В долгосрочной перспективе замена частного владения на государственное управление, с одной стороны, и появление грамотной местной элиты, получившей образование в Европе, с другой, поставили колониальные администрации в невыносимое положение. Независимо от формы правления — монархической или республиканской, авторитарной или демократической — у себя те или иные государства считались включающими как правителей, так и управляемых; но в колониях оказывалось, что они управляли людьми, которые ни в коей мере не были инкорпорированы в государство, тем самым, вступая в противоречие с самим принципом, на котором основан институт государства. Из всех имперских правительств только Россия пыталась разрешить эту проблему. Ленин и его сторонники были атеистами и коммунистами. Придя к власти, они заявили, что различия по религиозному и даже расовому признаку, которые разделяли различные регионы бывшей царской империи, менее важны, чем их единство, которое, по их мнению, основывается на международной солидарности пролетариата[810]. Теоретически каждая нерусская страна, входившая в империю — в том числе те, которые были ее частью в течение многих веков, как Белоруссия и Украина, — получила право на самоопределение и право выйти из союза; на практике они все были спаяны в одно государство. В результате появился СССР — федеративное государство, если судить по названию, но в действительности бывший полностью централизованным. Однако какую бы ужасную жизнь он ни предлагал большинству своих жителей, по крайней мере в СССР не существовало различий между его гражданами и теми, кто просто подпал под его правление. Напротив, народы провинций, до тех пор пока их не обвиняли в измене, как произошло, например, с крымскими татарами во время Второй мировой войны, зачастую жили лучше, чем население метрополии. Поскольку они находились далеко от центра власти, для них существовала меньшая вероятность подвергнуться террору, чем для тех, кто находился непосредственно под носом у Сталина[811].
В других странах ситуация была абсолютно иной. Зачастую отделенные от своих колоний тысячами миль океана и привыкшие к расизму в отношении обитателей колоний, правительства колониальных держав никогда всерьез не пытались объединиться со своими колониями в общее государство — такая идея в любом случае была бы нелепа, учитывая огромную культурную дистанцию, отделявшую, скажем, голландца от жителя Явы или англичанина от представителя нигерийского племени. С момента основания этих колоний до того момента, как они получили независимость, большинство из них не имело ни общих учреждений, ни общего гражданства с метрополией; в лучшем случае такое гражданство было привилегией, даруемой избранным жителям колоний в качестве награды за выдающиеся достижения в области экономики или культуры. Более того, куда бы ни прибывали белые поселенцы, они обычно жили сами по себе, отдельно от местного населения. Межрасовые браки, если прямо не запрещались, то во всяком случае не приветствовались, а дети от смешанных пар обычно не принимались ни тем, ни другим сообществом, и к ним относились как к отбросам общества. Местное население считало, что правительство и его учреждения поддерживают привилегированное меньшинство, которое стремится эксплуатировать их, их землю и природные богатства. Навсегда останется неизвестным, могла ли политика интеграции, вроде той, что с опозданием была предложена французами после 1945 г. (хотя никогда всерьез не проводившаяся в жизнь), превратиться в настоящее сотрудничество между метрополией и ее колониями и изменить весь ход истории, сохранив те или иные империи. Однако, судя по распаду Советского Союза, начавшемуся в 1989 г., можно предположить, что ответ на это вопрос был бы отрицательным.
В Азии первые националистические волнения произошли еще до начала Первой мировой войны. Так, на Филиппинах Националистическая партия одержала сокрушительную победу на выборах 1907 г., выведя страну на твердую дорогу к обретению со временем независимости; в Индии первый Национальный конгресс был созван в 1885 г., и некоторые индийцы с 1910 г. стали получать право голоса на выборах в местные представительные органы. В отличие от ранних попыток вождей сопротивляться порабощению их племен и попыток племен не допустить экспроприации и эксплуатации их земель, ранние националистические движения возникали преимущественно в городах и возглавлялись хорошо образованными и хорошо владеющими словом лидерами: так было в Египте, оккупированном Великобританией в 1882 г., так же обстояло дело во французских колониях в Северной Африке. Эти движения были в большей степени результатом попыток модернизации, чем традиционных способов самозащиты, хотя во многих случаях они сознательно апеллировали к местным культурным ценностям, пытаясь найти символы, которые могли бы сплотить менее образованные массы. Пока городская элита «играла мускулами», сельское население, которое очень часто было предоставлено самому себе, если только поддерживался порядок и платились налоги, переживало стагнацию. Здесь политически организованная оппозиция — в отличие от религиозной, а также от отдельных актов мести, направленных против белых поселенцев и их союзников, — начала складываться значительно позже.
Ранние националистические движения принимали форму дискуссионных обществ, газет и агитации — все это тщательно отслеживалось полицией и нередко заканчивалось арестами, ссылкой лидеров, а иногда и кое-чем похуже. В 1904–1905 гг. они получили мощный стимул после победы Японии над Россией, отозвавшейся во всем колониальном мире, как вспышка света в темноте. Япония, «открытая Западу» с 1853 г., быстро превратилась в современное государство. К середине 70-х годов XIX в. она имела парламентскую систему правления, независимые суды, функционирующий бюрократический аппарат и вооруженные силы, основанные на всеобщей воинской обязанности, а также систему образования, которая вскоре увидела свою миссию в распространении яростного национализма и культа императора. Триумф Японии послужил ясным доказательством того, что белая раса не является непобедимой и что ее можно победить там, где это имеет самое большое значение, а именно на поле битвы. Вскоре после этих событий началась Первая мировая война. В армиях Франции и Великобритании служили тысячи индийцев, северо-африканских арабов и африканцев; более того, десятки тысяч китайских и вьетнамских рабочих отправлялись в Европу, где они трудились в тылу. Возвращаясь в свои страны после войны, многие из этих людей не удовлетворялись просто работой на прежнем месте в качестве слуг своих хозяев-колонизаторов. Со временем они стали источником, из которого черпали силы националистические движения.
Когда сами себя назначившие представители различных народов колоний захотели представить свои требования перед Версальской конференцией — которая, в конце концов, официально основывалась на праве наций на самоопределение — их надеждам не суждено было сбыться. Франция и Британия, игравшие главную роль на конференции, решительно отказались обсуждать судьбы своих собственных империй. США, хотя и настроенные несколько более сочувственно, не хотели идти против своих союзников ради тех, кого позже стали называть народами «третьего мира»; оставалась Россия, которая в тот момент находилась в состоянии гражданской войны и в любом случае не была представлена в Версале. Эти люди (одним из них был Махатма Ганди), голос которых так и не был услышан, вернулись на родину, где вскоре возглавили разнообразные националистические движения. Некоторые из них придерживались правой, другие — левой ориентации; со временем, когда власть коммунистов в СССР укрепилась, многие из них стали получать помощь от Советов в виде предоставления советников, обучения и оружия. Во многих колониальных странах период между мировыми войнами был отмечен агитацией, демонстрациями, бойкотами и бунтами, как это было в Индии, Бирме и Индонезии. Здесь и там вспыхивали вооруженные восстания: в Ирландии в 1920–1922 гг., в Палестине (она была оккупирована Великобританией в 1917–1918 гг. и позже преобразована в подмандатную территорию) в 1919–1922 и 1936–1939 гг., в Египте в 1919 г., в Марокко в 1921–1926 гг. и в Сирии в 1926 г.
