Ты там, дяденька, я знаю, распоряжение дал, чтоб нам землю дали, — ее нам дали, это верно, только она без толку. Мерин ведь у нас перед самым севом, давно еще, сдох. Так-то он был худой, а теперь и никакого нет-то у нас ни мерина, ни коровы. И чего мы будем делать — не знаем сами. В совете советники нам не помогают, а отец все лежит, и ждет какого-то «времени», и богу молится, а я ему и говорю: «Вре-* мя пришло, а в бога не верь: бог — это обман». Тятька ругается».

Прошка остановился, глаза застлала мгла. Весь он качнулся вперед, всхлипнул и сквозь слезы:

«Тяжело мне, дяденька, вот как тяжело! Мне вот 12 лет, а нужно хозяйничать. Нас в семье «агафон» целый, и все просят хлеба. Чего делать мне, и не знаю. Братья на фронте. И вся-то моя надежда на тебя. Оттого тебе и пишу. Ты ведь поймешь. Ты — уж я-то знаю — добрый.

Еще я тебе пишу вот что: я тебя часто в совете у нас на картине вижу. Ты лысый, а бородка у тебя небольшая, а один глаз прижмуренный.

Вот что, дяденька Ленин: если, в случае, тебя отпустят или сам отпросишься, то выбери время как-нибудь там весной и приезжай к нам в деревню. Зимой не езди: деревня наша далеко от города, и если поедешь в санях, обязательно простудишься аль отморозишь руки и уши. Как приедешь, так прямо к нам. У нас хоть самовара и нет, ну да найдем. Чать, дадут шабры… Вот изба только у нас по-черному, но ты как-нибудь не измараешься. Приедешь — я много-много кое-что шепну на ухо. Я уж знаю что. Я вот иногда сижу один и думаю, и обязательно чего-нибудь надумаю. Говорить мне тут не с кем, отец неразговорчивый, мать все ругается.

Отсюда до станции мы отвезем тебя на телеге. Я сам отвезу тебя на чьей-нибудь подводе, а может, председатель и очередную даст. Не даст — я после кому-нибудь отработаю за лошадь.

Дяденька, а я тебя — только ты чу! — во сне часто вижу. Что это такое? Ты, поди, веришь в сны, а я вот и не верю. Вчера мамка меня ругала. «Ты, — говорит, — уши пропел со своим Лениным. Молись на него. Может, он тебе хоть фунт соли пришлет». Ты ее, дяденька, прости. Баба она темная, непонимающая в грамоте и сроду не училась».

На кровати завозились ребятишки. Один из них что-то забормотал. В зыбке запищал ребенок.

Проснулась мать.

Прошка сложил письмо и уткнулся в книгу.

Мать вскинула сонными глазами:

— Ты что делаешь там?

— Читаю.

— Вторые петухи орут. Ложись спать.

— Сейчас, мама.

Мать закрыла глаза, а Прошка продолжал:

«Э-эх, горе! А видно, уж поздно. Ну, вот что: приезжай. Меня ты живо найдешь. Я — лопоухий такой, маленький. Коль не выберешь время, письмо шли. Мы с тобой письма будем друг дружке слать. Пиши больше — все разберу.

Ну, вот что, дяденька, — это я тебе на ухо — у меня в голове одно: вырасту большой — впишусь в партию и буду драться с нуждой.

Нужда — это буржуй.

Вот и все.

Адрес мой: село Соболевка, Чембарского уезда, Пензенской губернии, Парфена Дудкина сыну Прошке.

Приезжай, я жду.

Вот!

Писал и сочинял тебе

П р о ш к а».

Он несколько раз передохнул запалой грудью, пробежал письмо, что-то вычеркнул, вписал, слепил из бумаги конверт, положил сажи в чернильницу, помешал и уже пером написал:

«В Москву, получить Ленину».

Утром, до рассвета, шмыгнул к почте, опустил в ящик, облегченно вздохнул, прибежал домой и стал ждать.

Он был уверен, что дядя Ленин обязательно ему ответит. Ведь он в письме всю правду написал, всю душу выложил.

Ответит!

И… чудо! От такого чуда у Прошки заклокотало в груди. Он ног под собой не чувствовал, когда за ним и за его отцом пришли — звать в Совет.

— Бумага вам от Ленина.

В Совете стоял человек в кожаной куртке. Он, улыбнувшись и Прошке и его отцу, прочитал:

Чембарскому уисполкому

Пензенской губернии

Прошу обратить самое серьезное внимание на бедственное положение крестьянина села Соболевки, Дудкина Парфена. Выдайте ему из Собеса одежду и лошадь, как семье красноармейца. Из Уземотдела отпустите леса, из Упродкома — хлеба.

Сына его Прокофия отправьте в городскую школу первой ступени на государственное содержание. Также обратите серьезное внимание на действия местной власти и на ее отношение к беднякам. Об исполнении донесите мне.

Председатель СНК

В. Ульянов (Ленин)

Уже будучи в городе, долго, бывало, после занятий Прошка все глядел и не мог наглядеться на портрет дорогого дяди Ленина.

А если кто-нибудь заговаривал о Ленине в укоме или союзе молодежи, у Прошки топырились уши, он весь краснел и впивался глазенками в говорившего…

П. ЗАМОЙСКИЙ. Отрывок из рассказа

Сами

1

Хороший Сагиб у Сами и умный,

Только больно дерется стеком.

Хороший Сагиб у Сами и умный,

Только Сами не считает человеком.

Смотрит он на него одним глазом,

Никогда не скажет: спасибо.

Сами греет для бритья ему тазик

И седлает пони для Сагиба.

На пылинку ошибется Сами —

Сагиб всеведущ, как Вишну,

Бьют по пяткам тогда тростниками

Очень больно и очень слышно.

Но отец у Сами недаром

В Беджапуре был скороходом —

Ноги мальчика бегут по базарам

Все уверенней год от году.

2

Этот год был очень недобрым:

Кругоухого мышастого пони

Укусила черная кобра,

И злой дух кричал в телефоне.

Раз проснулся Сагиб с рассветом,

Захотел он читать газету,

Гонг надменно сказал об этом,

Только Сами с газетою нету.

И пришлось для бритья ему тазик

Поручить разогреть другому.

И — чего не случилось ни разу —

Мул не кормлен вышел из дому.

3

Через семь дней вернулся Сами,

Как отбитый от стада козленок,

С исцарапанными ногами,

Весь в лохмотьях, от голода тонок.

Синяка круглолобая глыба

Сияла, как на золоте проба.

Один глаз он видел Сагиба,

А теперь он увидел оба.

«Где ты был, павиан бесхвостый!» —

Сагиб раскачался в качалке.

Отвечал ему Сами просто:

«Я боялся зубов твоей палки

И хотел уйти к властелину,