– Ну так-то все верно, – поддакнул я.

– Слушай, вот ты жук! – рассмеялся Колямба. – Ты чего тут мне киваешь, не понимаешь что ли, к чему я веду?

– Сколько? – спросил я.

– Чего? – мой шарообразный собеседник сделал вид, что не понял.

– Ты же мне предлагаешь культ-массовое направление в твоем теневом картеле возглавить, если я правильно понимаю твои намеки, – хмыкнул я. – Вот я и спрашиваю – сколько денег ты мне заплатишь. Или ты думаешь, что я бесплатно буду работать?

– Ну… Такое дело… – замялся Колямба и забарабанил по столу похожими на сардельки пальцами. – Это же пока получается шкуру неубитого медведя делить, так-нет? Я тебе сейчас предложу сумму, а ты все мероприятия провалишь, и что мне тогда, себе в убыток получается работать?

– Двадцать пять процентов, – секунду подумав, сказал я.

– Сколько?! – выпучил глаза Колямба.

– Четверть дохода с тех мероприятий, которые я буду устраивать, – не меняя тона, продолжил я. – Это для меня и моей команды. Плюс гонорары группам, которые будут выступать. И всяким там прочим наемникам, которые потребуются.

– Ничего себе рассчеты ты мне тут устроил! – Колямба грозно подался вперед, упершись круглым животом в крышку стола. – А мне тогда что же получится? Шиш с маслом?

– Больше, чем если это твое овощехранилище будет бесполезно простаивать, – я пожал плечами. – Так-то ты ничем не рискуешь. Будут люди – будут деньги. Не будет людей, значит и мне платить ничего будет не нужно.

Колямба молчал и сопел. Я тоже заткнулся, наблюдая, как в его кабаньих глазенках мелькают циферки.

– Пятнадцать! – выпалил он.

– Давай сойдемся на двадцати, – сказал я. – И оплата уборки в мои обязанности не входит.

– Вот ты жук, а… – снова повторил он. Теперь уже скорее задумчиво. – Я думал, доброе дело делаю, чтобы вы, ребятишки, фигней не страдали, да по подвалам клей не нюхали. Чтобы было где собраться и поплясать…

– Эх, Колямба, добродетельность – она такая, – хохотнул я. – Каждый норовит сесть на шею и ножки свесить!

– Двадцать процентов… – задумчиво повторил он, как будто пытаясь примириться с этой ужасной цифрой в своей голове. – Двадцать, понимаешь, процентов…

– Кстати да, Колямба, а что насчет того концерта? – невинно спросил я. – Мне там доля никакая не полагается?

– Вовчик, ты совсем-то не наглей! – напустился на меня Колямба. – Там за одну только проводку, которую вы сожгли, отдать пришлось… Ээээх! И уборку еще потом оплатить! Хорошо, если в ноль сработали, билеты-то копеечные были, а цены ишь как растут! Не угнаться!

– Не звезди, мы там навели порядок после себя, – усмехнулся я. – Даже сортиры помыли!

– Ой, да что вы там навели, смех один! – Колямба хлопнул себя по жирным ляжкам. – И вообще, мы же с тобой договаривались…

– Да ладно, ладно! – засмеялся я. К этому повороту событий я был полностью готов, Макс предупредил, да и сам я тоже не без глаз, ясно же, что за человек Колямба. – Договаривались. Проба пера, и все такое. Но я должен был попытаться, ты же понимаешь?

Я подмигнул и широко улыбнулся. Напрягшийся, было, Колямба расслабился и выдавил из себя смешок.

– Поэтому дальше и предлагаю договориться на берегу, – сказал я. – Чтобы без непоняток, недомолвок и разночтений. Чтобы все честно.

– Честно – это хорошо, – проговорил Колямба и вздохнул. – Без ножа ты меня режешь, Вовчик, вот что!

– Без ножа – это если бы я пятьдесят затребовал бы, – хохотнул я. – Хотя, кстати, пятьдесят – хорошо, да. Если пятьдесят, то тогда я беру на себя все гонорары, уборщиц и прочую техническую часть, вроде электриков, звуковиков и охрану. А?

– Ааа! Черт с тобой! – Колямба стукнул ладонью по столу. – Уболтал ты меня, языкастый. Двадцать процентов, так двадцать. Только вот еще что… У меня есть еще один человечек, вроде тебя. Тоже с идеями всякими. И думаю я, что мы с вами это овощехранилище поделим. Половина времени – твоя, половина – его. И устроим между вами, так сказать, соцсоревнование. Ну а победитель где-нибудь к лету получит все помещение целиком. А? Как тебе?

– Справедливо, – кивнул я. – Только делить по-честному. Два уикэнда в месяц мне, два ему. Третий – разыгрываем на камень-ножницы-бумага.

– Уикэнды, слово-то какое, – фыркнул Колямба. – Ладно, по рукам!

Мы пожали друг другу руки. И когда я направился к двери, на столе Колямбы опять затрезвонил телефон.

«Как-то он легко согласился, – думал я, неспешно гуляя в сторону своей новой квартиры. От офиса Колямбы до нее было вообще рукой подать. Считай что, перейти дорогу и свернуть на неширокую Транспортную, которую, не зная, что она там есть, можно было и не заметить. Потом пройти мимо стекляшки, вокруг которой ввиду не очень холодной погоды тусовались любители безыдейно принять на грудь, свернуть во двор, и вот я и дома, собственно. Примерно в том часу, в котором и планировал. Как раз должен был заскочить евин отец, чтобы поговорить по душам и подробно разъяснить, какие у меня теперь права и обязанности.

Подумав, завернул в «стекляшку» под неодобрительными взглядами местной «богемы». Прикупить бутылочку «алиготе». Пусть будет, иной раз для серьезного разговора требуется.

– Восемнадцать-то есть тебе? – неприветливо спросила продавщица, оглядывая меня с головы до ног.

– А я для папы! – гордо заявил я и засмеялся. – Да совершеннолетний я, не волнуйтесь. А вас разве наказывают, если вы несовершеннолетним алкоголь продаете?

– Да кому сейчас какое дело, кому я продаю, – вздохнула продавщица. – Хоть в детский сад, лишь бы деньги платили… Чего тебе, говоришь, портвейна?

– Алиготе, – сказал я.

– Хм… – продавщица посмотрела на меня долгим взглядом. Я бы даже сказал, одобрительным. Сняла с полки зеленую бутылку с неяркой этикеткой, поставила рядом с кассовым аппаратом. – Сынок у меня твоих лет же, школу закончил прошлым летом. Работать на склад подвизался, а как деньги появились, закладывать начал. Как придет домой, несет от него сивухой… Ты смотри много не пей.

– Да я правда не для себя, – усмехнулся я. – Я же спортсмен. Просто вдруг в гости кто придет, мало ли…

– Ну хорошо, если так, – она вздохнула.

– Спасибо за заботу, – улыбнулся я. – Хорошего вам вечера!

Я забрал бутылку и шагнул к двери. У выхода оглянулся и помахал рукой. Не смог пока отделаться от желания причинять добро, захотелось, чтобы уставшая продавщица улыбнулась. И она улыбнулась. Только улыбка вышла грустная очень.

Леонид Карлович уверенно прошел в мою комнату и, уверенно же, уселся в кресло. Явно привычное место, прямо по-хозяйски так плюхнулся, не выбирая. Одобрительно посмотрел на бутерброды на журнальном столике и коробку «птичьего молока». Вино я на столик выставлять не стал, разве что сам спросит.

– Вот что, ты парень взрослый и на вид вроде умный, так что не буду всячески вилять и ходить вокруг да около, – с минуту помолчав, сказал отец Евы. Что-то в нем как будто неуловимо так поменялось. Вроде те же очки, та же жилетка… Но если дома он был такой интеллигентный увалень, к жизни неприспособленный и простодушный, то сейчас передо мной сидел… хм… босс. Плечи расправились, в глазах – этакая хитринка чуть сумасшедшая. – Давай я сразу скажу тебе, чем занимаюсь, и если вдруг тебе это покажется неправильным или похабным, то мы просто полюбовно распрощаемся, и надеюсь, ты забудешь об этом разговоре. Хотя бы для блага Евушки. Хорошо?

– Заметано, – кивнул я.

– Ты себе в общих чертах представляешь, что такое «фильмы для взрослых»? – спросил он и цепко уставился мне в лицо.

– Порнография? – с самым серьезным видом уточнил я.

– Ох уж мне это слово… – поморщился Леонид Карлович. – Порнография – это что-то из милицейских сводок или, там… историй про загнивающий запад. А у нас как? В СССР секса вроде как не было, а вот ишь ты, поди ж ты, оказалось, что на самом деле-то он есть. И им, вроде как, заниматься надо, а как – люди-то и не знают!