А всё почему?

Потому что делать в избе без телефона и интернета было решительно нечего. От скуки я даже подумала в лес сходить, но потом глянула на Шельму, успокоившую нервы двумя пирожками, и решила отложить панику до лучших времён, а поход в лес — до завтра.

Вдруг найду что-нибудь интересненькое?

Помыв посуду, начала приготовления к походу. Отыскала удобные ботинки, корзинку для сбора трав, собрала перекус и решила, что завтра пойду прямо после обеда. Жаль, брюк в гардеробе Ланы не было, я всё перерыла и так и не нашла, а ходить в лес в юбке — дурость какая-то…

Сшить, что ли? Так меня максимум на пуговицу или стрелку на колготках хватало.

Проветрила избу, забралась на стол и распределила подвешенные между балками сушёные травы так, чтобы появилось место для новой партии, а потом помыла окна.

Нет, честное слово, в сутках слишком много часов, если не тратить их на интернет. Зато я наконец поняла смысл совета правильно подбирать расстояние до рабочего монитора, чтобы не уставали глаза. На расстоянии одного мира от него глаза действительно перестали уставать.

Мы с Шельмой легли спать ещё затемно, а я подумала, что нужно сколотить себе кровать. Лана всегда спала на печи, а бабка — у окна, хотя зимой могла и на печь взобраться, косточки погреть. Тогда внучке доставалась постель. По местной традиции кровать покойницы сожгли сразу после смерти — чтобы отпугнуть чужого духа от мёртвого тела. Уж не знаю, какая за этим стояла логика, вряд ли даже очень непритязательный дух вселился бы в соломенный матрас или поеденный жучками подголовник, но факт остаётся фактом: теперь в избе осталось лишь одно спальное место, крайне некомфортное по летней жаре.

Гамак, что ли, повесить во дворе? Так там меня какая-нибудь местная пакость сожрёт и не подавится…

В общем, я долго ворочалась, слушала мурчание Шельмы и уснула с трудом, однако стоило только впасть в жаркий сон, как в дверь раздался тревожный стук.

Я продрала глаза и наконец поняла, почему в поликлиниках некоторые врачи принимают с 10.15 до 12.45 только по понедельникам. Установить, что ли, такой же график?

Всё равно не платят ни шиша!

— Ланка! Ланка! Открывай! — завыли из-под двери.

Горестно вздохнув, я слезла с печи, утёрла вспотевший лоб и почесала шею, которую щекотали прилипшие к влажной коже кудрявые волоски. Ладно, может, целительница и не зря утягивала свою роскошную шевелюру в косу или тугой узел на затылке.

Распахнув дверь, очень вопросительно, но не очень доброжелательно уставилась на немолодую неопрятную женщину.

— Ланка, тут дело-то какое. Беда у нас приключилася, — залепетала она, фальшиво улыбаясь. — Матери спину-то защемило, аж всю бедняжку перекорёжило…

И голос-то какой заискивающий! Неспроста!

Порывшись в воспоминаниях Ланы, я вспомнила и дочь, и её мать — самую вредную и противную деревенскую бабку с говорящим прозвищем Сока́лиха. Нет, эти две красотки пусть лечатся молитвами к Солару, прикладыванием подорожника и уринотерапией.

— Ах, какая печаль. Ну, пусть выздоравливает! — не особо искренне пожелала я и начала закрывать дверь.

— Ты б сходила к ней, помогла бы, а? — настойчиво попросила Со́тта.

— Пожалуй, откажусь, — ответила я. — Кстати, ваша мама мне ещё двести сорок арчантов задолжала за зелья.

— Совесть-то у тебя есть? — вдруг перешла в наступление Сотта. — Человеку плохо!

— Совесть у меня есть, и она не позволит торговать подпорченным зельем. В отличие от вашей матери, продавшей мне червивое мясо.

— Ой, ну разок и продала, тоже мне катастрофина!..