— Камфору под кожу, быстро. Ну, боец, два шва осталось…

Камфора не то что не помогла, а как будто ускорила смерть. Сестра еще давила на поршень, когда наркотизатор сказала обреченно: “Пульса нет”.

Огнев замер, сдерживаясь, чтобы не швырнуть иглодержатель. Что-то не так с нашими ранеными. Что-то не так. Даже для бешеного потока первого дня наступления.

— Следующего?

Обязанность хирурга — работать, не останавливаясь. Обязанность начальника медсанбата — разобраться и сделать что-то с проблемой, грозящей пустить насмарку всю работу.

— Нет, подождите. Я сейчас.

Не опуская рук, Огнев выбежал в предоперационную. В воздухе плавал пар от двух кипевших стерилизаторов. Здесь командовала Маркелова, к операции готовили еще двоих, кого-то вынесли на носилках, как живых не носят. Огнев понял это, едва увидев, и почувствовал, как холодеет в груди. "Что происходит? Повязка на животе довольно свежая, наложена отлично, не в поле и даже не в батальоне. Неужели?…"

— О раненных в живот за сегодня мне сводку с сортировки, немедленно. С разбивкой по полкам. Были ли поступившие мертвыми или умершие на сортировке. По прооперированным сводку, немедленно. По исходам, с разбивкой по полкам. Связь с ПМП есть?

— Я только до коммутатора могу сказать, — засуетился телефонист.

— Узнайте на коммутаторе, срочно.

— Посчитала, — Маркелова подняла глаза от регистрационного журнала, — Через нас прошло восемнадцать, трое умерли в предоперационной, четырнадцать в очереди. Из восемнадцати прооперированных… трое умерло, пятеро в удовлетворительном состоянии, десять в тяжелом. По полкам… Из 817-го двое умерших, четверо в тяжелом, трое умерло в предоперационной. Из 842 полка один умерший, двое в тяжелом, один в удовлетворительном. Из 870-го четверо в тяжелом, четверо в удовлетворительном.

— Так.

Огнев глядел через плечо на свободный операционный стол, но с места не двигался. Стоял неподвижно около стола для регистратора и только дышал, как после тяжелой работы. На него оглядывались.

— Товарищ майор медицинской службы, “Сорока” говорит, связь есть. Вызывать?

— Ждите. Спасибо.

Прибежали с сортировки.

— Мертвыми поступивших и умерших на сортировке десять, товарищ майор.

— Из 817-го?

— Девять.

— Спасибо, продолжайте работать. ПМП мне, срочно, Федюхина, срочно.

Телефонист, бледный от увиденного за день, закрутил индуктор.

- “Сорока”, “Сорока”, “Подорожник” вызывает. “Сорока”, дай “Ромашку”. “Ромашка”, “Разведчика” к аппарату. Срочно.

Послушал в трубку и виновато ответил:

— Говорят, занят “Разведчик”, позже перезвонит.

— Занят?! — на никогда не слышанный от Огнева тон несколько человек удивленно обернулись, а телефонист аж голову в плечи втянул, — Подержите мне трубку! Да не подавайте, к уху прижмите!

Телефонист от растерянности продолжал протягивать трубку, но санитар перехватил ее и прижал к уху Огнева.

— Что значит “занят”?! — рявкнул Огнев так, что санитар чуть не выронил трубку, — Мать его, а я тут баклуши бью? Мигом, б…, к телефону!

Через несколько секунд Федюхин отозвался, и его бодрый, довольный голос причинял Огневу почти физическую боль.

— Докладываю, товарищ майор! Работа налажена, за сегодня…

— Свертывайтесь и возвращайтесь. Срочно.

— Прошу прощения, товарищ майор, за нарушение субординации. Позвольте…

— Нет. К чертовой матери субординацию, я результат вашей работы вижу. Эксперимент провалился. Прекратите убивать людей, езжайте оперировать.

— Товарищ майор, — голос Федюхина стал испуганным и почти умоляющим.

— Вы мне сколько человек отправили?

— Двадцать четыре.

— Четырнадцать мертвы, пятеро в тяжелом, троих я еще не прооперировал, двое в пути.

— А у остальных полков? — голос Федюхина моментально сел, став еле слышным.

— У них как обычно. У вас умерло больше, чем в двух других вместе взятых. В два раза больше. Анатолий Александрович, это не моя прихоть и не наказание, очнитесь! Эксперимент провален, свернут, возвращайтесь немедленно.

— Есть воз…

И отрезало. Трубка мертво замолчала.

— Где связь?

— Сей момент.

Телефонист схватил трубку и снова закрутил индуктор.

- “Подорожник” вызывает “Сороку”. “Сорока”, что с “Ромашкой”? Связь перебита? Посылаете? Товарищ майор, провод перебило, связисты уже пошли. Обстрел в той стороне.

Последнее можно было и не пояснять. Звук боя менялся, немецкие батареи начали оживать и огрызаться. Очень плохо.

“Еще двое. В лучшем случае очень тяжелые. И черт его знает, что осталось от ПМП” — подумал Огнев. Словно в ответ, воздух опять вздрогнул от разрывов.

За спиной, в предоперационной, твердый и очень спокойный голос Маркеловой диктовал сестре: “… осколочное ранение левого плеча с повреждением кости…”.

“Ждать больше нельзя, надо возвращаться в операционную. Федюхин понял приказ и скоро будет. Если жив. Ждать связи”, - сказал себе Огнев и пошел в операционную, оставив ошарашенных услышанным санитара и телефониста.

— Товарищ майор, еще полостное — доложила Маркелова, — Проникающее в правую часть груди.

— Готовьте и сразу на стол. Я уже вернулся. Петрушина пока сюда, срочно.

Помкомвзвода явился из перевязочной бегом. Марлевая маска, широкая, чтобы прятать и лицо, и бороду, сидела на нем высоко, натянутая почти по глаза.

— Товарищ Петрушин, связь с ПМП перебита. Капитан Федюхин получил приказ возвращаться. Если в течение часа оттуда никто не прибудет, возьмите трех человек, перевязочный материал, на машину — и туда.

— Есть поехать на ПМП.

— Собираетесь прямо сейчас, чтобы быть готовым. Ясно?

— Вас понял, товарищ майор.

— Как только будет связь с “Ромашкой” — мне доложить о состоянии медпункта и о группе Федюхина. В операционную дальше входа не проходить! Маркелова, пусть санитар проследит, чтобы боец доложил, не мешая работе.

Следующая операция заняла двадцать минут. Раненный в грудь лейтенант был жив, пульс неплох, после переливания крови щеки порозовели. Он будет жить, непременно. Но говоря “Следующего”, Огнев невольно ждал, что сейчас в операционную внесут самого Федюхина. Хотя, конечно, еще слишком рано.

Едва раненого унесли, в проходе показался телефонист, сопровождаемый санитаром. Зажмурившись, чтобы не видеть операционной, он выпалил:

— Товарищ майор, “Ромашка” ответила. ПМП обстрелян, один убитый, четверо раненых, из группы Федюхина эвакуировано двое. В помощи не нуждаются.

— Спасибо. Маркелова! Передайте Петрушину — отбой, помощь не нужна.

Машина привезла группу Федюхина ровно через час. Тот, без фуражки, с перебинтованной головой, возбужденный, как это часто бывает у легкораненых, выбрался из кузова, и не докладывая, вообще, похоже, никого не замечая вокруг, бросился помогать санитарам снимать носилки, на которых лежала его операционная сестра. Лично им выбранная для сложной работы, самая опытная и хорошо знакомая еще по Новосибирску. Из всего личного состава она была самой пожилой, девушки-санитарки даже звали ее про себя бабушкой.

Для ее возраста рана скверная — перебита правая нога в бедре, Дитерихс уже наложен. Левая тоже забинтована, сквозь повязку — кровь. Федюхин опустился на колени возле поставленных на траву носилок, наклонился к раненой, поймал пульс:

— Как ты, тетя Поля? Все хорошо, приехали мы.

До сих пор трудно было представить, чтобы Федюхин назвал ее иначе, чем по имени-отчеству.

Та приоткрыла глаза:

— Да живу вроде, Анатолий Александрович. Отвоевалась, старая… надолго. Трудно тебе будет… — она протянула руку и совсем материнским жестом погладила его по щеке, но кажется, на это ушли все оставшиеся силы, и рука бессильно упала, раненая снова потеряла сознание.

— Несите скорее, — приказал Федюхин санитарам, вставая. Похоже, Огнева он увидел только сейчас. Вытянулся и доложил стертым, будто мертвым голосом, — Товарищ майор, медпункт попал под артобстрел. Медсестра Осипова тяжело ранена. Санитарка Тришкина убита на месте. У меня незначительные ушибы. Ваше приказание выполнил, вернулся, — он судорожно втянул воздух и спросил почти неслышно, — Что, все настолько плохо?