Правда, еще в 1946 г. американский историк П. Корнуолл на основе тщательного анализа всех имевшихся в его распоряжении письменных источников пришел к выводу о том, что древний Дильмун следует отождествлять с современным островом Бахрейн ^[67]. Окончательно доказать его правоту могли только археологические раскопки на Бахрейне и на прилегающих к нему участках аравийского побережья. Но до недавнего времени этот район в силу климатических, религиозных и политических причин был наглухо закрыт для археологов.

Ситуация заметно изменилась лишь в конце 50-х годов, когда в песках Аравийского полуострова и особенно на его восточном побережье были обнаружены богатейшие запасы нефти и газа. За считанные годы местные арабские государства совершили стремительный скачок из средневекового прозябания в электронно-атомный век, широко распахнув двери своих владений для влияния внешнего мира. И только тогда вслед за ажурными сплетениями нефтяных вышек и трубопроводов в пески Аравии пришли археологи.

За каких-нибудь полтора десятка лет сравнительно небольшая археологическая экспедиция из Дании сделала здесь почти невероятные открытия. На востоке Аравии, от Кувейта на севере до Омана на юге, она обнаружила и раскопала поселения и могильники совершенно неизвестной до этого самобытной и древней цивилизации III тысячелетия до н. э. — «Культуры Барбар». Центром ее был, вероятно, остров Бахрейн. Дж. Бибби убедительно «связал» эту вновь открытую цивилизацию с легендарной страной Дильмун, упоминаемой в шумерских и ассирийских клинописных текстах. Полученные в ходе раскопок многочисленные находки — стеатитовые печати, бусы, изделия из меди и слоновой кости — свидетельствуют о том, что в III–II тысячелетиях до н. э. Бахрейн-Дильмун играл важную посредническую роль в оживленной морской торговле между древними цивилизациями Месопотамии, Ирана, Индии и Египта.

Большой интерес представляют для науки и другие открытия экспедиции Дж. Бибби: исследование эллинистических памятников у побережья Персидского залива — острова Икарос (Файлака) и города Таджа; а также неожиданная находка поселений раннеземледельческой Убейдской культуры (V тысячелетие до н. э.) и палеолитических каменных орудий на Востоке Аравии.

Таким образом, датским археологам за сравнительно небольшой срок, с 1963 по 1968 г., и при сравнительно скромных материальных и людских ресурсах удалось практически заново воссоздать значительный отрезок древней истории этого обширного региона: от конца палеолита до средневековья. Книга Дж. Бибби «В поисках Дильмуна», естественно, рассказывает лишь о наиболее интересных моментах в жизни экспедиции, связанных с самыми выдающимися находками и открытиями. Поскольку эта проблема почти не освещалась до сих пор даже в специальной археологической литературе, то для читателя она представляет бесспорно большой научный интерес.

Вместе с тем на некоторых вопросах, затронутых в книге Дж. Бибби, следует остановиться особо. Прежде всего это касается природно-климатических изменений в районе Персидского залива. На мой взгляд, автор слишком однозначно подходит к этой сложной и далеко еще не решенной проблеме, постулируя серьезное сокращение количества осадков и значительные изменения берегового рельефа на аравийской стороне залива за последние 5000 лет. Правда, он не разделяет, как многие археологи, мнения о том, что в глубокой древности (по крайней мере до III тысячелетия до н. э.) воды Персидского залива заходили на севере гораздо дальше, чем сейчас. По рассуждениям этих ученых, быстрый рост дельты Тигра и Евфрата за счет осадочных пород отодвинул впоследствии береговую линию от портовых городов Ура, Лагаша и Эриду, стоявших когда-то, согласно шумерским клинописным текстам, на самом берегу моря, почти на 160 километров южнее^[68]. Речь идет прежде всего о четырех глиняных конусах с надписями правителя Ур-Намму, найденных в Дикдиккахе (Digdiqqah), неподалеку от Ура. В надписях упоминается о каком-то «месте регистрации», где правитель задерживал корабли, идущие из заморской страны Маган, и которое находилось «на берегу моря»^[69], т. е. Персидского залива. Но в 1952 г. эта общепринятая точка зрения была опровергнута двумя английскими геологами, которые после длительных изысканий смогли доказать, что береговая линия залива (в том числе и в северной его части), по сути дела, почти не менялась начиная с III тысячелетия до н. э.^[70].

В итоге было принято компромиссное решение, которому во многом способствовала одна неприметная на первый взгляд археологическая находка. В Эриду при раскопках храма бога Энки археологи обнаружили ритуальное приношение в виде костей морского окуня— вернее, той его разновидности, которая может жить только в солоноватой воде речной дельты, подверженной воздействию морских приливов. Не исключено, что обширная и неглубокая выемка, у которой стоит Эриду, была в древности частью современной сети озер и болот, соединенных, в свою очередь, глубокими протоками с дельтой Евфрата. Ур также стоял, вероятно, на древнем русле Евфрата и являлся речным портом, хотя и имевшим прямую связь с морем^[71].

На сегодняшний день у геологов так же нет никаких оснований говорить о серьезных изменениях климата в рассматриваемом регионе за последние несколько тысяч лет^[72].

Несколько слов следует сказать и о характере торговых связей с другими странами, которые осуществлял Дильмун (Бахрейн) — важнейший перевалочный центр международной торговли — в эпоху своего расцвета (конец III — начало II тысячелетия до н. э.).

В 70-х годах, уже после выхода в свет своей книги, Дж. Бибби раскопал под стенами португальского форта в Кал’ат аль-Бахрейне (на острове Бахрейн) остатки порта древнего Дильмуна: удобную, облицованную камнем гавань для стоянки кораблей внутри городских стен, причалы, склады, «таможню» и т. д. Часть внешней городской стены, упиравшаяся в море, служила одновременно и молом^[73].

Т. Хейердал во время посещения кувейтского острова Файлака в 1979 г. обнаружил среди хранившихся в местном археологическом музее стеатитовых дильмунских печатей несколько экземпляров с изображением серповидных кораблей с мачтами (III тысячелетие до н. э.)^[74], а в одном случае на мачте был отчетливо виден и парус, видимо плетеный^[75].

О связях Дильмуна с далеким Египтом говорят, например, такие находки с острова Файлака, как изображение египетского жука-скарабея, глиняный египетский сосуд, алебастровые египетские изделия кремового цвета и т. д.^[76].

Интересные сведения о характере торговых связей, осуществлявшихся жителями Дильмуна на протяжении III–II тысячелетий до н. э, приводит в своей статье Г. Комороци^[77]. Анализируя текст «Гимна о торговле Тильмуна» (вставка в шумерский эпос «Энки и Нин-хурсаг»), этот исследователь приходит к выводу о том, что в начале II тысячелетия до н. э, «с одной стороны, хорошо известные партнеры внешней торговли Двуречья завозят свои товары в Тильмун (те товары, которые всегда были импортными и в самом Двуречье); а с другой стороны, Двуречье (город Ур) и «страна шатров» завозят в Тильмун традиционные экспортные товары страны — хлеб, шерсть, ткани… Все это означает, что гимн о Тильмуне изображает средствами поэзии исключительно важное явление экономического порядка, а именно тот факт, что во время создания текста международным рынком и перевалочным пунктом внешней торговли служил остров Тильмун»^[78].

Но в предшествующий период ситуация была несколько иной. По шумерским документам середины и конца III тысячелетия до н. э. получается, что не столько шумерские торговцы отправлялись за границу, сколько иностранцы приезжали в Двуречье. И обмен товарами происходил именно там. «Корабль Тильмуна из (чужой) страны на шее привез лес», — говорится в одном из текстов Ур-Нанше из Лагаша. «Корабли Мелуххи, Магана и Тильмуна встали у причала Аккада», — сообщается в надписи Саргона Аккадского^[79].