В тот период возник творческий дуэт Леннон / Маккартни. После «Love Me Do» мы начали писать более глубокие, сильные вещи. Теперь уже никто не мог подойти к нам и заявить, что «Till There Was You» — ерунда».

Нил Аспиналл: «Гастроли группы становились все более продолжительными, она уезжала все дальше и дальше от Ливерпуля, скажем в Суиндон. Ого! Такая даль! А еще в Саутпорт и Кру, потом в дансинги Манчестера. Им была нужна реклама, контракт на запись пластинок, но добиваться этого пришлось долго, их постигло немало разочарований.

Брайан повсюду возил с собой пленку, которую записали в «Декке».

Джон: «Мы заплатили около пятнадцати фунтов за запись пленки на студии «Декка». С ней Брайан Эпстайн связывал надежды. Он сам съездил на поезде в Лондон вместе с этой пленкой, но вернулся подавленным, и мы поняли, что нам опять не повезло.

Если послушать эту пленку, она звучит неплохо. Не супер, но неплохо, тем более для тех времен, когда тон задавали «Тени», особенно в Англии. Но сотрудники студий были туповаты, и, когда они слушали демонстрационные записи, они хотели услышать новых «Теней». По существу, они эту пленку и не слушали — знаете, как слушают музыку такие люди, — они искали то, что уже отжило. Новое они пропускали мимо ушей.

Это стало тогда большим ударом для нас — без записей нам было не на что надеяться (74). Мы думали, что ничего не добьемся. Только Брайан твердо верил в нас и часто повторял это, как и Джордж. Брайан Эпстайн и Джордж Харрисон.

Возвращаясь из Лондона, Брайан какое-то время старался не встречаться с нами. Ему было трудно видеть нас, потому что он получил двадцать отказов. Наконец он приходил, чтобы объявить: «Боюсь, нас опять не приняли». К тому времени мы сблизились с ним и видели, что он действительно принимал это близко к сердцу. Он боялся сказать нам, что мы опять провалились (72).

Несколько раз между нами и Брайаном вспыхивали ссоры. Мы заявляли, что он бездельничает, а мы выполняем всю работу. Но это были только слова — мы знали, как трудно ему приходится. Шла борьба. Мы против них (67). Во время одной из таких поездок он побывал в «EMI» и добился прослушивания. Если бы Брайан не бродил по Лондону пешком, с пленками под мышкой, не переходил из одной студии в другую, а потом в третью, пока наконец не попал к Джорджу Мартину, мы никогда ничего не добились бы. Нам пришлось бы карабкаться вверх самим. Пол был настроен более агрессивно: «Давайте испробуем какой-нибудь рекламный трюк или просто прыгнем в Мерси — предпримем хоть что-нибудь» (72).

Джордж: «В апреле 1962 года умер Стюарт Сатклифф. К тому времени он уже ушел из группы. Незадолго до смерти он приезжал в Ливерпуль (в пиджаке без воротника от Пьера Кардена — он начал носить такие раньше, чем мы), погулял по городу, побыл с нами — как будто предчувствовал, что больше мы с ним не увидимся. Он не только повидался со всеми, но и зашел ко мне домой, о чем у меня остались приятные воспоминания.

Я не знал, что Стюарт болен, но заметил, что он пытается бросить курить. Он разрезал сигареты на части и каждый раз выкуривал по одной, как будто это был бычок. Поговаривали, что он умер от кровоизлияния из-за того, что его когда-то ударили по голове. Помню, его избили после концерта в Ливерпуле (просто за то, что он играл в группе), но это случилось двумя годами раньше.

В его приезде было что-то теплое, и теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что он приезжал прощаться. Вскоре после возвращения в Гамбург он умер от кровоизлияния в мозг — всего за день до того, как мы прилетели в Германию. Я подхватил немецкую корь, поэтому выехал на день позже, чем остальные, вместе с Брайаном Эпстайном. В тот раз я впервые летел самолетом. На похороны мы не пошли. Как говорится, мертвым мертвое, а живым живое. Всем нам было безумно грустно. Помню, как я искренне сочувствовал Астрид. Она по-прежнему приходила на концерты и сидела в углу. Думаю, рядом с нами ей становилось немного легче».

Джон: «Я уважал Стю, я знал, что он всегда скажет мне правду. Если что-то получалось хорошо, Стю обязательно говорил об этом, и я ему верил. Порой мы обращались с ним ужасно. Особенно Пол, который всегда придирался к нему. Но потом я понял, что было бы неправильным говорить, что все мы недолюбливали его» (67).

Джордж: «Иногда в фургоне, когда все мы были взвинчены, начинались ссоры, и между Полом и Стю иногда даже вспыхивали драки. Помню, как они однажды сцепились: Пол рассчитывал на легкую победу, ведь Стюарт был такой худой, но Стюарт оказался на удивление сильным и не уступал Полу.

Однажды и я подрался со Стюартом, но в целом мы с ним были друзьями, особенно незадолго до его смерти».

Пол: «Из наших сверстников мало кто умирал, мы все были слишком молоды. Умирать полагалось пожилым людям, поэтому смерть Стюарта потрясла нас. У меня она вызвала угрызения совести, потому что мы нередко ссорились. В конце концов мы стали друзьями, но иногда все-таки срывались — обычно это происходило из-за того, что я завидовал его дружбе с Джоном. Все мы соперничали за дружбу с ним, а Стюарт, с которым Джон учился в школе искусств, был во много ближе Джону, и мы завидовали ему. Кроме того, я считал, что мы должны стараться изо всех сил, чтобы стать хорошей группой, поэтому часто заявлял: «Ты сыграл это не так». Но смерть Стюарта была ужасна, потому что уж художником он должен был стать знаменитым — это сразу видно, стоит посмотреть его работы.

Мы, остальные, не были так близки со Стю, как Джон — они вместе учились в колледже, жили в одной квартире, — но все-таки дружили с ним. Все опечалились, но удар смягчило то, что в последнее время он жил в Гамбурге и мы немного отвыкли от него.

Неправда, что Джон, как говорят, засмеялся, узнав о смерти Стюарта, но, поскольку мы были молоды, мы вскоре оправились от удара. Мы часто задавали себе вопрос: «Интересно, вернется ли он?» Между собой мы договорились, что если кто-нибудь из нас умрет, он вернется и расскажет остальным, есть ли где-то там другая жизнь. Стюарт ушел первым, и мы почти ждали, что он даст о себе знать. Любой грохот кастрюль среди ночи мы приписывали ему».

Джон: «Меня всегда немного разочаровывали все исполнители, которых я видел, — от Литтл Ричарда до Джерри Ли. Вживую их песни звучали не так, как в записи. Мне нравится „Whole Lotta Shakin'“, запись 1956 года, но живые вариации на эту тему меня не очень трогают. Когда Джин Bинсент пел в Гамбурге „Be Bор A Lula“, она звучала совсем по-другому. Я был рад познакомиться с Джином Винсентом и сблизиться с ним, но „Be Bор A Lula“ вживую мне не доставила удовольствия. Я поклонник записей с пластинок» (80).

Джордж: «Мы приехали выступать в „Стар-клубе“, большом, замечательном зале с отличной аппаратурой. На этот раз мы жили в отеле. Помню, идти до клуба было далеко, он находился в конце Рипербана, где он поворачивает к городу. Там мы пробыли пару месяцев».

Пол: «Стар-клуб» оказался классным. У хозяина клуба, Манфреда Вайсследера, и Хорста Фашера были «мерседесы» с открытым верхом, что считалось особым шиком. Хорст отсидел в тюрьме за убийство. Он был боксером и как-то, подравшись в баре, убил матроса. Но нас они всячески оберегали, как любимых домашних животных. Как ни парадоксально, рядом с этими людьми мы чувствовали себя в безопасности».

Джон: «Мы выступали в Гамбурге с Джином Винсентом и [позднее] с Литтл Ричардом; до сих пор ходят слухи о наших выходках, особенно с Джином Винсентом, который оказался необузданным малым. Мы познакомились с ним за сценой. „За сценой“ — значит в туалете. Мы были в восторге» (75).

Пол: «Джин был морским пехотинцем и частенько предлагал мне показать, как нужно вырубать противника, — он собирался испробовать на мне две известные ему болевые точки. Я отказывался: «Еще чего! Прекрати!» А он уговаривал: «Через минуту ты придешь в себя».

Джордж: «Однажды я столкнулся с Джином Винсентом в баре «Стар-клуба» в перерыве. Он схватил меня: «Скорее идем со мной». Мы прыгнули в такси и поехали по Рипербану к дому, где он жил. Только тут я заметил, как он взвинчен: он решил, что его администратор спит с его подружкой!