Если вместо скручивания спирали общества будет идти разброс и раскручивание, то появится множество анархических особей (особенно в облегченных условиях жизни), соответственно пойдет разброс и в творчестве: раздробленные образы, слова, формы. По широте и длительности распространения подобного творчества можно установить периоды упадка общества — эпохи разболтанных, недисциплинированных людей. В науке Ян-Ях особенно сказался ее разболтанный характер и, как следствие, — неумение найти верный путь. Отдельные эффекты без гармонического музыкального строя, оркестрованного с первейшими нуждами человечества… Незрелым открытиям, не изученным глубоко и всесторонне, вы придаете надуманную важность, бросаете почти все силы и средства на то, что впоследствии оказывается в стороне от главного пути, щеголяя пречислением заумных формул и пустопорожних символов.

Вир Норин остановился, затем сказал:

— Простите, я не хотел касаться социальных вопросов, но, видимо, мы на Земле не можем мыслить иначе, как имея в виду главную цель — охрану покоя, радости и творческой работы людей!..

Ученые Торманса встретили окончание речи Вир Норина угрюмым молчанием. Они сидели, ни словом, ни жестом не выражая своих чувств, пока он, несколько удивленный реакцией аудитории, спускался с кафедры. Впрочем, он почувствовал нарастающую неприязнь уже в начале своих социологических формулировок. Вир Норин поклонился и вышел из зала, всем своим существом ощущая взрывчатую враждебность привилегированных слушателей. Прикрыв за собой дверь, он услышал нестройный шум, тут же усилившийся до крика. Разумеется, провожать его никто не вышел, и Вир Норин, не терпевший церемоний прощания, даже обрадовался, что сэкономил время и раньше увидит Сю-Те. Спустя полчаса он подходил к своему дому. В душе зародилось неясное опасение: плохое назревало в его грядущей судьбе, и это плохое связано с выступлением в физико-техническом институте. Да, он произвел впечатление на ученых, но какое? Он вел себя не так, как нужно, не сумев остаться в рамках «чистой» науки Ян-Ях. Однако Таэль подчеркивал нужность именно такого выступления… Надо поговорить с Родис, она сумеет заглянуть в будущее дальше него…

Дурные предчувствия Вир Норина сразу же исчезли, когда он увидел Сю-Те. Никогда он не представлял, сколько истинного счастья можно испытать на краю опасности вот в такой маленькой комнате. Лицо Сю-Те было озарено беззаветной любовью, и Вир Норин чувствовал, как дороги ему каждый ее жест, смешливые морщинки, манера ходить, ее странный нежный голос, ни высокий, ни низкий, ни звонкий, ни глухой. Сю-Те всегда умела внести новое, нечаянное в их разговор, внезапно переходя от сияющей радости к тревожным думам о будущем, от самозабвенной, почти яростной страсти до печального сосредоточения в себе. Иногда, словно пробуждаясь, Сю-Те смотрела на Вир Норина, как в бездну жизни, готовая и душу и тело бросить туда, отдать все до последнего вздоха. Порой призраком беды вдруг вставало перед ней темное будущее, возникало пронзительное чувство хрупкости ее счастья со странным пришельцем из межзвездных пространств, непостижимым для ее ума, и тогда Сю-Те бросалась к астронавигатору и замирала, прильнув к нему с закрытыми глазами, едва дыша.

Она часто пела и начинала обычно с проникновенно-печального, а потом с задором пускалась в сложную вязь ритмического танца. Она поверяла ему детские мечты, рассказывала свои юные переживания с тонкостью чувств и наблюдений, доступных не всякой женщине Земли. И снова пела, засматривая в будущее, как в темную реку, медленно текущую в неизвестную даль. И ему хотелось тогда забыть обо всем, чтобы подольше оставаться с Сю-Те, в щедрости ее любви, и самому отдавать себя столь же безоглядно. Невозможная мечта: слишком сложна была ситуация на чужой планете, где он сделался катализатором нарождающихся сил сопротивления и борьбы за человеческое существование, за выход из инферно! Предстояло еще пережить тяжкий момент, когда звездолет со всеми его друзьями уйдет на родную планету. Ожидание мучило Вир, Норина, хотя впереди было еще немало дней совместной работы с Родис и частых встреч по СДФ с экипажем звездолета.

Так думал Вир Норин, но он ошибся.

После того как он покинул институт, из толпы спорящих вышел низкорослый человечек с кожей настолько желтой, что походил на больного. Он был вполне здоров, просто принадлежал к этнической группе обитателей высоких широт головного полушария. Нар-Янг уже заработал себе двойное имя, будучи известным астрофизиком. Он поспешил в кабинет на четвертом этаже института, заперся там и, ободряя себя курительным дымом, принялся за вычисления. Лицо его то кривилось в саркастической усмешке, то расплывалось в злобной радости. Наконец он схватил записи и поехал в приемную Высшего Совета, где находился переговорный пункт для вызова наиболее ответственных сановников по не терпящим отлагательства делам государственного значения.

На видеоэкране появился надменный «змееносец».

Окрыленный открытием, Нар-Янг потребовал соединить его с Владыкой. Тайна, которую он раскрыл, настолько важна и велика, что он может доверить ее лишь самому Чойо Чагасу.

«Змееносец» из глубины экрана долго всматривался в астрофизика, обдумывая что-то, и наконец его злое и хитрое лицо выразило подобие улыбки.

— Хорошо! Придется подождать, сам понимаешь.

— Конечно, понимаю…

— Так жди!

Экран погас, и Нар-Янг, опустившись в удобное кресло, предался честолюбивым мечтам. За такое донесение его наградят орденом «Змеи и Планеты», званием Познавшего Змея, дадут красивый дом на берегу Экваториального моря. И Гаэ Од-Тимфифт, знаменитая танцовщица, которой он давно домогается, станет уступчивой…

Дверь с грохотом распахнулась. Ворвались двое здоровенных «лиловых». За спинами их маячил бледный дежурный по приемной. Прежде чем астрофизик опомнился, его вытащили из кресла и, заламывая руки назад, потащили к выходу. Испуганный и возмущенный Нар-Янг закричал о помощи, угрожая пожаловаться самому Чойо Чагасу. Удар по голове, на миг затуманивший зрение, оборвал его излияния. Опомнившись уже в машине, бешено прыгавшей по неровной дороге в гору, ученый попытался спросить схвативших его людей, куда и зачем его везут. Крепкая пощечина прекратила вопросы.

Его вытолкнули из машины перед глухими воротами темно-серого дома, обнесенного чугунной стеной. Сердце Нар-Янга затрепетало в смешанном чувстве страха и облегчения. Жители столицы боялись резиденции Ген Ши, первого и самого грозного помощника Чойо Чагаса. Астрофизика рысью погнали вниз, в полуподвальный этаж. В ярко освещенной комнате ошеломленный Нар-Янг зажмурил глаза. Одно мгновение потребовалось охранникам, чтобы срезать с его одежды застежки, снять пояс, распороть снизу доверху рубашку. Подтянутый, суховатый ученый превратился в жалкого оборванца, уцепившегося за свои постыдно сползающие брюки. Жестокий пинок в спину — и, дрожа от страха и ярости, он оказался у большого стола, за которым сидел Ген Ши. Второй на планете владыка улыбался приветливо, и Нар-Янг почувствовал уверенность.

— Мои люди перестарались, — сказал Ген Ши. — Я вижу, вам неточно передали приказ, — обратился он к «лиловым», — привезти не преступника, а важного свидетеля.

Ген Ши помолчал, разглядывая желтокожего астрофизика, потом тихо сказал:

— Ну, выкладывай сообщение! Надеюсь, ты решился потревожить месте Эвиза обратила внимание на старую «джи»с тяжелой коробкой на улыбки Ген Ши приободрившийся было Нар-Янг зябко поджал пальцы на ногах.

— Сообщение важное настолько, что я изложу его лишь самому великому, — твердо сказал он.

— Великий занят и повелел два дня его не тревожить. Говори, да побыстрее!

— Я хотел бы видеть владыку. Он разгневается, если я скажу кому-нибудь другому. — Ученый опустил глаза.

— Я тебе не кто-нибудь, — угрюмо сказал Ген Ши, — и не советую упорствовать.

Нар-Янг молчал, стараясь преодолеть страх. Они не посмеют ничего ему сделать, пока он владеет тайной, иначе она погибнет вместе с ним.