В кромешной тьме я пытаюсь нащупать на земле хоть что-нибудь из своих вещей – помаду, ключи… Какая я была дура, что решила вернуться! Ну какая дура, сбежав со свидания, будет возвращаться через несколько часов, думая, что он все еще ждет ее?! Растрепавшиеся волосы застилают мне лицо. Собрав, что удалось найти, я кое-как поднимаюсь на ноги и заставляю себя идти, когда вдруг вижу человека в куртке с капюшоном, идущего ко мне сквозь бурю.
– С тобой все в порядке? Ты все собрала? – кричит он.
Какой знакомый голос! Мы стоим лицом к лицу.
– Нет, у меня не все в порядке, – говорю я. – Совсем. – Он опускает глаза. Ветер треплет нас и завывает на тысячи голосов, кричащих, свистящих, шепчущих. – Знаешь, я была чудовищно глупа и совершила ужасную ошибку, – продолжаю я.
Он молчит, потом наконец поднимает глаза. Лицо его печально.
– Я не могу быть каким-то другим, только таким, каков я есть, Луиза. Если ты видишь в этом проблему, то тут я ничего не могу поделать. Решай сама. Я не могу ни сделать, ни сказать ничего такого, что дало бы тебе ощущение надежности.
– Эдди, но я больше не хочу этой надежности! Я была не права! Я была абсолютно не права!
И, уткнувшись лицом ему в грудь, я обнимаю его и крепко прижимаю к себе.
– Пожалуйста, прости меня. Даже если ты больше не хочешь со мной встречаться… Даже если ты хочешь, чтобы мы остались просто друзьями. Пусть так, но я хочу, чтобы ты был частью моей жизни на любых условиях – это лучше, чем вообще никак!
Такое ощущение, будто я стою так, обхватив его, целую вечность, прежде чем он тоже обнимает меня. Мы стоим в темноте на ветру, прижавшись друг к другу.
А потом он поднимает меня на руки и несет домой.
– Только чур, больше никаких упоминаний о картошке! – Он целует меня в плечо, притягивая к себе.
– Нет, никогда! – Я прячу лицо у него на груди.
– А кстати, что это означает?
– Ничего. Просто пароль, условный знак, означающий, что пора уходить. – Я целую его руку и его тонкие аристократические пальцы по одному.
Он убирает их и, откинувшись на спинку кровати, смотрит на меня очень внимательно, потом шепчет:
– Спаржа. – И еще нежнее прибавляет: – Спаржа, Луиза Канова.
Я смеюсь.
– А это что означает?
– Остаться. – Он нежно целует меня в губы. Это означает остаться.
Шесть месяцев спустя, распаковывая свои книги и рассовывая их между стопками компакт-дисков Эдди, я натыкаюсь на свою старую подругу – тоненькую книжечку в серой обложке под названием «Элегантность».
Присев на краешек дивана, раскрываю ее. Корешок расшатался, обложка истерлась по краям. Книга распахивается на одной из начальных страниц, где как нельзя кстати я встречаю заголовок…
Возраст
Во Франции есть поговорка: «Элегантность – привилегия возраста», и хвала небесам, что это истинная правда. Между детством, юностью, зрелостью и старостью нет каких-то особых годов-вех, перейдя которые женщина, автоматически выходит из одного возраста и попадает в следующий. Женщина сохраняет молодость до тех пор, пока, она сохраняет интересы, свойственные молодому поколению.
Кто-то из нас, конечно, отчаянно сражается с лишним весом, морщинками, двойным подбородком, но к этой войне следует относиться философски, ибо даже самая изощренная пластическая хирургия не способна оставить нам молодость. Лучше без тщетных сожалений предаться жизни, полной достижений и увенчавшихся наградой исканий, а также радости, которую мы наконец имеем возможность дарить другим, чем хныкать и дуться, как маленькая девочка, когда ты, уже слишком стара, чтобы исполнять эту роль.
Элегантности можно достичь лить ценою бесчисленных ошибок и заблуждений, о которых ты вспоминаешь с юмором. И в конечном счете именно в те моменты, когда мы полностью забываем о себе и о том, как мы выглядим, мы и бываем по-настоящему красивы.
Я закрываю книгу.
Наконец для нее нашлось идеальное место – между биографией Гленна Гоулда и компакт-диском с записью сорока восьми прелюдий и фуг Баха.
Мне почему-то думается, что мадам Дарио одобрила бы этот выбор.
