Энн вернулась в Грингейбл от Ирвингов пронизывающе холодным и сырым июльским вечером. В заливе бушевал свирепый летний шторм. Не успела Энн войти в дом, как по оконным стеклам застучали капли дождя.

— Тебя провожал Поль? — спросила Марилла. — Почему ты не оставила его у нас на ночь? Дождь скоро разыграется не на шутку.

— Ничего, он быстро добежит до Приюта. И он обязательно хотел вернуться домой. Ну что ж, я чудесно у них погостила и рада видеть вас всех снова, мои милые. Дэви, ты что, еще вырос?

— На целый дюйм, — гордо ответил Дэви. — Я уже сравнялся с Милти. Здорово, правда? Теперь он не будет задирать нос и хвастать, что выше меня. Послушай, Энн, а ты знаешь, что Джильберт Блайт умирает?

Энн застыла, уставившись на Дэви, не в силах пошевелиться или сказать хоть слово. Ее лицо так побледнело, что Марилла испугалась, как бы она не потеряла сознание.

— Дэви, нельзя же так пугать людей! — сердито сказала миссис Рэйчел. — Энн, что с тобой? На тебе лица нет! Мы не хотели тебя расстраивать.

— Это… правда? — с трудом выговорила Энн так, что ее голос никто не узнал.

— Джильберт действительно тяжело болен, — подтвердила миссис Линд. — Не успела ты уехать к Ирвингам, как он заболел брюшным тифом. Неужели тебе никто не сказал?

— Нет, — ответила она все тем же голосом.

— У него с самого начала была тяжелая форма. Доктор сказал, что он так исхудал, что теперь его организму трудно сопротивляться болезни. Ему наняли сиделку, делают все возможное. Энн, возьми себя в руки! Пока есть жизнь, есть и надежда.

— Сегодня у них был мистер Гаррисон, и он говорит, что надежды уже нет, — вмешался Дэви.

Марилла, выглядевшая уставшей и измученной, встала, взяла Дэви за руку и выволокла его из кухни.

— Милая, да что ж с тобой делается! — воскликнула миссис Рэйчел, обнимая смертельно бледную Энн. — А я верю, что Джильберт выздоровеет. У всех Блайтов очень крепкий организм.

Энн тихонько высвободилась из объятий миссис Линд и, ничего не видя перед собой, вышла из кухни и поднялась по лестнице к себе в комнату. Там она опустилась на колени перед окном, уставившись невидящими глазами в темноту. За окном хлестал дождь. Из леса раздавались стоны могучих деревьев, которые терзала буря, а с побережья доносился грохот разбивающихся о берег волн. Джильберт умирает!

На каждого человека раз в жизни снисходит Откровение. С Энн это случилось в ту страшную бессонную ночь, когда за окном бушевала буря, а душа ее разрывалась от отчаяния. Она же любит Джильберта! И всегда его любила! Только сейчас она поняла, что не может выбросить его из своей жизни — как не может отрубить и выбросить свою правую руку. Но это Откровение пришло слишком поздно! Она даже не может провести рядом с ним его последние часы. Если бы она не была так слепа и так глупа, у нее было бы право сидеть сейчас у его постели. А теперь он никогда не узнает, что она его любила, — так и уйдет из жизни, думая, что она к нему равнодушна. Боже, как страшно заглядывать вперед! Какая черная пустота ее ждет! Нет, она не вынесет этого! Скорчившись на полу у окна, Энн впервые в жизни захотела умереть. Если Джильберт покинет ее без единого слова, без единого знака, она не сможет жить. Ей незачем будет жить. Они принадлежат друг другу. Он вовсе не влюблен в Кристину Стюарт — он никогда ее не любил. Надо быть отпетой дурой, чтобы не понять, какие неразрывные узы связывают ее с Джильбертом! Рой Гарднер только льстил ее самолюбию — а она приняла это за любовь! А теперь ей придется расплачиваться за свою глупость, как расплачиваются за преступление…

Миссис Линд и Марилла, прежде чем лечь спать, подкрались к двери Энн, молча покачали головами и ушли. Буря бесновалась всю ночь, но к утру утихла. В непроглядной тьме Энн увидела бледную полоску рассвета Вскоре алая кромка очертила силуэты окрестных холмов Тучи уплыли и теперь клубились на горизонте, а над Грингейблом раскинулось серебристо-синее небо. На мир опустилась тишина.

Энн поднялась с колен и неверными шагами спустилась по лестнице. Когда она вышла во двор, свежий ветер подул ей в лицо и остудил воспаленные глаза. Вдруг она услышала веселый свист и через минуту увидела Пасифика. Энн покинули последние силы, и, чтобы не упасть, она схватилась за ветку ивы. Пасифик был работником Джорджа Флетчера, а Джордж Флетчер жил рядом с Блайтами. Миссис Флетчер доводилась Джильберту теткой. Пасифик наверняка знает…

Парень размашисто шагал по дорожке, насвистывая веселую песенку. Он не видел Энн. Она попыталась окликнуть его, но голос ей не повиновался. Только когда он уже почти прошел мимо, ее трясущиеся губы наконец выговорили: «Пасифик!»

Тот остановился и весело пожелал ей доброго утра.

— Пасифик, — с трудом произнесла Энн, — ты уже был у Флетчеров?

— Был, — дружелюбно ответил он. — Вчера вечером мне передали, что заболел мой отец. Но была такая буря, что носа не высунешь. Вот я сейчас и вышел спозаранку. Пойду короткой дорогой через лес.

— А ты не знаешь, как себя чувствует Джильберт Блайт?

Только отчаяние заставило Энн задать этот вопрос. Она больше не могла выносить неизвестности — лучше уж узнать худшее.

— Ему лучше, — ответил Пасифик. — Ночью у него был кризис, и теперь доктор говорит, что он скоро поправится. А то ведь чуть не отдал Богу душу! Это все ваш университет — Джильберт совсем там измотался. Ну ладно, мисс Энн, я пошел. Отец просил не задерживаться.

И он, насвистывая, отправился дальше, а Энн стояла и смотрела ему вслед. Затуманенные горем глаза постепенно прояснялись. Пасифик был нескладный и некрасивый парень, но сейчас этот гонец, принесший радостную весть, показался ей прекрасным. До конца своих дней при виде его круглой смуглой физиономии Энн с благодарностью будет вспоминать то мгновение, когда он пролил бальзам на ее кровоточащее сердце.

Она еще долго стояла под ивами — уже и свист Пасифика затих вдали, — чувствуя невероятное облегчение и радость, как бывает, когда тебя минует страшная угроза. Энн вдруг увидела, что на кусте рядом с ней распустились розы. На цветах жемчужинами дрожали капельки дождя. А над головой в кроне большой ивы пели птицы — в унисон песне, звеневшей у нее в душе. Туманное утро расцвело счастьем.