Яшка сразу же напоролся на офицера, который, прислонившись к какой-то повозке, садил пулю за пулей в их сторону.

— Брось, гадюка! — закричал он, но в ту же секунду ему пулей разбило винтовку в щепья, а офицер отпрыгнул.

— Тебя-то мне, голубчик, и нужно! — процедил вывернувшийся сбоку Егор и прикладом со всего размаха ударил офицера по голове.

Разгоряченные партизаны носились повсюду. Яшка орудовал уже новой подобранной винтовкой. Матрос, догнав какого-то субъекта, хотел полоснуть его из нагана, но, пожалев патрона, сбил его ударом кулака на землю, где тот и валялся до тех пор, пока его не пристрелил кто-то из пробегающих. Даже вялый грузин Румка пришел в ярость и набросился, как зверь, на какого-то штатского, оцарапавшего ему выстрелом из браунинга кожу на руке.

— А! Убивать хотэл!.. Рук попадал!..

И, подмяв того под себя, он до тех пор пырял его своим острым, длинным кинжалом, пока тот не перестал под ним возиться.

Егор, ожесточившись, метался и поспевал повсюду; заметив что-то мелькнувшее в сторону, он закричал вдруг, кинувшись в кусты:

— Стой! стой! курвы! Стой, так вашу мать! Не хотите… А!..

И он, не целясь, прямо с руки выстрелил в убегающих, но, промахнувшись, бросился вдогонку сам. Сначала не увидал никого, повернул направо, сделал несколько шагов, как вдруг столкнулся лицом к лицу с какими-то двумя женщинами.

Одна — высокая, черная, с разорванным о кусты ярким шелковым шарфом, та самая, которая еще так недавно беспечно смеялась, забравшись на верховую лошадь. Она смотрела на Егора широко раскрытыми темными глазами, в которых отражались растерянность и безграничный ужас. Другая — совсем молодая, белокурая, тоненькая, застыла, повидимому, не соображая ничего, рукою ухватившись за ветку.

Несколько мгновений они простояли молча.

— Аа! — проговорил Егор. — Так вы вот где!.. Убежать хотели!.. Офицеровы жены, что ли?..

Те молчали.

— Спрашиваю, офицеровы, что ли? — повторил Егор, повышая голос.

— Да! — беззвучно прошептала одна.

— Нет! — одновременно с ней другая.

— И да и нет! — усмехнулся Егор и крикнул вдруг громко и злобно:

— Буржуазия… белая кость! Думаете, что раз бабы, так на вас и управы нет?.. А, сукины дочери!..

И он, выхватив обойму, стал закладывать ее в магазинную коробку.

— Большевик!.. — с отчаянием и мольбой прошептала черная женщина. — Большевик!.. товарищ!.. мы больше не будем…

— Сдохнете, тогда не будете! — и все так же усмехаясь, Егор лязгнул затвором, не обращая внимания на то, что белокурая, пошатнувшись, еще крепче ухватилась за ветку, с ужасом впилась взглядом в винтовку, потом, вскрикнув, упала и задергалась вся от плача.

— Оставь, Егор! — проговорил подходя сзади матрос.

— Пойди ты к чёрту! — злобно изругался на него тот.

— Оставь! — хмуро и твердо повторил матрос, — будет на сегодня.

Егор посмотрел на него с насмешкой и легким презрением.

— Эх, ты!..

И отошел в сторону.

Победа партизан была полная. Два офицера и человек двадцать солдат остались на земле. Человек около десяти из тех, которые сразу же побросали винтовки, были захвачены в плен. Среди них, каким-то образом, остались в живых двое штатских. Хотели было пристрелить и их, но кто-то предложил:

— Чёрт с ними! Пущай расскажут, как с ихним братом. А то и знать-то другие не будут!

Надо было торопиться. С захваченных спешно поснимали шинели и поотобрали патроны.

Егор подошел к кучке пленных.

— Ну, стервецы! — сказал он, — пострелять бы вас, как собак, надобно. Против кого идете? Против своего брата-мужика. Адмиралы вам нужны, да генералы. Каиново племя, счастье ваше, что время такое… Валяйте к ним опять, когда хотите. Все равно сдыхать им скоро… Вы, господа хорошие, и вы, мадамы! по заграницам, должно, разъедетесь… больше вам деваться некуды. Так смотрите! Чтоб навек сами помнили и другим рассказать не забыли… Вот, мол, как с нами!.. вот, как нас в России!.. Пусть знают тамошние гадюки, что и им то же самое когда-нибудь будет!

Он остановился и гневно добавил, переводя дух:

— Ну, а теперь всего хорошего… Убирайтесь к чёрту! Да бегом чтобы, а кто отставать будет, вдогонку получит!

— Товарищи! А не постреляете? — робко и недоверчиво переспросил кто-то.

— Постреляем, если долго еще глаза мозолить будете, — крикнул матрос, — ну, раз… два… три! Да живо, сволочи, во всю прыть!..

И когда те кучею понеслись, толкаясь и обгоняя друг друга, приказал:

— А ну-ка, поддайте им пару, ребята! Дай несколько раз поверху… Вот так!.. Вот так!.. Ишь как припустилися.

Винтовки, повозки, ящики, свалили в одну кучу. Обложили сеном из тарантасов и подожгли, — чтобы не досталось никому. Костер заполыхал, затрещал по сухому дереву, взметываясь в небо ярко.

— Хвеерверк! — сказал кто-то.

— Люминация… Как в царский день…

— Эк, наяривает, должно в городе видно.

— Пес с ним, что видно. Его, и город бы, да со всех четырех концов!

— Зачем город? Так наш скоро будет! — говорил возбужденный удачей матрос. — Скоро, ребята!

И окрикнул громко:

— Даешь теперь в горы, ребята! Собирайся живей, скоро отряды примчатся и пешие и конные. Гоняться будут со злостью, и день и ночь. Чёрт с ними, пускай гоняются… Ведь напоследок!..

Темно-синяя ночь спустилась над горами. Не шепчутся деревья в безветренном просторе; не плывут облака по мерцающему огнями небу; замерло все кругом… спит.

Горит костер на лужайке. Не горит, а тлеет, поблескивая угольками, золоченым кругом раскинувшись по отдыхающей земле. Возле него кучкой несколько человек. Говорят негромко, вполголоса, стараясь не нарушить тишину ночи.

— Нет, Егор, нет! Как ты хочешь, а это, брат, лишнее. Баба — она баба и есть… спрос с нее небольшой. Нехорошо ты делаешь, право! Ну что от нее вреда? Нуль! Другое, когда б она тебе сделала что-нибудь. А так…

— Сделала! — коротко и твердо отвечал Егор. — Сделала! — тебе мало, что она офицерова жена? Мало! Ну уж ты, как хочешь, а для меня много. Может быть, по-твоему, если бы я сейчас, при случае, встретил жену нашего заводчика, Карташева… тоже ее пальцем бы тронуть не надо? Да, да!.. Ты не перебивай! Тоже тронуть не надо, потому что не она сама, а он с нас за полтинник жилу тянул. А с него кто денег требовал, а за чей счет к ейным именинам там разные ожерелья да черторелья… Ну, так ты и молчи! Одна шайка, одна лавочка была. Все распределено — кому что!

— Смотри! Попадешь и ты когда-нибудь, — вставил кто-то, — ох, взгреют тогда тоже!

— А попаду, милости христа-ради тоже просить не буду! Не думай!

Яшка хлопнул себя по рваным коленям и ответил, усмехаясь:

— Конево дело, он не попросит. Потому, хоть проси, хоть молчи — один каюк!

И добавил уверенно:

— Ни чёрта! Теперь недолго. Через недельку и товарищи будут. Все целы останемся.

Сергей почувствовал, что его кто-то тихонько дернул за рукав. Обернувшись, он увидел, что Силантий лежит на спине, уставившись куда-то далеко в небо.

— Ты что? — спросил он, подвигаясь к тому.

Тот поднялся на руку, потом сел, поджав ноги под себя, и сказал, как бы раздумывая, спросить или нет:

— Смеются вот они надо мной… Скажи, парень, как по-твоему, есть бог или нет?

— По-моему нет.

— Нет! А отчего тогда звезды светют? Ну хоть одна какая, а то тыщи звезд и все светют!

— Звезды тут не при чем, дядя Силантий!.. — ответил Сергей, несколько озадаченный такой постановкой вопроса.

— Нет при чем! — убежденно перебил его тот. — При чем! Должен же быть кто-нибудь старшой-то?!

— Его хлебом не корми, только подай ему старшого, — вставил Егор, — вот уж правда — кому что!

Дядя Силантий промолчал, потом спросил опять, обращаясь только к Сергею:

— Придут товарищи, может тогда спокой настанет?

— Конечно, настанет, — подтвердил Сергей.

— У меня, парень, хатенка есть… хозяйствишко, баба тоже, и девчонка. Сына-то нет, давно еще помер… А девчонка есть… Такая шустрая — Нюркой зовут. Чать повыросла, полгода как не видал.