858
Z. Kozlowska-Budkowa. Plockie zapiski о cudach z r. 1184 // Khist. 44/1930. S. 341–348, cm. S. 343; Μ. H. Witkowska. Zagadnienie mentalnosci religijnej w swietle «miracula» z 13/14 wieku // Kosciol w Polsce 1. S. 589 n. Об этих записках см. также: Р. Sczaniecki. Sluzba Boga w dawnej Polsce. Studia о mszy sw. — Poznan etc., 1966. S. 75 n.
859
В рецензии на работу: J. Adamus. О monarchii Gallowej. — Warszawa, 1952, автор которой высказал подозрение, что Галл якобы целенаправленно и систематически искажал историческую правду), Лабуда (G. Labuda // PHist, 44,1953. S. 188) писал: «К тому же типу диссимиляции (правды) следует, по-видимому, отнести все случаи, когда хронист обращается к аргументу провиденциализма, то есть мнимых проявлений вмешательства Провидения в дела земные, чтобы обосновать справедливость некоего тезиса, прямое высказывание которого могло бы встретить неприятие». Если случаи подобного рода у Галла имели место, то они выражают всеобщее в то время убеждение во вмешательстве sacrum в дела земные. Несправедливым кажется предположение о позднем прибытии Галла в Польшу, высказанное Давиду (Р. David. Les sources de Íhistoire de Pologne d'epoque des Piasts (963–986). S. 47) на основании замечания хрониста, свидетельствующего о его присутствии в свите Кривоустого во время его паломничества в Венгрию (1113). Галл вынужден был представить себя в качестве свидетеля паломничества, когда говорил «vidimus» (3, cap. 25. S. 157) о строгом соблюдении Великого поста Болеславом, который отправился в Венгрию как раз во время поста. На этом основании автор делал вывод, что только тогда Галл присоединился к свите князя. Вывод этот является произвольным. Другое замечание Галла (Gall, cap. 18. S. 41 n.) о соборе: sancti Petri de Bazoario (по-видимому, Pecsvar, или Pecs), начатом Петром Венецким, но: usque hodie — не законченном ни одним венгерским королем, говорит о том, что хронист заметил эту несущественную деталь в Венгрии в то время, когда уже приступил к написанию Хроники, в которой упоминал о пребывании Казимира Обновителя в Венгрии во времена Стефана и его преемника Петра. Предположение Давида нашло незаслуженную поддержку у некоторых польских исследователей. М. Plezia. Kronika Galla na tie htstoriografii 12 wieku. — Krakow, 1947. S. 178–181; T. Grudzicnski. Ze studiow nad Kronika Galla // Zapiski Tow. Nauk. w Toruniu, 17/3–4, 11952. S. 6, сноска 11. Содержание Хроники говорит, что ее автор уже успел сжиться с польской средой, а это требует длительного в ней пребывания, на что справедливо указывал Тыменецкий (К. Tymieniecki. Rhist. 17, 1948. S. 485). Ср.: G. Labuda. Miejsce powstania Kroniki Anonima-Galla // Z dziejow Polski Feudalnej, ofiar. R. Grodenkiemu. — Warszawa, 1960. S. 107–121, cp.: Labuda. Anonim tzw. Gall // SSSlow. 1. S. 33.
860
Vauchez. Op. cit. S. 151, cp.: S. 31.
861
Gall 1, cap. 4. S. 14; cap. 6. S. 16. Тому, что крещение Мешко 1 было объяснено вмешательством sacrum, не противоречит замечание, что Мешко принял крещение (S. 16), ср.: cap. 5 (S. 15), так как хронист мог принимать поступки Добравы за инструмент sacrum. По утверждению Титмара (Thietmar 4, cap. 56. S. 221), Бог выслушал Добраву и, благодаря своей нескончаемой доброте (infinita bonitate), сделал так, что Мешко стал христианином. В то же время назначение Семовита князем (и прерывание предшествующей династии) (Gall 1, cap. 3. S. 12) было формой одноразового вмешательства, подтверждающей совершенный народом выбор князя, ср.: далее сноску 859, как соответствущий воле sacrum; вряд ли Галл подразумевал сверхъестественную избранность династии. Ср.: В. Kurbisowna. Wizerunki Piastow w opiniach dziejopisarskich // Piastowie w dziejach Polski. — Wroclaw etc., 1975. S. 198 n. Знаком избранничества sacrum отмечал, по мнению Галла, только некоторых членов династии. Определение членов династии как «domini naturales» (напр.: Gall 1, cap. 19. S. 43, 2, cap. 16. S. 81 и т. д.) свидетельствует об естественном характере этого института. К этой теме автор возвращается в статье: Polskie laudes regiae w Kronice Anonima // Cultus et cognitio (ks. pam. A. Gieysztora). — Warszawa, 1976. S. 299–311, приписывая хронисту прекрасный, но полностью идеализированный образ династии. Его основной мыслью, — пишет автор, — «является святость и достоинство монаршей власти польских domini naturales. Это относится одновременно к их божественному избранничеству, сакральному достоинству и совершенству наследников, которых не коснется ни неудача, ни моральное осуждение: они находятся в иной сфере, нежели простые смертные» (S. 303). Следует отдать должное хронисту, который, несмотря на свою склонность к преувеличениям, не ушел далеко от реальности. Есть в его Хронике и многочисленные слова критики в адрес королей и князей, в том числе и Кривоустого, которого он намеками упрекает в заносчивости (1, cap. 2), кочевом образе жизни (sicut Numida) и притеснении подданных (1, cap. 12). Хронист рисует довольно печальный образ военного ослабления и демографического упадка, а также обнищания Польши по сравнению со временами Храброго. «Божественное избранничество» он приписывает не всей династии, а только двум ее представителям — Храброму и Кривоустому. Обращает на себя внимание и то, что он даже не выделяет Храброго ни в связи с его коронацией, ни по причине «избранности династии». Хроника не проявляет ни малейшего энтузиазма по отношению к королевскому титулу, чему не будем удивляться. Политически активное население не приняло этого титула, с которым связывались немилые знати и рыцарству тенденции единовластия, но который, в силу известных обстоятельств, не влек за собой особые позиции на международной арене. Оба королевских эпизода кончились катастрофой. В Польше не было видимой цели писать laudes regiae.
862
Gall 1, cap. 9. S. 27. В другом месте (cap. 16. S. 36), хронист говорит, что Бог возвысил Болеслава над другими королями и князьями, поскольку тот полюбил Бога и был как отец для своего народа. J. Wolny. Z dziejow katechezy // DTKPol, 1/1974. S. 176 — автор указывает не некоторое влияние Псевдо-Киприана на характеристику Храброго у Галла, однако можно говорить о случайном совпадении, так как сходство (милость божья сошла с государя на подданных), по-видимому, связано с общей концепцией ответственности правителя за спасение подданных. Точно так же мнимые стилистические заимствования из Vita Caroli Magni Imp. Einharda (К. Maleczynski, в изд.: Gall. S. 64) столь незначительны, что смело можно не принимать их во внимание и объяснять случайным совпадением. Тематика (намного более широкая у Эйнгарда) и композиция (упорядоченная у Эйнгарда и хаотическая у Галла) обоих произведений различны и не дают оснований утверждать, как это нередко делают исследователи, о влиянии Эйнгарда на повествование Галла, и в частности, на описание двора и на характеристику Храброго, Maleczynski, 1. cit.; Т. Grudzmski, Ze studiow nad Kronika Galla // ZHist, 23/1–3,1957, изд. 1958. S. 11; cp.: Cz. Deptula, A. Witkowska. Wzorce ideowe zachowan ludzkich w 12 i 13 wieku // Polska dzielnicowa i zjednoczona. — Warszawa, 1972. S. 125. Причина этого заблуждения в том, что оба произведения имеют схожую биографическую тематику — жизнеописание великого монарха, отсюда вытекают аналогии в ситуациях, но в то же время в параллельных местах отсутствуют доказательства заимствования. Так, описание скромного стола императора с очень редкими пирами для многочисленных гостей (Einhardi. Vita Caroli Magni (ed. О. Holder-Egger). — Hannov, 1911, cap. 24. S. 28), резко отличается от описания ежедневного, изобильного и предназначенного для большого собрания пиршествующих стола Болеслава Храброго (Gall 1, cap. 14. S. 34); общим является упоминание о «venatores», но Галлу не нужно было черпать сведения о них у Эйнгарда. Точно так же принципиально отличаются между собой описания последних минут жизни обоих монархов. (Einhardi. Vita, cap. 30. S. 34; Gall 1, cap. 18. S. 36): у Эйнгарда появляется образ Людвига, а Галл, не упоминая о Мешко, вкладывает в уста Болеслава предсказания о будущей судьбе Польши. Было бы неверно предположить, что стереотипное замечание о том, что у ложа умирающего монарха собрались вельможи (в обоих произведениях: congregatis), попало к Галлу благодаря Эйнгарду. Не мог он заимствовать у Эйнгарда и основной черты правления Храброго — постоянного покровительства sacrum, с которым связаны существенные черты характера монарха и которые хронист почерпнул из агиографической литературы (см. выше). Можно сказать, что, следуя этому шаблону, Галл особенно подчеркивал (значительно больше, чем Эйнгард в жизнеописании Карла Великого) благосклонность Болеслава к церкви. В то же время он, в отличие от Эйнгарда, не стал говорить о щедрых подаяниях убогим. Впрочем, пользуясь агиографическим шаблоном, Галл не ставил перед собой задачу показать «святость» Болеслава и, без сомнения, следуя традиции, более внимания уделял его заслугам на ниве политической деятельности, см.: Gall деятельности, см.: Gall 1, cap. 11. S. 31): «Et cum sic esset Bolezlauus religiosus in divinis, multum tamen apparebat gloriosior in humanis. — И, хотя Болеслав был благочестив в делах божественных, он был гораздо славнее в делах человеческих». Возможно, это было эхо какой-то дискуссии с монахами.
