Не хочу, чтобы кому-то показалось, будто нам не нравится, что нас любят. Мы ценим это. Но мы не можем жить, подчиняясь чужим требованиям. Мы записываем пластинки, а если они вам нравятся, вы их покупаете. Если нет — не покупаете. Решение принимает публика».

Джон: «Мы знаем все об „Yesterday“ („Вчера“). Меня так часто хвалили за „Yesterday“! Это песня Пола, его детище. Хорошо сработано. Красиво. Но я никогда не жалел, что написал ее не я» (80).

Пол: «Я жил в маленькой квартире на верхнем этаже, пианино стояло возле моей постели. Однажды я проснулся утром, понял, что в голове у меня вертится мелодия, и подумал: «Эту мелодию я не знаю. Или все-таки знаю?» Она напоминала джазовую. Мой отец знал уйму старых джазовых мотивов, и я подумал, что, возможно, просто вспомнил один из них. Я сел за пианино и подобрал к ней аккорды (G, F-минор-7 и В), постарался запомнить ее, а потом долго приставал ко всем друзьям, спрашивая, что это такое: «Вам это знакомо? Неплохая мелодия, но не мог же я написать ее — ведь я слышал ее во сне». Я сыграл ее Алме Коган, нашей знакомой (кажется, она решила, что эту песню я написал для нее), и она сказала: «Эту мелодию я не знаю, но она очень мила».

Поначалу слова не находились, и я напевал на эту мелодию «scrambled eggs» (яичница-болтунья): «Scrambled eggs, oh, my baby, how I love your legs… I believe in scrambled eggs». Через пару недель я начал подбирать слова. Мне нравилась эта мелодия, и я потратил немало времени, пытаясь подобрать такие же подходящие слова, как «scrambled eggs». А потом однажды у меня родилась песня «Yesterday».

Джон: «Работа над этой песней продолжалась несколько месяцев, пока мы наконец не завершили ее. Каждый раз, когда мы собирались, чтобы писать песни для очередной сессии звукозаписи, всплывала эта мелодия. Мы почти закончили ее. Пол написал почти все, но найти название мы никак не могли. Мы называли ее «Яичницей» и часто шутили между собой по этому поводу.

Мы решили, что подойдет только название из одного слова, но нам не удавалось подобрать такое слово. А потом однажды утром Пол проснулся, и оказалось, что и песня, и название уже существуют в законченном виде. Я даже расстроился слегка, потому что она долгое время служила нам поводом для шуток. В Америке, кстати, ее так и выпустили как оркестровую пьесу Джорджа Мартина под ее первым названием — «Яичница»! Теперь мы получаем письма от поклонников, сообщающих, что они слышали вещь под названием «Яичница» и что она точь-в-точь как «Yesterday» (65).

Пол: «Помню, я считал, что людям нравятся грустные мелодии, что в одиночестве им становится немного печально, они ставят пластинку и вздыхают. С этими мыслями я и написал первый куплет, все слова встали на свои места, и песня получилась.

Она стала моей самой удачной песней. Поразительно, что она явилась ко мне во сне. Вот почему я не утверждаю, будто знаю что-то; думаю, музыка — это нечто мистическое. Бывает, люди говорят: «Я лишь проводник идей, которые приходят ко мне свыше». Что ж, тем, кому приходят такие идеи, чертовски везет.

Я принес песню в студию и сыграл ее на гитаре. Ринго сразу сказал: «Я не смогу подыгрывать на барабанах — они здесь ни к чему». Джон и Джордж сказали: «Нет смысла аккомпанировать на второй гитаре». Тогда Джордж Мартин предложил: «Почему бы тебе не сыграть ее самому и не посмотреть, что из этого выйдет?» Я переглянулся с остальными: «Ого! Вы имеете в виду сольную запись?» Они ответили: Да, какая разница? К этой песне мы ничего не сможем добавить — исполняй ее сам».

Джордж Мартин: «Пол спустился во вторую студию „EMI“, сел на высокий табурет, держа в руках акустическую гитару, и спел „Yesterday“. Получилась мастер-копия. Потом я сказал: „Ну и что мы с ней можем сделать? Единственное, что приходит мне в голову, — это добавить струнные инструменты, но я же знаю, как ты к этому относишься“. Пол подтвердил: „Симфонический оркестр мне не нужен“. Тогда я предложил: „А как насчет струнного квартета?“ Он заинтересовался, я поработал вместе с ним и внес дополнения в партитуру. Ему тоже приходили в голову интересные идеи, мы договорились со струнным квартетом, записали его и смикшировали запись — так явилась эта песня».

Пол: «Работа с Джорджем Мартином происходила почти всегда одинаково. Когда мы работали над «Yesterday», он сказал: «Послушай, почему бы тебе завтра утром не приехать ко мне домой? У меня есть пианино, есть нотная бумага. Мы посидим пару часов, и ты объяснишь, чего ты хочешь». Мы сели, разговор получился прямым и коротким, потому что я хорошо представлял себе, как должна звучать песня. Или Джордж предлагал возможные варианты — с большими интервалами или с малыми, — и мы потом выбирали. Он объяснял: «Так чисто технически достигается гармония». А я часто протестовал. Я думал: «Почему должен быть только один способ добиться этого?»

Пример «Yesterday» весьма характерен для меня. Помню, я предложил для виолончели септаккорд. Джордж возразил: «Здесь он тебе не понадобится. Он не годится для струнного квартета». Тогда я возразил: «Ну и что? Вставь его, Джордж. Он должен быть здесь».

Так продвигалась работа. Он показывал мне, как записывать песню правильно, а я отвергал правильный метод и склонялся к тому, чтобы сделать музыку более авторской, такой, какая мне нравится. Я до сих пор думаю, что это хороший способ работы.

Однажды, когда Джордж Мартин пытался понять, какая нота звучит в «A Hard Day's Night» (не для одной из наших аранжировок — это случилось позднее, когда он составлял партитуры наших песен, чтобы самостоятельно записать их оркестровки), я помню, как он допытывался у Джона: «Там, где идут слова: «Это вечер после трудного дня, я работал…» — там си, или другая нота, или что-то среднее?» Джон отвечал: «Среднее между этими двумя». И Джорджу пришлось записать эту «промежуточную» ноту.

Это было классно. Мне все еще нравится работать так. У меня нет никакого желания учиться. По-моему, это что-то вроде вуду и я считаю, что потеряю все, если только узнаю, как это следует делать».

Джордж Мартин: «Yesterday» была прорывом, ее записали Пол и струнный квартет. Никто из битлов не присутствовал при записи, никто не слышал ее, пока мы ее не записали и не дали им прослушать. Джон послушал, и в том месте, где виолончель звучит по-блюзовому, он зааплодировал, сказав, что это грандиозно.

Строго говоря, эта запись не принадлежала всем «Битлз», я поговорил о ней с Брайаном Эпстайном: «Знаете, это песня Пола… Может, напишем, что ее автор — Пол Маккартни?» Но он ответил: «Нет, что бы мы ни делали, разделять «Битлз» нельзя». Поэтому, хотя никто из других ребят и не участвовал в этой записи, ее все равно надо отнести к работе «Битлз», — таковы были убеждения в то время».

Пол: «Я не стал бы выпускать ее как сольную запись Пола Маккартни. Об этом не могло быть и речи. Иногда это звучало заманчиво, люди льстили нам: «Знаете, вам следовало бы выйти на первый план» или «Вам следовало бы записать сольную пластинку». Но мы всегда отказывались. В сущности, мы не стали выпускать «Yesterday» как сингл в Англии, потому что немного стеснялись ее — ведь считалось, что мы играем рок-н-ролл.

Я горжусь этой песней, хотя из-за нее надо мной и подшучивали. Помню, Джордж говорил: «Ну и ну! Послушать его, так он весь во вчерашнем дне. Можно подумать, что он Бетховен или еще кто-нибудь из того времени». И все-таки это самая законченная вещь, какую я когда-либо написал».

Джон: «В Испании я как-то сидел в ресторане, и скрипач сыграл „Yesterday“ прямо у меня над ухом. А потом он попросил меня расписаться на скрипке. Я не знал, что ответить, поэтому согласился, расписался, а потом расписалась и Йоко. Когда-нибудь он узнает, что эту песню написал Пол (71). Но, похоже, он просто не мог ходить от столика к столику, играя „I Am The Walrus“ („Я — морж“)» (80).

Джон: «Над второй книгой пришлось работать гораздо больше, потому что она начиналась с нуля. Мне говорили: «Ты потратил столько месяцев, чтобы закончить книгу!» (65) «In His Own Write» я написал — по крайней мере, отчасти, — еще когда учился в школе, она родилась спонтанно. Но на этот раз все было иначе: «Мы хотим издать еще одну вашу книгу, мистер Леннон». А у меня язык развязывается только после бутылки «Джонни Уокера», вот я и подумал: «Если, чтобы заставить себя писать, я буду каждый вечер откупоривать бутылку…» Поэтому я больше и не писал (80). Мне недостает усердия. (Странно: мы, «Битлз», были дисциплинированными, но не замечали этого. Я не прочь быть дисциплинированным и не замечать.)