Идут часы. Поставлены шарады.

Сдвигают стулья. Как прибой, клубит

Не то оркестра шум, не то оршада,

Висячей лампой к скатерти прибит.

И год не нов. Другой новей обещан.

Весь вечер кто-то чистит апельсин.

Весь вечер вьюга, не щадя затрещин,

Врывается сквозь трещины тесин.

Но юбки вьются, и поток ступеней,

Сорвавшись вниз, отпрядывает вверх.

Ядро кадрили в полном исступленьи

Разбрызгивает весь свой фейерверк,

И все стихает. Точно топот, рухнув

За кухнею, попал в провал, в Мальстрем,

В века… — Рассвет. Ни звука. Лампа тухнет

И елка иглы осыпает в крем.

Когда рубашка врезалась подпругой

В углы локтей и без участья рук,

Она зарыла на плече у друга

Лица и плеч сведенных перепуг,

То не был стыд, ни страсть, ни страх устоев,

Но жажда тотчас и любой ценой

Побыть с своею зябкой красотою,

Как в зеркале, хотя бы миг одной.

Когда ж потом трепещущую самку

Раздел горячий ветер двух кистей,

И сердца два качнулись ямка в ямку,

И в перекрестный стук грудных костей

Вмешалось два осатанелых вала

И, задыхаясь, собственная грудь

Ей голову едва не оторвала

В стремленьи шеи любящим свернуть,

И страсть устала гривою бросаться,

И обожанья бурное русло

Измученную всадницу матраца

Уже по стрежню выпрямив несло,

По-прежнему ее, как и вначале,

Уже почти остывшую как труп,

Движенья губ каких-то восхищали

К стыду прегорько прикушенных губ.

До лыж ли тут! Что сделалось с погодой?

Несутся тучи мимо деревень,

И штук пятнадцать солнечных заходов

Отметили в окно за этот день.

С утра на завтра с кровли, с можжевелин

Льет в три ручья. Бурда бурдой! С утра

Промозглый день теплом и ветром хмелен

Точь в точь как сами лыжники вчера.

По талой каше шлепают калошки.

У поля все смешалось в голове.

И облака, как крашеные ложки

Крутясь, плывут в вареной синеве.

На третий день, при всех, Спекторский бойко,

Взглянув на Ольгу, говорит, что спектр

Разложен новогоднею попойкой

И оттого-то пляшет барометр.

И так как шутка не совсем понятна

И вкруг нее стихает болтовня,

То, путаясь, он лезет на попятный

И, покраснев, смолкает на два дня.

Метель тех дней! Ночных запойных туч,

Встав поутру, ничем не опохмелишь.

И жалко сна, а состраданье — ключ

К разгадке самых величавых зрелищ,

Леса с полями строятся в каре

И дышит даль нехолостою грудью,

Как дышат дула полевых орудий,

И сумерки, как маски батарей.

Как горизонт чудовищно вынослив!

Стоит средь поля, всюду видный всем.

Стоим и мы, да валимся, а после

Спасаемся под груду хризантем.

Нет, я рехнусь! Он знает все, скотина.

Так эти монологи лишний труд?

Молчать, кричать? Дышать зимы картиной?

Так уши, отморозив, снегом трут.

Послушайте! Мне вас на пару слов.

Я Ольгу полюбил. Мой долг — «Так что же?

Мы не мещане, дача общий кров.

Напрасно вы волнуетесь, Сережа».

«Для бодрости ты б малость подхлестнул.

Похоже, жаркий будет день, разведрясь».

Чихает цинк, ручьи сочат весну,

Шурфуя снег, бушует левый подрез.

Струится грязь, ручьи на все лады,

Хваля весну, разворковались в голос,

И, выдирая полость из воды,

Стучит, скача по камню, правый полоз.

При въезде в переулок он на миг

Припомнит утро въезда к генеральше.

Приятно будет, показав язык

Своей норе, проехать фертом дальше.

Но что за притча! Пред его дверьми

Слезает с санок дама с чемоданом.

И эта дама — «Стой же, чорт возьми!

Наташа, ты?.. Негаданно, нежданно!..

Вот радость! Здравствуй. Просто стыд и срам.

Ну что б черкнуть? Как ехалось? Надолго?

Оставь, пустое, взволоку и сам.

Толкай смелей, она у нас заволгла.

Да, резонанс ужасный. Это в сад.

А хоть и спят? Ну, что ж, давай потише.

Как не писать, писал дня три назад.

Признаться и они не чаще пишут.

Вот мы и дома. Ставь хоть на рояль.

Чего ты смотришь?» — «Пыли, пыли, пыли!

Разгром! Что где! На всех вещах вуаль.

Скажи, тут верно год полов не мыли?»

Когда он в сумерки открыл глаза,

Не сразу он узнал свою берлогу.

Она была светлей, чем бирюза

По выкупе из долгого залога.

Но где ж сестра? Куда она ушла?

Откуда эта пара цинерарий?

Тележный гул колеблет гладь стекла,

И слышен каждый шаг на троттуаре.

Горит закат. На переплетах книг,

Как угли, тлеют переплеты окон.

К нему несут по лестнице сенник,

Внизу на кухне громыхнули блоком.

Не спите днем. Пластается в длину

Дыханье парового отопленья.

Очнувшись, вы очутитесь в плену

Гнетущей грусти и смертельной лени.

Не сдобровать забывшемуся сном

При жизни солнца, до его захода.

Хоть этот день — хотя бы этим днем

Был вешний день тринадцатого года.

Не спите днем. Как временный трактат

Скрепит ваш храп с минувшим мировую

Но это перемирье прекратят!

И дернуло ж вас днем на боковую.

Вас упоил огонь кирпичных стен,

Свалила пренебрегнутая прелесть

В урочный час неоцененных сцен,

Вы на огне своих ошибок грелись.

Вам дико все. Призванье, год, число.

Вы угорели. Вас качала жалость.

Вы поняли, что время бы не шло,

Когда б оно на нас не обижалось.