Старший лейтенант Новикова (“Какие ж тогда у него младшие?”, подумал про себя Огнев) — судя по виду, вчерашняя студентка, была премирована поездкой на конференцию и докладом за отличную работу. Насколько Огнев знал Эпштейна, это означало, что старший лейтенант действительно работала за двоих, причем и руками на “отлично”, и головой тоже. Несмотря на форму, Эпштейн и Новикова смотрелись очень по-мирному, как профессор и лучшая его дипломница.

Сам же Эпштейн приехал с темой, которая обещала переворот в лечении шока. “Завтра, все завтра!” — отказался он раскрывать подробности, хотя видно было, что идея увлекла его с головой.

Новикова читала доклад, ужасно краснея, но не запинаясь и не сбиваясь. Гипсы были действительно отличные, а рекомендованные самой Гориневской методы изготовления типовых гипсовых повязок для легкораненых должны были сберечь немало сил врачей и здоровья раненых.

Рентгеновские снимки и образцы гипсов пустили по рукам. И снимки были отличные, и повязки сделаны превосходно.

— Артист, — не удержавшись, заметил вполголоса Денисенко, — скульптор, Челлини Южного фронта. Дай ему волю, он бы из этого гипса и дивчину с веслом вылепил, да кто же ему столько даст!

— Как учит нас товарищ Гориневская, раненый в глухом гипсе должен спать спокойно, но хирургу следует бодрствовать. — закончила Новикова доклад, — Вот результаты работы нашего госпиталя, товарищи, начиная с ноября сорок второго. Динамику вы можете оценить и сами.

— Вашей работы, товарищ Новикова, — громко сказал Эпштейн в аккурат между концом доклада и аплодисментами.

Он смотрел на докладчицу с поистине отеческой гордостью, а старший лейтенант впервые сбилась с голоса. “Спасибо” она скорее пискнула, чем произнесла.

Эпштейн приехал с идеей субокциптальной пункции [Введение фосфата натрия в большую цистерну головного мозга путем затылочной пункции, идея Штерн по борьбе с шоком. Опробована во время Финской, без достаточной статистики. Попытки использования в ходе Великой Отечественной показали, что метод неработоспособен, проверка лучшими военными врачами СССР дала однозначный вердикт “Не работает”. Активные попытки внедрения этого метода были использованы против Штерн во время послевоенных репрессий.], которую очень пропагандировал именно для медсанбатов “и даже для полковых медицинских пунктов”. Он буквально светился и простой, красивой идеей, и Линой Соломоновной Штерн, первой женщиной — профессором Женевского университета, первооткрывательницей гематоэнцефалического барьера. Трудно было сказать, что больше его восхищало — новый метод или открывшиеся в Советском Союзе возможности для талантов.

— Вроде и товарищ Штерн у нас мирового масштаба величина, и звучит заманчиво… но ежели у нас товарищ Эпштейн о чем с такой помпой вещает — значит, где-то подвоха не увидел! — шепотом прокомментировал Денисенко, когда доклад окончился.

Огнев промолчал и улыбнулся. Он, разумеется, вспомнил тридцать девятый год и старый спор, но подумал, что напоминать об этом сейчас — ни пользы, ни удовольствия. Но Степан Григорьевич и так понял.

— Первичный шов вспомнил? — вздохнул он, — Ну… и на старуху бывает проруха.

Перед перерывом второго дня объявили о награждениях. Немногие из присутствовавших участвовали в Гражданской, и медицинский состав в ту пору наградами не баловали. Даже “XX лет РККА” редко можно было увидеть на военвраче. Основные награды Хасана и Халхин-Гола, даже у батальонных врачей, были “за отвагу в огне”, как писали в прошлом веке, а не за регулярную медицинскую работу.

Так что, едва ли не для всех награжденных это был первый опыт такого рода.

Огнев получил даже две награды — “Красную Звезду” и “За оборону Севастополя”, совсем новую, введенную в конце 1942 медаль.

Очень странное ощущение оставили эти две награды, полученные одновременно. От “звездочки” чувствовалось тепло признания и благодарности, а “За оборону Севастополя” отчетливо щемило сердце. Астахов — “один из двух машин вышел” и его последнее напутствие: “Выживи!” Соколовский. Ермолаев, так не любивший стрелять. Джульетта-Верочка. Колесник: “Девочки же к миру?”

“Мистики Серебряного века сказали бы, что я между двумя мирами. Но нет мира умерших, кроме того, что сложен из нашей памяти о них. Глядишь, вырвался кто”.

На крыльце во внутреннем дворе тоже тянуло дымом, но уже совершенно привычным для большого скопления людей — папиросным. Почему-то при всей пагубности табака хирурги курят больше, чем представители других медицинских специальностей.

Неведомо откуда появилось несколько бутылок водки, разливали по глотку в кружки — “Не забываем, товарищи, нам еще докладывать!”. Пили за награды, за друзей, за ушедших. За будущую Победу.

— Душевно вас поздравляю, дорогие коллеги. Поздравляю! — Эпштейн увозил с собой несколько коробочек, но сам в этот раз ничего не получил. Как некурящий, он держался с наветренной стороны, на самом краю плотной группы.

— И вам, дорогой коллега, наше почтение, — по-граждански ответил Денисенко, пожимая его маленькую, крепкую ладонь. — Что, на весло все-таки не хватило? — не удержался он, оглядевшись и удостоверившись, что Новиковой рядом нет.

— Какое весло?

— Да от дивчины, что из гипса. Поглядел я на ваше скульптурное гипсовое творчество, выше всяких похвал.

— Опять банально острите, товарищ подполковник, — укоризненно покачал головой Эпштейн, но глаза его смеялись.

— Есть такой грех, товарищ подполковник. Но честно — здесь могу ваши труды только приветствовать. Чего не скажешь о новых опытах. Вот по поводу шока, позвольте мне…

— Нам с вами не позволит регламент, до конца перерыва пять минут. Думаю, про шок мы с вами еще успеем поговорить. В крайнем случае, Алексей Петрович, согласитесь быть нашим секундантом? Разумеется, я имею в виду первую обязанность секунданта — примирить соперников.

— А вот сейчас попробую примирить. Первопричина шока — это, безусловно, падение объема циркулирующей крови. Она же основная опасность. И тут никакие воздействия на механизмы саморегуляции не помогут, если крови нет — ее нет. Вот слом механизмов адаптации — вторая опасность, не менее грозная. К хирургической помощи нас эволюция не готовила. Но может ли простое смещение баланса фосфатов сказать древним механизмам: "Все в порядке, вы в надежных руках"?… Нужны эксперименты. Я могу сейчас придумать и за и против, но это же все будет умозрительно. Пока не проверим в широких масштабах — не поймем.

— Севастополь… Вы же из кадровых? — спросил Огнева военврач, докладывавший накануне о ранениях в живот. Доклад был отличный, чувствовался опыт и обширные знания, но не менее понятно было и Огневу, и Денисенко, что опыт у докладчика — на девять десятых из мирного времени. Да и сам он в конце резюмировал, что, несмотря на все старания, результаты получаются лишь немногим лучше, чем в конце Первой Мировой. Он все еще был в гимнастерке старого образца, с отложным воротником и двумя “шпалами”. Впрочем, в погонах приехало едва человек десять-пятнадцать.

— Военврач второго ранга Левин, начальник медсанбата, — представился он, — Спасибо за доклад, коллега. Я только из него и понял, как много предстоит сделать. У меня отличные врачи и сестры, многих я еще с мирного времени знаю, а вот понимания тонкостей военного времени не хватает. И, признаться, от сортировки я первые три дня как раз в операционной и прятался, оперировал, пока глаза видели. Теперь понимаю, сколько я тогда упустил. И сколько раненых потерял…

Вернулись с конференции аккурат к началу спешной подготовки к наступлению. Командование торопилось, пока не началась распутица, а немцы, предположительно, не зарылись в землю. И за хлопотами отошли на второй план и научная работа, и коллеги с конференции.

Но вышло мартовское наступление коротким и тяжелым. Несколько дней пехота билась о подготовленную немецкую оборону — и не осилила. Дороги стремительно превращались в сплошную грязь, до головной станции, как и под Сталинградом, были сотни километров. Продовольственное снабжение свелось к хлебу и крупе. Санимущество однажды пришлось почти километр выносить на руках, грузовики не прошли. К сандвуколкам ставили по два-три человека, они упирались в колеса и не то шли, не то плыли по колено в липкой черной грязи. Но каким-то чудом, да нет, не чудом — рвущей жилы работой раненых из полков эвакуировали много [Со 2 по 7 марта 302 СД, ближайший прототип нашей, имела потерь — 441 убитый, 1308 раненых. Состояние дорог взято из ЖБД 51-й армии.].