Нельзя ли поэтому приостановить действие декрета Петроградской коллегии Наркомсевпроса, поскольку оно касается уничтожения самостоятельности Научного института Лесгафта, восстановить его, как он был прежде, а относительно бывших курсов Дмитриева, а теперь имени Лесгафта, относительно необходимости преобразования которых я совершенно согласен с Комиссариатом просвещения, сделать решение по совещанию с ними.

Не скрою от Вас, что относительно курсов меня предупреждали негласно, что на них смотрят не особенно хорошо, потому что там директор д-р Острогорский, бывший лейб-медик наследника Алексея. Но я знаю, что он там был на подозрении и при перевороте 27 февраля первый прибежал меня поздравить с революцией. Он выборный директор, но я уверен, что сейчас же уйдет, если ему скажут, что дело в нем.

Очень прошу Вас уладить как-нибудь все это.

Сердечно Ваш Николай Морозов^[106]

ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ,

В БОРКЕ

После небольшой переписки они согласовали дату выезда. Когда билет был уже на руках, Сергей Александрович телеграфировал Морозовым, и они прислали к поезду, на станцию Шестихино, экипаж. После долгой тряской дороги, чуть позже одиннадцати дня, молодой человек наконец оказался в Борке.

Все было готово к завтраку, ждали только его. На открытой террасе за столом сидели: Николай Александрович, Ксения Алексеевна, их управлявший Александр Васильевич Щеголев и его жена Мария Тимофеевна, заведовавшая кухней у Морозовых, а также специально приглашенный к Морозовым врач из Ленинграда Анна Семеновна Фомина. Встретили Стебакова очень ласково и мило. Завтрак был замечательным: каши, творог со сметаной, зелень с огорода, ягоды, чай.

После завтрака Николай Александрович пошел на прогулку. Ксения Алексеевна сразу же предупредила гостя:

— Я вас прошу по утрам с Николаем Александровичем не ходить. Утром он привык гулять один. Он обдумывает свои работы. Всякий другой человек ему мешает. Сходите лучше к пруду. Я составлю вам компанию.

В центре Борка — старый помещичий дом, а рядом флигель, примерно той же архитектуры, в котором жили Морозовы. В помещичьем доме с 1938 года находилась Научная станция Академии наук. Кругом тенистый, запущенный, заросший парк. На окраине парка — пруд, а посреди пруда — остров в кустах и деревьях. Гуляя, они обошли пруд кругом. На подмостках у воды ботаники рассадили в ящиках свои опытные насаждения, пробуя разные сорта луговых трав и растений на влажность и затопляемость. А в парке были посажены азалии, рододендроны, тисы, цуги и т. п. Ученые делали попытку акклиматизировать здесь эти южные растения.

Вскоре к гуляющим присоединился Николай Александрович, и они втроем двинулись по направлению к дому.

После утренней прогулки Николай Александрович поднялся наверх, в свой рабочий кабинет, и там трудился с 12 до 17 часов, т. е. от завтрака до обеда, как он говорил, «в одиночном заключении». Затворившись со всех сторон, пользуясь абсолютным покоем и тишиной, он превращал в строчки свои идеи, думы, мысли, одновременно производя сложные математические вычисления и доказательства.

Ксения Алексеевна осторожно провела молодого человека наверх и через полуоткрытую дверь кабинета показала работающего Николая Александровича. Дощатые стены, полки с книгами, повсюду книги, книги и книги. И среди них, за столом, в простой рабочей курточке, увлеченно работал ученый. Что-то считал, затем полученный результат записывал на другой листок, опять возвращался к старому… Так же тихо они спустились вниз.

Ксения Алексеевна повела гостя в поле. Был разгар сенокоса, и из соседних деревень пригласили косцов. Мужики косили, а бабы сгребали скошенное раньше и уже немного подсохшее сено и укладывали его в кучи. Сена было много.

— Рабочих рук не хватает, — пожаловалась Ксения Алексеевна. — Я нанимаю их за деньги из расчета стоимости половины урожая.

Бабы работали дружно, хорошо и аккуратно. Деловым шагом, с тросточкой в руке, Ксения Алексеевна обходила сенокосы.

— Везде хозяйский глаз нужен, — пояснила она.

По обычаю, заведенному здесь Морозовыми, она со всеми здоровалась за руку. Со всеми говорила ласково. Всех она знала, и все ее знали. Вот на поле появился и управляющий Александр Васильевич. Он отвечает за все хозяйство. Его фигура была видна всюду. Он вечно в движении, в работе, в заботе, в хлопотах. И дело у него движется, и все в порядке.

— Вот поле ржи, а там пшеница. Вот овес, а дальше лен. Но лен уже не наш, а деревенский, колхозный. На грядах картофель, — поясняла хозяйка.

— С лугов собирается сено на прокормление скота. У нас пять коров, три лошади, телята, птица. Рожь сеется на прокормление обслуживающего персонала, овес для лошадей, гречиха для кухни. Есть пчельник из нескольких ульев. Кое-что из продуктов продается, кое-что покупается, — включился в разговор Александр Васильевич.

Перед домом разместились огород и фруктовый сад. Здесь снова картофель, затем морковь, лук, помидоры, кабачки, клубника, огурцы. Кругом яблони, сливы, коринка, смородина, малина, крыжовник. Есть несколько мичуринских сортов деревьев, присланных в подарок лично И. В. Мичуриным. Это 2–3 яблони, рябина-вишня: лист вишни, плод — рябины; и еще что-то. Мичуринские сорта плодов еще не давали. Все поля, огороды, фруктовый сад, цветы тщательно ухожены, за всем виден хозяйский глаз, внимание, забота, любовь и интерес.

Тут же рядом служебные помещения: хлев, конюшня, скотный двор, сарай для молотьбы. Здесь же прекрасный колодец, глубиной в 11 метров, дающий очень хорошую воду для питья. Есть сельхозмашины: борона, косилка, молотилка, грабли и пр.

Хозяйство у Морозовых большое, требующее много рабочих рук, внимания и руководства, солидных расходов. Пока Николай Александрович в своем кабинете занимается наукой, Ксения Алексеевна и Александр Васильевич управляются с хозяйством.

Управляющему было больше пятидесяти лет, и уже более десяти лет он работает у Морозовых. У него трое взрослых детей, которые живут отдельно от родителей. До революции он был торговцем. Когда пошло раскулачивание, его обвинили в спекуляции, осудили на 3 года, посадили и сразу же конфисковали дом и все имущество. Следом арестовали и осудили на 2 года жену и дочь. Затем приговоры были отменены, но имущество и дом не возвратили. Александр Васильевич кинулся искать работу, но с таким прошлым устроиться было довольно трудно. Тогда он познакомился с Морозовыми, и те взяли его управляющим в Борок. Первые пять лет его работы имение давало одни убытки, но после того, как его поймали на обмане и строго поставили это на вид, он покаялся и был оставлен в Борке. С тех пор хозяйство дает доход и является безубыточным. Очевидно, что и сейчас он себя не забывает, но теперь делает это, соблюдая меру.

После прогулки Ксения Алексеевна позволила гостю почитать неизданные рукописи Морозова. Это VIII, IX и X тома «Христа». Теперь Стебаков был надолго обеспечен интересным чтением. При этом он сделал многочисленные выписки, около шести тетрадей.

— В Ленинграде у нас украли из квартиры, неизвестно кто, работу Николая Александровича об «угольных мешках» — темных телах в Млечном Пути. Но у него сохранился черновик. Теперь он восстанавливает эту работу заново, заново производит многочисленные вычисления, — пожаловалась Ксения Алексеевна. — Еще у нас пропал восьмой том «Христа», бывший у профессора Мрочека и отобранный у него при его аресте. Но сохранился второй экземпляр, и Николай Александрович пытается восстановить утерянное.

К этой теме Стебаков вернулся во время вечерней прогулки с Николаем Александровичем:

— Напечатайте ваши работы в «Известиях Научного института имени Лесгафта». Ведь вы — директор института. Ваши сочинения — это вклад в мировую науку. Они расширяют горизонты всего человечества.

— Не могу, — ответил Николай Александрович. В институте много молодых ученых, для которых напечатание их сочинений есть огромное жизненное переживание. Вход в науку. У меня же двадцать пять томов уже напечатанных сочинений.