Совсем другая Ольга Дмитриевна Талалаева (1915). Она также молода и привлекательна, и шаль ее почти такая, как у Любови Марковны: на лимонно-желтом фоне - цветы. Но есть в ней томная ленивая грация, столь свойственная героиням уже закатывающейся эпохи модерн. Портрет крепко построен и хорошо организован по цвету: сочные растения шали «поддержаны» букетом в вазе.

Легко и свободно пишет художник светло-пепельные волосы, создает особый эмалевый цвет лица, при этом оно, как и граница шеи и воротника белой блузки, оконтурено коричневым цветом, проведенным тоненькой кисточкой.

Портрет жены художника, Любови Марковны Бродской. 1913

Киевский музей русского искусства

Город ночью. 1921

Музей-квартира И.И. Бродского, Санкт-Петербург

Портрет Ольги Дмитриевны Талалаевой. 1915

Государственная Третьяковская галерея, Москва

По вырезу светло-коричневой верхней блузы - зеленые бусы, придающие серым глазам почти изумрудный блеск. Темно-фиолетовым написаны полоски на юбке, перемежающиеся с полосками синего и голубого кадмия. Устойчивость позе придает огромная пушистая муфта (ныне совершенно забытый предмет туалета), чья нежно-розовая подкладка выглядывает сбоку. Манжеты и ворот белой блузки написаны чуть голубоватыми, а за спиной модели стена - очень нежно разбеленный голубой цвет со всплесками палевого и травянистого цветов.

Лето 1912 года Бродский с семьей провел в Куоккале, дачном месте в Финляндии, где жил Репин. Финские пейзажи перемежаются у него с воспоминаниями об Италии, но неизменной остается любовь к русскому пейзажу. Он был поэтом-лириком, обладавшим глубоким чувством родной природы.

Для характеристики картины Осень (1912) уместны яркие эпитеты: осень чистая, звонкая, нарядная. Удивительно, почему Бродский никогда не обращался к театральным декорациям. Более театрально построенных пейзажей, чем у него, трудно и сыскать. Кулисное решение композиции (когда деревья пишутся в левой и правой частях картины, образуя построение, напоминающее театральные кулисы), почти орнаментально решенные ветви с листьями, очень декоративными. Как всегда второй и дальний планы картины заполнены мелкими человечками: мужики, бабы, дети,парни,девки, намеченные только пятнами, вернее пятнышками. Их даже не назовешь стаффажем... Живопись картины многослойная: по умбре и сиене фона - цветные пятна листвы, а уж потом тоненькой кистью намечены веточки.

Большой успех художнику принесла Международная выставка в Мюнхене в 1913 году. Золотую медаль он получил за картину, которую считал неудачной: «В моей мастерской был пейзаж (Зима в провинции. - В.Б.), которым я совсем не дорожил и не ценил его настолько, что он долго валялся на полу, заменяя подстилку. Но однажды художник Борис Григорьев, увидев его, пришел в восторг и стал уверять, что это моя лучшая вещь. Он уговорил меня почистить и исправить эту работу, а затем отправить ее в Мюнхен. Я долго колебался, но времени до открытия выставки оставалось мало, и я “рискнул”». Картина не только заслужила медаль, но и была приобретена в мюнхенскую пинакотеку.

Давно его излюбленным мотивом стали парки с детьми. По поводу картины Дети. У фонтана (1910) Горький писал: «Жалко мне, что Фонтан куплен частным лицом, а не музеем.

На берегу реки. 1921

Частное собрание, Москва

Поздняя осень. 1907

Вологодская картинная галерея

Зима началась. 1909

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Такая это ясная вещь и так хорошо бы постоять перед нею полчаса где- нибудь в хорошей галерее, - постоять, подумать о детях, о весне, о радостях жизни. В творчестве Вашем для меня самая ценная и близкая мне черта - ваша ясность, пестрые, как жизнь, краски и тихая эта любовь к жизни, понятой или чувствуемой вами как “вечная сказка”».

А еще он любил зимние деревенские пейзажи, уголки русской провинции, пасмурный зимний день, вечереющее небо над снегом, причудливое узорочье ветвей - этими живописными мелодиями проникнуты его многочисленные Зимы и Зимки. Современник Бродского, знаменитый художник Константин Юон вспоминал: «Его пейзажи всегда воспринимались мною как музыкальные произведения, его рисунок тонко вел скрипичную партию, всегда мелодичную». А сам художник, переносясь мысленно в то время, писал: «Моими излюбленными мотивами по-прежнему оставались широко увиденные пейзажи с большими просторами и уходящей вглубь перспективой. Я стремился строить пейзаж как композиционное целое, как картину, интуитивно сопротивляясь тому навеянному импрессионизмом увлечению этюдом, который был возведен эпигонами этого направления в самодовлеющую ценность, вытеснявшую задачи большого композиционного творчества».

Творчество Бродского по возвращении из-за границы проходило на весьма разнообразном фоне художественной жизни страны. Если сравнить состояние российского искусства той поры с неким декоративным панно, то это будет не гобелен с изысканными бледными узорами, а пестрый, подчас дерзкий по цвету ковер, где яркие живописные пятна и резкие линии находились, скорее, не в гармонии, а в противоречии друг с другом, хотя каждое творческое объединение, каждая художественная группировка в отдельности имели и достойные цели, и мощные голоса, и неповторимые таланты.

Если с 1871 года и до конца XIX века Товарищество передвижных художественных выставок было «монополистом» на художественном рынке в России, то в 1898 году возникло объединение «Мир искусства», в 1903 году - «Союз русских художников», в 1907-м - выставка, давшая импульс для работы многим художникам-символистам - «Голубая роза», многие «голуборозовцы» вошли в группу «Венок».

Осенний пейзаж. Конец 1910-х - начало 1 920-х. Частное собрание, Москва

Зимний пейзаж с домом. 1910-е

Владимиро-Суздальский государственный музей-заповедник

В 1910 году молодые «ниспровергатели» старых традиций, увлеченные искусством французского живописца Поля Сезанна, объединились на выставке «Бубновый валет», создав общество того же названия. Потом в 1912 году от них отделилась группа новаторов, устроив выставку «Ослиный хвост», дальше возник «Союз молодежи», выставки «0,10», «Трамвай В» и многие другие. Исаак Бродский выставлялся с 1910 года в «Союзе русских художников», входил в «Товарищество южнорусских художников», «Общество имени Куинджи», иногда его работы можно было видеть на выставках «Мира искусства», с 1914 по 1922 год он участвовал в выставках «передвижников» и резко протестовал против новаций творческой молодежи. Казалось бы, что могло быть общего у него, приверженца классических традиций, и Владимира Маяковского с его желтой блузой и рисунком на щеке? Но они дружили, и Исаак Израилевич ценил талант Владимира Владимировича: «В те годы Маяковский вместе со своими друзьями эпатировал буржуазию странными выходками, конфликтами на вечерах и вообще своим поведением, начиная от манеры одеваться. Он носил штаны, каждая половина которых была разного цвета. Все это вызывало во мне возражение, но я многое прощал Маяковскому за его исключительную талантливость и большой ум. При всей разности наших натур и нашего творчества, мы с ним были в дружбе, часто встречались на “средах” у Репина и у меня на “четвергах”».

Для «Союза русских художников», где были представлены преимущественно москвичи, появление в их экспозициях работ петербуржца Бродского было отрадным явлением. «Его работы, всегда занимавшие целую стену, не терялись среди живописцев московской школы. Нас всех подкупало виртуозное мастерство и трудоспособность Бродского», - вспоминал много позднее художник Константин Юон. Именно в традициях живописи «союзников» написаны псковские этюды, выполненные осенью и зимой 1913 года.