Алмаз замолчал и уткнул свою слегка озверевшую физиономию в колени, и дергался, пока Ген не схватил его за плечо.

«Ну!» – заорал Ген.

«Что ну?» – заорал в ответ Алмаз.

«Что дальше было?»

«Дальше, Ген, вообрази, стало очень весело и смешно. Все эти охотники в той хижине стали плясать, хохотать и пердеть, а потом пошли что-то камлать, что-то совсем нерусское или даже несоветское. Давали мне „Зефир в шоколаде“. Я просто обожрался тогда „Зефиром в шоколаде“! Потом мы остались одни с шаманом, и он меня ласкал, плакал и ласкал и даже, кажется, немного поддрачивался. А потом стал мне что-то про меня самого рассказывать, как будто чуть-чуть приоткрывал завесу неба. Он мне сказал, что я якобы был рожден в тунгусской яме, в самой глубокой из тунгусских ям. Он также сказал, что у рожденных в этих ямах детей через семь лет после рождения может внутри образоваться какой-то металл. Ребенок, он сказал, может спастись, если вернется в такую яму или если попадет в руки шаману, тоже рожденному в такой яме. Вот такой бред, можешь себе представить?»

«Могу себе представить, – сказал Ген. – Больше того, понимаю теперь, откуда у тебя такой нюх на редкоземельные элементы. Ну а дальше-то что было, Макс? Как ты вообще-то вошел в мир социализма?»

«Утром приехали за мной какие-то дядьки в форме и отвезли в детдом, там я и стал Максимом Алмазовым. Вот так, в общем, вкратце».

Несколько минут оба сидели молча и не двигаясь, хотя прекрасно понимали, что из-за бугра дюны за ними наблюдают две змеи со светящимися глазами. От виллы доносилась до них дивная музыка, вальс Нино Роты. Потом Алмаз завозился, вытаскивая из-под яиц плоский флакон «Чивас Регал». Глотнем, что ли? Давай глотнем.

«Скажи, Макс, ты еще жениться не собираешься?»

«Да я уже женат, Ген».

«На ком же?»

«На „Таблице-М“.

«А мне вот ребята говорили, что у тебя со Стомескиной, ну, с теннисной этой чемпионкой, плотный союз».

«Скажешь тоже, Ген! Всей корпорации известно, что Стомескина в тебя влюблена».

«Да ладно, Макс! Никогда за Стомескиной ничего такого не замечал».

Глотнули еще по разу. Пустой флакон швырнули за спину.

«Скажи, Макс, ну просто по-товарищески, ты не замечал, что Ашка с кем-нибудь встречается?»

«Замечал, Ген, и готовился тебе об этом сказать. Она со мной встречается».

Жжжжихххх. Обе змеи погасили глаза и ускользнули в разные стороны.

Тогда они встали и долго стояли немыми статуями, не зная, что сказать.

«Давай разойдемся, Макс, хотя бы до Москвы, а то ведь могу тебя убить».

«И будешь прав, Ген. Сделай то, что я сам не могу сделать». Он протянул ему пистолет.

Ген изо всей мочи, как вратарь проигрывающей команды выбивает мяч, ударил его ногой по руке. Пистолет взлетел по большой траектории и бухнулся в воду. Тогда пошли к дому вместе.

VI. АОП

Хронологически довольно перепутанные записи все больше втягивали меня в роман. Выходя по утрам из дома на пустынную весеннюю улицу, я почти немедленно начинал бег трусцой, и это давало ритм для размышлений о стратовской саге. Черт знает, как все это обернется, как эти гаврики себя поведут, однако на данный момент, после очередного путешествия в Габон, надо все-таки подумать, в каких конвульсиях начнет видоизменяться внезапно возникший треугольник.

Возьмите Гена, он всем известен как почти анекдотический моногам. Краше Ашки для него ни одной женской особи во Вселенной не существует, а между тем она ведь не очень-то напоминает тех бесспорных красоток, которых в СМИ именуют The Cover Girls. Конечно, захоти Ген с его миллиардом карманных денег поразвлечься, тут же продефилировало бы перед ним несчетное число этих обложечных наложниц – выбирай! Он между тем смотрит на них примерно с той же страстью, с какой мимолетно прогуливается взглядом по галереям бесценных швейцарских часов, тогда как время определяет по отечественному «Полету» ценой $ 240. Даже такая «неординарная девка», как теннисистка Стомескина – а он всегда соглашался, что она неординарна, – со всем ее сексапилом, направленным вот именно на него, и не как на сверхбогача, а лишь как на уникального молодого мужика с его резкими чертами физиономии, с его мощными драйвами и неожиданными выходами к сетке, если можно ко всей его жизни приложить такую спортивную метафору, – даже она не получала от него в ответ ничего более, чем дружеская улыбка.

И только Ашка, многолетняя жена с ее бесконечно знакомыми движениями и быстро меняющейся мимикой бесконечно живого лица, была для него олицетворением женщины. Уже отмечалось, что с ней он был ненасытен. Она нередко дразнила его Приапом – гадский Приап, чертов Приап, зверский Приап… И как только она произносила эту дразнилку, так мигом все в нем вздымалось действительно приаповским началом. Иногда она его отлучала: то перед его приездом драпала из одного особняка в другой, то звонила из Санкта, из Берлина, из Челябы, якобы она там по бизнесу, а он, дескать, обо всем забыл со своими теннисистками, то без объяснения причин сваливала неизвестно куда и через несколько дней возвращалась с блуждающими, якобы греховными, а на самом деле жаждущими приапского супруга глазами.

Он ни о чем не спрашивал и никакой каренинщины никогда не разыгрывал. Умозрительно он ее всегда оправдывал: дескать, что поделаешь, как бы ни была баба сыта любовью, однако всегда, мол, после стольких лет супружества начинает беситься, считать свои года, пытаться поймать что-то свое, дурацкое упущенное. На самом же деле только одного и жаждал – снова взять ее всю с ее ненамазанными губками, с нестареющими мочками ушей, с остренькими локотками, жадными пальцами, венериными холмиками, пятками, залезающими на плечи, со всем их блоком сочленения, завершающим бесконечную встречу. Пускай какие-нибудь молодые коблы в ночных клубах со ржанием похваляются победами над самой Ашкой Стратовой, никому из них и не снилось то, что возникает между ними с восемнадцати лет, год за годом, два десятилетия, жизнь за жизнью.

Если не считать Алмаза. С ним у нее, очевидно, обстоит дело как-то иначе. Там она, по всей вероятности, поймала что-то упущенное, еще не упущенное. Раскаявшийся почти убийца наших детей, спаситель наших детей. Спаситель самой Ашки.

Мой спаситель, спаситель всей корпорации «Таблица-М». Спасатель по призванию, он изверг из себя убийцу. Сказал ли он своей возлюбленной, что он родом из тунгусской ямы? Она, наверное, и сама догадывается, что он нездешний. Не исключу, что у него как-то все иначе между ног. Быть может, у него там есть что-то такое, что возжигает и в ней нездешний огонь. Если это так, то любая ревность неуместна. Нужно его просто убить.

С этими мыслями Ген ходил год за годом по своей корпорации и, замечая себя иногда в огромных зеркалах, удивлялся, откуда к нему приходит какая-то немыслимая жестоковыйность. Ему уже ничего не стоило разрушить в одночасье целую цепочку договоров, как внутренних, так и многонациональных. В аналитическом отделе ему стали давать понять, что в различных сферах правительства и силовых структур снова стали появляться люди из МИО, миошники, ранее выброшенные, благодаря откровениям Алмаза, из бизнеса.

«Таблица» провела несколько суперсекретных заседаний своих самых редкоземельных элементов. Гурам сказал, что Прокуренция, похоже, собирается возбудить против них дело по прииску «Случайный». Уже начинается опрос свидетелей. Обвиняют руководство «Таблицы» в незаконном пресечении стачки горняков, а также выборов руководства профсоюзов, в нелегитимном поглощении местного отделения компании «Сиб-Минерал», ну и наконец в череде убийств многих незапятнанных товарищей, конечно, без указания их криминальных кличек.

Однажды в разгар зимнего лыжного сезона в корпорацию и в окружающую тусовку был пущен слух, что руководство отправляется на недельный отдых в Шамони. Или в Куршевель. А может быть, и в Чешские Татры, в Закопане, что ли. Во всяком случае, отдохнуть решили комсомольцы, отдышаться от московских стрессов. На самом деле оказались ребята на горе возле Андорры, с которой внизу на круче видна была маленькая и явно пустая таверна с комнатами. Послали вперед Шока и Гурама, любителей экстремальных видов спорта, чтобы те спланировали вниз на парапланах и купили бы всю эту гостиничку с потрохами до приезда остальных на трех внедорожниках. В общем, там под вой норд-оста, который в их среде почти всегда рифмовался с «не очень просто», произошло келейное совещание, ради которого вся эта история и была затеяна.