Так – и чудесным очарованы
Не избежим своей судьбы.
И в цепи новые закованы.
Бредем, печальные рабы.
Цепи «Прекрасной Дамы» – гирлянды роз – поэт с себя сбросил. Откуда же эти «новые цепи»! Не цепи ли болотных чертеняток?
Страшно, страшно, идти больше некуда в отчаянии, когда в «Нечаянной Радости» (см. последний отдел сборника) из огорода капустного приходит к поэту все тот же оборотень «Единый, Светлый – немного грустный», когда такую картину рисует поэт своей нечаянной радости:
И сидим мы, дурачки,
Нежить, немочь вод.
Зеленеют колпачки
Задом наперед.
Уж подлинно не зачаешь такой радости! Уж подлинно нечаянная она!
«Новой Радостью загорятся сердца народов, когда за узким мысом появятся большие корабли». (Вместо предисловия.)
Перед лицом народов сложные задачи; он требует определенного образа решений, определенного, ясного, как Божий день, слова. И радоваться только тому, что из-за узкого мыса плывут корабли, еще рано: большие корабли часто приносят большую заразу.
«Нечаянная Радость» определенно пронизана все тем же воплем нищего:
Кто взманил меня на путь знакомый?
…………
Нищий, распевающий псалмы?
Нищий ли это странник, или горе-гореваньице? Во всяком случае, не псалмы распевает нищий, а панихиду:
Сквозь бесовскую прелесть, сквозь ласки, расточаемые чертенятами, подчас сквозь подделку под детское или просто идиотское обнажается вдруг надрыв души глубокой и чистой, как бы спрашивающей судьбу с удивленной покорностью: «Зачем, за что?» И, увидав этот образ, мы уже не только преклоняемся перед крупным талантом, не только восхищаемся совершенством и новизною стихотворной техники, – мы начинаем горячо любить обнаженную душу поэта. Мы с тревогой ожидаем от нее не только совершенной словесности, но и совершенных путей жизни.
