным, что, несмотря на поздний час, старуха не ложилась и что в хибарке виднеется огонек. Подойдя к оконцу, Терехин увидел, как Марина взяла скребок, отворила дверцы подполья и стала рыть землю.

«Что это она делает? Уж не деньги ли, старая ведьма, зарывать вздумала?» – подумал сыщик и стал наблюдать.

Он видел, как старая цыганка с трудом подняла из ямы ящик, внутри которого находился ларец с драгоценностями, подаренный Марусе Долгоруковыми, как опять стала рыть и как, вырыв яму поглубже, опустила туда ящик.

«Что это значит? Старуха зарыла с чем-то ящик… Неужели с деньгами? Быть не может… Уж очень он велик… А нет ли здесь каких-нибудь таинственных бумаг, писем?.. Ну, да это я скоро проведаю», – решил Терехин и не преминул донести своему начальнику о наблюдении за старухой Мариной и о том, что он видел в хибарке.

– Так ты думаешь, старуха неспроста запрятала в землю ящик? – спросил у него Ушаков.

– Зачем же спроста стала бы она зарывать в землю ящик, ваше превосходительство!..

– А может, она зарыла деньги?

– Быть того не может, ваше превосходительство! Ящик очень велик – в него можно уложить десятки тысяч.