Марина Петровна с Линой Павловной кинулись снимать малышей. Девочки обступили Леночку.

—      Всем девочкам пошили такие платья, — говорила она, — и еще всем банты на голову, и никого не будут стричь. И каждому своя кровать! А комнаты какие!.. И рояль!..

Тоня взяла Лину Павловну за руку и, глядя строго ей в глаза, спросила:

—      Это уже насовсем правда?

—      Правда, Тонечка, насовсем правда, — серьезно ответила ей Лина Павловна.

Беленькая смешливая Светланка, которая ни секунды не могла прожить без Тони и делала то же, что и Тоня, схватила Лину Павловну за другую руку и запрыгала, как коза.

—      Дети! Ну, теперь вы уже совсем дома. Идемте на все посмотрим! — сказала Марина Петровна и широко распахнула двери.

—      И дядя красноармеец с нами? — спросил Владик Гончарин. Он держал за руку смущенного молодого красноармейца.

—      Обязательно! Это ведь наши дорогие гости! — улыбнулась Марина Петровна.

И дети вместе с гостями вошли в свой дом.

ПИСЬМА

«Дорогая моя мамочка!

Я живой и здоровый и живу в детском доме. Нас кормят очень хорошо и одевают очень хорошо. Я еще не хожу в школу. А где сестричка Лида, я не знаю. Она была в Константинове, а в Аушвиц меня уже без нее привезли, а сестричку Лиду, и бабушкиного Ясика, и Федю маленького забрала какая-то женщина, но я не видел и не помню, а так говорят старшие девочки. Дорогая мамочка, приезжай ко мне поскорей. Мне тут хорошо. Писать я еще не умею, а пишет Тоня.

Твой Владик Гончарин».

Тоня закончила письмо, минутку подумала и дописала: «Привет от всех детей маме Владика».

Потом сказала:

—      Дай руку. — Она положила его руку на бумагу, обвела чернилами и приписала: «А это собственная рука Владика Гончарина».

—      Я танк хочу нарисовать, — сказал Владик.

Тоня минуту подумала и милостиво разрешила:

—      Нарисуй вот тут, в уголке.

Теперь вроде все было в порядке, и Тоня робко отдала письмо Марине Петровне, которая писала уже от себя счастливой матери, что ее сын жив и здоров.

Тоня ходила только в первый класс, но писать она научилась быстрее всех. Ее любимым занятием было писать. Она постоянно ходила за воспитательницами и ныла:

—      Анна Ивановна, Софья Мироновна, дайте тетрадь, моя уже кончилась.

Анна Ивановна заметила, что школьные тетрадки становились у Тони все тоньше и тоньше, и велела не вырывать страниц, а попросить новую.

—      Проверьте ошибки, — сказала Тоня серьезно, — я еще с ошибками пишу. Я могу переписать, если много ошибок, только жаль переписывать — рука очень хорошо вышла. Правда?

—      Нет, можешь не переписывать, — ответила так же серьезно Марина Петровна. — Мама Владика будет очень рада, что вы сами вдвоем написали. А ошибок не так и много, я сейчас исправлю.

Тоня, сияя, посмотрела на Владика и Светлану, сидевших за столиком.

—      Марина Петровна сказала, что очень хорошо. Теперь, Владик, твоя мама обязательно приедет.

Владик чувствовал себя героем дня и все дети хотели сказать или сделать ему что-нибудь приятное. И вообще настроение у всех ребят поднялось. На стене висела карта СССР. Леня Лебединский предложил вырезать и приколоть маленькие флажки в тех местах, откуда пришли письма, где теперь есть друзья.

Лена, Илько и немой Ваня решили написать письмо в Сибирь, им было очень интересно переписываться с мальчиками, которые ходят в тайгу на охоту.

—      Пусть они нам об этом поподробней напишут.

—      А кто им семена цветов пошлет? — спохватилась Зина. — Я тоже хочу им написать и послать семена лучших цветов, которых там нет.

—      И я, — подхватила Оля.

—      Ну, вот и хорошо, — сказала Марина Петровна. — Вы тоже напишите, там ведь в школе много ребят, им всем будет очень приятно.

Леночка писала ответ таджикским работницам, а Катя села писать ленинградским девочкам.

Председатель детсовета — Ася — подробно описала жизнь детдома уралочкам.

—      А кому отдать письмо дунайских моряков? — спросила Марина Петровна.

—      Нам! — закричали мальчики. — От моряков нам, нам!

Но тут встала худенькая черненькая Тоня и уверенно сказала:

—      Письмо написано Лине Павловне, она и ответит. И от всех нас передаст привет, а не только от мальчиков.

Бледные, словно прозрачные щеки Лины Павловны сразу вспыхнули. Глаза у нее были большие, светлые-светлые, словно две большие капли воды из чистого голубого озера. Она взглянула в глаза Марины Петровны, спокойные, материнские.

«Как растопить эти льдинки? — подумала Марина Петровна. — Она ведь такой же ребенок, как и Лена. Но как нелегко мне заговорить с нею совсем откровенно».

—      Я тоже подумала, — сказала Марина Петровна, — что это письмо написано Лине Павловне, хотя моряки и не знают ее лично. Но, конечно же, дети, Лина Павловна от всех нас передаст привет. А мальчики, если захотят, напишут еще и от себя.

Дети были увлечены письмами. О них знают, о них заботятся, со всеми можно подружиться, переписываться, похвалиться своими успехами в школе. А как же, друзьям интересно все: и как они живут, какие отметки получают в школе. Это же так интересно, приятно и радостно!

Писать им, конечно, было нелегко. Ведь и разговаривали дети еще на таком ломаном языке! Каждый переписывал свое письмо по нескольку раз, советовался с другими детьми, с Линой Павловной, с Мариной Петровной об отдельных словах и выражениях.

Тоня со Светланой, написав письмо за Владика, пошептались в уголке, почему-то поссорились и, надув губы, отвернулись друг от друга. Но тут же Светланка виновато, с лукавой улыбкой заглянула Тоне в глаза, они обе рассмеялись и, взявшись за руки, побежали к Марине Петровне попросить еще бумаги, чтобы написать письмо каким-нибудь девочкам-ровесницам. Марина Петровна посоветовала написать Ирочке Барановой в Ленинград.

Писала, конечно, Тоня, а Светланка стояла рядом и моргала от удовольствия круглыми голубыми глазами. Ее бантики то наклонялись к столу, то поднимались над головой Тони. Бантики эти держались на «честном слове», потому что прямые Светланкины волосы только-только немного отросли, но это уже все-таки был намек на будущие косы, о чем недавно и мечтать было нельзя.

Нет, нет, не недавно, то все было давным-давно — все, о чем детей никто не спрашивает, и то, о чем сейчас, закусив губу, быстро, забыв обо всем на свете, пишет Катя; о чем, сдвинув черные, узенькие брови и наморщив лоб, сосредоточенно и старательно выводит Тоня, и о чем не хочет писать, гонит прочь из памяти «любимая девушка-воспитательница» Лина Павловна.

«Дорогая Ирочка и все подруги из 1-й группы!

Пишут вам Тоня Мидян и Светлана Комарович. Мы будем с вами переписываться и дружить. У нас никого нет: ни папы, ни мамы, ни сестричек, ни братиков, а до войны были. И мы теперь всегда вдвоем, я и Светланка. Нам скоро будет по восемь лет. А до войны мы друг друга не знали, а теперь не расстанемся до самой смерти. Светланка почти ничего не помнит. А я помню. У нас было много детей, а я самая маленькая. А когда папа ушел к партизанам, мы вместе с мамой ушли в лес. И все наши соседи тоже. Ясик с бабушкой, и Владик, и Лида Гончарина. Теперь Владика нашла его мама, а мы думали, что ее сожгли со всеми мамами в Константинове. Там мы уже остались сами, и суп нам давали с червями. Там я в первый раз увидела Светланку, и мы всегда спали вместе. Мы встретились и сразу рассмеялись. Фрау Фогель была нашей надзирательницей, и я про нее придумала:

Настасья Дмитриевна,

Вы очень хитрая,

Но все равно убьют

И вас, и Гитлера.

И мы все пели, а она сажала нас в карцер и била. И наши песни тоже она не разрешала петь, а Леночка Лебединская и старшие девочки и мальчики нас учили, а мы пели шепотом, а если кто-то идет — мы глаза закроем, как будто спим. Потом Красная Армия нас освободила. Сейчас я учусь в 1-м классе, и Светланка тоже. Напишите нам поскорее, и мы тоже будем вам писать обо всем.