Мальчик вложил ручку ей в ладонь, и они исчезли за дверью, провожаемые ошеломленными взглядами обеих женщин.
– Выходит, сплетники врут, – произнесла Аугуста, когда к ней вернулся дар речи. – Мне говорили, она груба и капризна, а она замечательная девочка.
– Да тебе, Гусей, замечательным кажется любой, кто похвалит твоих детей.
– И вовсе нет. Некоторые просто подлизываются ко мне, а она совершенно искренна, дети ей в самом деле понравились.
– Значит, для нее не все еще потеряно, – заметила Френсис. – Если б ты видела Лавинию сегодня утром…
Распахнулась дверь, и Грили провозгласил: “Герцог Лоскоу”.
– Приехал за дочкой, – пробормотала Френсис.
Он вошел в комнату, широким жестом снял шляпу и поклонился.
– Леди, к вашим услугам.
– Ваша светлость, – в один голос ответили дамы, делая книксен.
– Грили, – сказала Френсис, – скажи, чтобы принесли чай. – И повернулась к Маркусу: – Пожалуйста, присаживайтесь, милорд.
– А где Лавиния? – спросил он, оглядываясь по сторонам.
– Она с детьми в саду, – ответила Аугуста.
– Мы уже закончили урок, – сказала Френсис.
– А вы, миледи, побеседовали с ней о нашем посещении Академии?
– Да, побеседовали.
Вошел лакей, неся поднос, и положил конец расспросам, к великому облегчению Френсис. Ей не хотелось рассказывать Маркусу о своем споре с Лавинией: еще, не дай бог, вмешается и прочтет дочери нотацию.
Френсис начала разливать чай, и в этот момент вернулась Лавиния с детьми – платье в земле, волосы растрепаны.
– Винни, что ты там делала? – удивился Маркус. – Ты что, в кусты упала?
– Мы кролика нашли! – сообщил Эндрю. – И он, бедненький, был совсем не как огурчик.
– У него лапка сломана, – добавила Лавиния. – Его, наверно, собака загнала в сад, я слышала лай.
– Винни привязала к лапке палочку своим носовым платком, – пояснил Эндрю, показывая, как она это сделала. – А потом Симпсон посадил его в коробку.
– Правда? – обратилась к нему Френсис. – И зачем же?
– И кто такой Симпсон? – спросил герцог.
– Садовник, ваша светлость, – ответила Френсис.
– Мы его оставили пока в сарае, когда будем уезжать, заберу, – сказала Лавиния. – Я пообещала детям, что вылечу его.
– Ну нет, Винни, – с тяжелым вздохом произнес Маркус, – нам не хватало в Стенмор-хаусе только больных животных. Ладно в твоем зверинце в Лоскоу-Корте, но в городе…
– Папа…
– Нет, Винни. – Он повернулся к Френсис. – По-моему, моя дочь решила лечить всех раненых и больных животных, какие ей попадаются. В Лоскоу-Корте у нее кого только нет! Собаки, кошки, кролики, совы, дрозды, лисицы и бог знает кто еще.
– Но нельзя же их оставить погибать, – возмутилась Лавиния.
– Таков закон природы. Они или выживут, или умрут, а человек не должен вмешиваться.
– Но почему? Только потому, что у вас нет сердца?..
– Лавиния! Замолчи! – Он повернулся к Френсис. – Миледи, могу я вас попросить передать садовнику: пусть поступает с кроликом как хочет… ваш повар сообразит, что делать…
– Нет, не надо! – вскрикнул Эндрю и заплакал. – Бабуля, не надо кушать кролика!
Френсис многозначительно посмотрела на герцога и подхватила мальчика на руки.
– Что ты, маленький, мы не станем его есть. Герцог совсем не это имел в виду, он хотел сказать, что Кук подержит его в кухне, пока он не поправится.
– Да, да, – поспешно поддакнул Маркус, – именно это я хотел сказать.
– Все, Эндрю, не плачь. – Френсис протянула ему конфетку. – Вот, вытри глазки и съешь.
Мальчик сунул конфету в рот, Бет бросила мать и, подбежав к Френсис, тоже потребовала конфетку.
– Ой, чуть не забыла, зачем приехала, – спохватилась Аугуста. – Мама, вы поедете с нами в оперу на Ковент-Гарден в пятницу? Ричард обещал купить билеты. Говорят, прекрасное представление.
– С удовольствием.
– Очень рад слышать хорошие отзывы об этой опере, – вмешался в разговор Маркус, – поскольку я тоже собирался поехать туда с дочерью. Надеюсь, там нет ничего слишком вольного?
– Да что вы! Все очень прилично, – ответила Аугуста.
– В таком случае приглашаю вас в свою ложу, она достаточно вместительная.
Френсис подмывало отказаться, но Маркус опередил ее:
– Это самое малое, чем я могу искупить свою вину, показав себя таким олухом.
– Олух, – повторил Эндрю. – Олух, олух, олух…
– Цыц! – одернула мальчика Аугуста, но ее заглушил всеобщий смех. – Нехорошо повторять все, что говорят люди. Ты же не попугай! – Она повернулась к Маркусу. – Извините, ваша светлость.
– Пустяки. Лучше скажите, что согласны принять мое приглашение.
– С великим удовольствием, милорд, но при одном условии – после спектакля вы поужинаете с нами. Правда, мама?
Френсис ничего не оставалось, как согласиться.
– С радостью, – сказала она.
– Тогда позвольте заехать за вами.
– У меня свой экипаж…
– О, я это знаю, графиня, но у входа наверняка будет столпотворение. Давайте побережем ваших лошадей, да и конюху не придется вас ждать там допоздна.
– Хорошо, благодарю за любезность. – Френсис решила, что отказ прозвучал бы странно, тем более что она ничего не может объяснить Аугусте.
– Ну, тогда в семь, – сказал он, откланиваясь. – Жду с нетерпением.
– Надо же, а мне говорили, он такой задавака, – заметила Аугуста, когда дверь за герцогом и его дочерью закрылась.
– Задавака, – повторил Эндрю.
– Да что же это такое! А ну-ка прекрати, – накинулась на него мать. – Если ты не умеешь себя вести, я тебя больше к бабушке не возьму. Лучше идите с Бет на кухню, Кук вас покормит. Ты не против, мама?
Френсис не ответила, поглощенная своими мыслями. Кто, интересно, назвал герцога Лоскоу задавакой? Еще неделю назад она бы с этим согласилась, но в последние дни он держался совсем иначе. Правда, это отнюдь не означает, что она позволит ему нарушить ход ее жизни – ни теперь, ни когда-либо в будущем.
– Мама?
– Что? Ох, да, конечно, бегите, дети.
– Мама, вы давно виделись с Джеймсом? – спросила Аугуста, когда дети вышли из комнаты.
– На благотворительном балу, да и там лишь обменялись парой слов. А что, опять попал в какую-нибудь историю?
– Да нет, ничего такого, но мне кажется, он опять залез в долги.
– Правда? Ну, ты же знаешь, мужчины, а особенно молодые, любят поважничать и частенько залезают в долги. Джеймс не исключение.
– Но я очень беспокоюсь за него. Он признался Ричарду, что не представляет, как ему выпутаться.
– Почему же он ко мне не обратился? – Джеймс стеснялся просить денег у мачехи. Через несколько месяцев ему должно было исполниться двадцать пять лет, а до того дня он полностью зависел от опекунов, получая содержание, которого ему должно было хватать на повседневные расходы и даже на умеренную игру. К сожалению, юноша частенько путал умеренность с излишеством. – А он сказал, сколько должен?
– От меня он все скрывает, а Ричарду признался, что должен около трех тысяч, а может, и больше.
– Господи помилуй! – Френсис вспомнила расфуфыренную молодую даму, которую Джеймс привел с собой на бал. А может, это карты. Но три тысячи!
– Ты с ним поговоришь? – спросила Аугуста.
– Обязательно, если только от этого будет какая-нибудь польза.
– Мне кажется, он тоже намерен слушать оперу в пятницу. Наверняка подойдет к тебе в антракте.
Интересно, как она будет говорить с пасынком в ложе герцога? Меньше всего ей хотелось, чтобы герцог Лоскоу присутствовал при этом. Кстати, какое право она имеет упрекать его в неправильном обращении с дочерью, когда сама не в состоянии повлиять на собственного пасынка?
В пятницу, ровно в семь вечера Маркус постучался в дверь Коррингам-хауса.
– Ее милость сейчас выйдет, – сообщил встретивший его дворецкий.
Внимание Маркуса привлек какой-то шум наверху, и он поднял голову. У лестницы стояла Френсис. Он замер, потрясенный. Зеленое шелковое платье обрисовывало великолепные округлые линии фигуры, Маркус не мог оторвать глаз от белой шеи, длинных ног, высокой груди. Желание вдруг с такой силой охватило его, что он чуть не задохнулся.
