— Впредь не забудь! — добавила бабушка и протянула мне распутанную пряжу.

— Я думала об игре в снежки, — виновато призналась я.

— Эцубо, — с упрёком промолвила бабушка, — твоя старшая сестра до свадьбы заготовила достаточно конопляной пряжи для москитных сеток в свой будущий дом. Тебе пошёл одиннадцатый год, тебе надлежит вести себя женственнее.

— Да, досточтимая бабушка, — ответила я, пристыженная правдивостью её слов. — Этой зимой я смотаю много клубков конопляной пряжи. Я сделаю много клубков, чтобы Иси до Нового года сплела две сетки в приданое для сестры.

— Ни к чему так спешить, — серьёзно ответила бабушка, улыбнувшись, однако, моему рвению. — Наш траур не должен повлиять на судьбу твоей сестры. Свадьбу её отложили до более благоприятной поры, когда рисовые колосья склонятся под тяжестью зёрен.

Я заметила, что ныне торговцы заглядывали к нам реже, и скучала по прежде столь частым визитам статного господина Нагаи и его бойкой словоохотливой жены: именно они занимались сватовством моей сестры. Так вот что всё это значило! Нашему жениху, кто бы он ни был, придётся ждать свою невесту до осени. Сестра, впрочем, не унывала. Занятий у нас было множество, и за приготовлениями к Новому году мы вскоре и думать забыли об отсроченной свадьбе.

Первые семь дней первого месяца года — важный праздник в Японии. Мужчины в складчатых брюках-хакама и кимоно с родовым гербом наносят визиты друзьям семьи; гостей встречают хозяйки в нарядных одеждах, потчуют изысканными яствами, приготовленными специально для Нового года; мальчишки с чудесными разрисованными воздушными змеями устраивают в небе настоящие битвы — прикрепляют к бечёвкам лезвия; девочки, подпоясанные новыми кушаками, весело перебрасываются воланчиками из перьев или играют с братьями и друзьями братьев в каруту, карточки со стихами, — единственное время в году, когда девочкам и мальчикам дозволено играть вместе. Даже младенцы участвуют в праздничных забавах, ведь в Новый год у каждого малыша день рождения — не успел начаться их первый год, как уже пошёл второй.

Наша семья в тот год почти не участвовала в празднествах, но скорбь не должна избыточно омрачать новогоднее настроение, и впервые со дня смерти отца из кухни слышался радостный гомон. С жарким запахом варившегося риса и звонким стуком, с каким перемалывали рис для моти, мешались голоса Дзии и Иси — они пели старинную песенку «Мышка в богатом доме», её всегда напевают, когда готовят древнейшую японскую пищу — рисовое тесто моти.

Незадолго до Нового года Иси пришла за мною на кухню. Я сидела на циновке с Таки — она помогала готовить праздничное угощение, — мы выбирали из широкой плоской корзины круглые фасолины. Их называют камнями здоровья: в канун Нового года ими побивают и прогоняют злых духов. Дзия в праздничном наряде рассыплет фасолины по всему дому, а следом Таки, Иси и Тоси, сестра Эцубо и сама Эцубо выметут их и выбросят, и когда фасоль полетит с крыльца в сад и на дорожки, мы несколько раз пропоём тоненькими голосами:

Иси нужно было выполнить кое-какие поручения, и матушка отпустила меня с ней — развеяться. Как запомнился мне тот чудесный солнечный зимний день! Мы переходили через улицы по тропинкам, расчищенным средь сугробов всего-то в метр вышиной: снег в ту зиму выпал поздно, и лишь после Нового года на улицах появились туннели. Кое-где даже виднелся тротуар, совсем как летом, и в торговых лавках было очень светло, оттого что их не загораживали сугробы. По обе стороны от каждого крыльца стояли сосенки-кадомацу, а над дверью тянулась симэнава с зигзагообразными бумажками-сидэ[21]. Лавчонки здесь чаще были маленькие, с открытыми витринами, так что с улицы были видны ряды пологих полок с ярким праздничным ассортиментом. Перед лавками толпился народ, многие пришли из близлежащих деревень: погода выдалась необычная, и в Нагаоке запаслись новогодними товарами в соответствии с простыми вкусами наших крестьян.

Из-за непривычной погоды давно знакомые виды увлекали и веселили меня, точно игра. Возле одной из лавок — Иси в очередной раз остановилась что-то купить — я заметила стайку мальчишек лет десяти-двенадцати, обутых в деревянные сандалии-гэта на высокой подошве, предназначенные для ненастной погоды; некоторые из мальчишек несли на спине младенцев. Мальчишки покупали о-коси, печенье из воздушного риса и тростникового сахара, разламывали, каждый брал по кусочку, и даже младенцы получали свою долю — если, конечно, не спали. Разумеется, есть на улице могли себе позволить только простолюдины, но я тоже почувствовала во рту сладкий вкус риса, а мальчишки тем временем проталкивались сквозь толпу к следующей лавке, там продавали больших воздушных змеев, разрисованных драконами и театральными масками, которые в небе, должно быть, выглядели поистине угрожающе. Стайки девочек облепили магазинчики, где торговали гэта с яркими ремешками, и лавки, под низкими карнизами которых покачивались длинные соломенные рожки с новогодними шпильками для волос, украшенными сосновыми ветками и цветками сливы. Разумеется, во множестве магазинчиков продавали и узорчатые ракетки, и воланчики всех цветов — эти обычно висели на длинных палках, штук по пять-десять в ряд. Перед такими магазинчиками собиралась самая большая толпа, потому что в ханэцуки на Новый год играют даже самые бедные и занятые.

Прогулка вышла чудесная, и я очень рада, что так получилось, поскольку на моей памяти то был единственный Новый год, когда улицы заливало солнце.

У нас царил покой, но всё-таки в первые три дня нового года в доме было достаточно оживлённо, матушка принимала гостей — родственников, друзей семьи. Их потчевали овощным супом, лососем, маринованным в мисо, жареным тофу, водорослями и желе. Разумеется, на столе неизменно присутствовали моти, ведь моти — это пожелание процветания и счастья, и на Новый год их обязательно подают в каждой японской семье. Поили гостей тосо-саке, его подают только на Новый год и по особенным случаям. Тосо означает «источник юности» — ведь с новым годом начинается и новая жизнь.

Следующие дни прошли без особенных церемоний. Нас навещали старые вассалы и слуги, дабы засвидетельствовать своё почтение; в один из дней матушка неизменно устраивала праздник для всех слуг нашего дома. Нарядившись в лучшие одежды, они собирались в большой гостиной. Затем вносили лакированные столики, уставленные новогодними лакомствами, мы с сестрой подавали рис. Даже матушка помогала. За столиками сидели Таки, Иси, Тоси, Кин, Дзия и ещё двое слуг-мужчин; все держались исключительно церемонно. Кин, живая душа, порою смешила всех, весьма почтительно подражая величественным манерам моей матушки. Та неизменно улыбалась с присущим ей добродушием, мы же с сестрой прятали улыбки, поскольку старались вести себя вежливо и кланяться низко, точь-в-точь как Тоси и Кин. Словом, атмосфера была хоть и торжественная, однако непринуждённая и очень приятная.

Порою на Новый год матушка приглашала к нам старика-плотника, в нашей семье к нему всегда относились не как к слуге, а скорее как к мелкому вассалу. В старой Японии хороший плотник не просто работал с деревом, но был вдобавок и архитектором, и дизайнером, и декоратором; в Нагаоке старика-плотника называли «мастер Горо Брус» — так почтительно величали особо искусных и опытных плотников, — вдобавок он был потомком целой династии плотников, и его уважали. Я старика обожала. Он покорил моё сердце, когда смастерил мне прелестный кукольный домик с приставной лесенкой. Все годы, что я играла в бумажные куклы, я гордилась этим домиком. И вот в первый день нового года после смерти моего отца Горо пришёл к нам в гости; старик был печален и молчалив, пока матушка не подала ему тосо-саке: лишь тогда он оттаял, разговорился. В разгар трапезы Горо внезапно примолк, почтительно поднял стаканчик саке вровень со лбом и учтивейше поклонился матушке, сидевшей на подушке в соседней комнате близ открытой двери.