– Я Эдвард Каллен, – сказал я, хотя это она уже знала. Вежливый способ начать разговор. – На прошлой неделе я не успел представиться. А ты, наверное, Белла Свон.

Она, кажется, растерялась: между бровей появилась морщинка. Ей понадобилось на полсекунды больше, чем следовало бы, чтобы ответить.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросила она чуть дрогнувшим голосом.

Должно быть, я не на шутку напугал ее, вместе с этой мыслью ко мне явились угрызения совести. Я негромко рассмеялся, зная, что этот звук помогает людям почувствовать себя свободнее.

– По-моему, это все знают. – Не могла же она не догадаться, что в этом скучном городке с его небогатой событиями жизнью привлекла всеобщее внимание. – Твоего приезда ждал весь город.

Она нахмурилась, словно услышала что-то неприятное. Пожалуй, при своей застенчивости она не видит во внимании окружающих ничего хорошего. В отличие от большинства людей. Не желая выделяться, вместе с тем они рвутся обратить на себя внимание своей личной одинаковостью.

– Да нет же, – сказала она, – я о другом: почему ты назвал меня Беллой?

– А тебе больше нравится «Изабелла»? – спросил я, озадачившись и не понимая, к чему ведет этот вопрос. Я недоумевал: ведь она в первый же день несколько раз ясно дала понять, какое обращение предпочитает. Неужели все люди настолько непостижимы, если нельзя ориентироваться по их мыслям? Как же сильна, оказывается, моя зависимость от особых способностей. Неужели без них я был бы совершенно слепым?

– Нет, «Белла», – ответила она, чуть склонив голову набок. Если я правильно понял выражение ее лица, она колебалась между смущением и замешательством. – Но Чарли, то есть мой отец, скорее всего называет меня за спиной Изабеллой, поэтому все здесь, похоже, знают меня как Изабеллу. – Ее порозовевшая кожа стала на оттенок ярче.

– А-а, – протянул я и поспешно отвел взгляд от ее лица.

Только теперь я понял, что означал ее вопрос: я просчитался, допустил ошибку. Если бы я не подслушивал чужие мысли весь первый день, тогда в первый раз назвал бы ее полным именем. И она это заметила.

Я ощутил укол беспокойства. Слишком уж стремительно она среагировала на мой промах. Изрядная сообразительность, особенно для человека, которому полагалось быть насмерть перепуганным моим соседством.

Однако у меня возникли проблемы и посерьезнее подозрений насчет меня, надежно запертых у нее в голове, какими бы ни были эти подозрения.

У меня заканчивался воздух. Для того, чтобы вновь заговорить с ней, мне требовалось сделать вдох.

Избежать разговора было бы трудно. К несчастью для нее, сидя за одним столом со мной, она неизбежно становилась моей напарницей на лабораторных занятиях, и сегодня нам предстояла совместная работа. Мои попытки не замечать ее во время лабы могли показаться странностью и необъяснимой грубостью. И неизбежно пробудили бы в ней новые подозрения и страхи.

Я отклонился от нее так далеко, как только мог, не отодвигая свой стул, свесил голову в проход. Собрался с духом, напряг мышцы, а потом разом набрал полную грудь воздуха, сделав вдох одним только ртом.

А-ап!

Боль была жуткая, я словно сглотнул горящие угли. Даже в отсутствие запаха я почувствовал языком ее вкус. Жажда вспыхнула так же мощно, как в первый раз, когда я ощутил ее запах на прошлой неделе.

Я скрипел зубами и старался держать себя в руках.

– Начали! – скомандовал мистер Баннер.

Искусство владеть собой, отточенное за семьдесят четыре года упорного труда, понадобилось мне все до последней капли, чтобы снова повернуться к девушке, которая смотрела в стол перед собой, и улыбнуться.

– Сначала дамы, напарник? – предложил я.

Она подняла голову, посмотрела на меня, и ее лицо застыло. Что-то не так? Я видел, как отражается в ее глазах выражение лица, с которым я обычно изображал дружелюбие. Эта маска выглядела идеально. А она вновь испугалась? И молчала.

– Или я начну – как скажешь, – негромко добавил я.

– Нет, – ответила она, и ее бледное лицо вновь вспыхнуло. – Я первая.

Я уставился на инвентарь у нас на столе – потертый микроскоп, коробку с предметными стеклами, – лишь бы не видеть, как пульсирует кровь под ее прозрачной кожей. Сделал еще один быстрый вдох сквозь зубы и поморщился от привкуса, который обжег мне горло изнутри.

– Профаза, – сказала она, едва взглянув в микроскоп. И начала было вынимать стекло, которое толком не рассмотрела.

– Можно и мне взглянуть?

Непроизвольно – и глупо, будто мы с ней принадлежали к одному виду, – я протянул руку, чтобы помешать ей убрать предметное стекло. За долю секунды жар ее кожи успел обжечь мою. Словно электрический импульс, этот жар пронзил мне пальцы и стремительно взметнулся вверх по руке. Она выдернула свою ладонь из-под моей.

– Извини, – пробормотал я. В силу необходимости отвлечься хоть чем-нибудь я взялся за микроскоп и ненадолго заглянул в окуляр. Она оказалась права. –  Профаза, – согласился я.

Я по-прежнему был слишком взбудоражен, чтобы смотреть на нее. Стараясь дышать как можно тише сквозь стиснутые зубы и не обращать внимания на жгучую жажду, я всецело сосредоточился на элементарной задаче – вписывании названия фазы в соответствующую графу лабораторной таблицы, а затем занялся сменой прежнего предметного стекла на новое.

О чем она думала в те минуты? Как восприняла прикосновение моей руки? Моя кожа наверняка была холодна как лед – вызывала отвращение. Неудивительно, что она притихла.

Я взглянул на предметное стекло.

– Анафаза, – сказал я себе под нос и записал название в следующую графу.

– Можно? – спросила она.

Подняв глаза, я с удивлением обнаружил, что она замерла в выжидательной позе, протянув руку к микроскопу. Испуганной она не выглядела. Неужели и вправду думала, что я дал неверный ответ?

Невольно улыбнувшись при виде полного надежд выражения ее лица, я придвинул к ней микроскоп.

Она заглянула в окуляр, и ее воодушевление сразу угасло. Уголки губ опустились.

– Третье стекло? – спросила она и протянула руку, не отрываясь от микроскопа. Я уронил следующее предметное стекло ей на ладонь, стараясь на этот раз не коснуться ее. Сидеть рядом с ней было все равно что с инфракрасной лампой. Даже я сам немного потеплел, нагревшись от нее.

И третье стекло она разглядывала недолго.

– Интерфаза, – объявила она небрежным тоном, но, пожалуй, чуточку перестаралась, изображая небрежность, и придвинула микроскоп ко мне. К таблице она не притронулась, ожидая, когда я впишу ответ. Я на всякий случай проверил – она опять определила фазу правильно.

Так мы и закончили работу, время от времени перебрасываясь словом и стараясь не встречаться взглядами. Справились единственные из класса – остальным лаба давалась с трудом. Майку Ньютону, похоже, никак не удавалось сосредоточиться – он все поглядывал на нас с Беллой.

«Там бы лучше и сидел, куда он там умотал», – думал Майк, испепеляя меня взглядом. Любопытно. Не знал, что этот малый питает ко мне какую-то особую неприязнь. И возникла она не так давно – видимо, с появлением новенькой. И что еще примечательнее, к своему удивлению, я обнаружил, что наши с Майком чувства взаимны.

Я снова взглянул на свою соседку, озадаченный масштабами потрясений, произведенных ею в моей жизни, несмотря на ее самую обычную, безобидную внешность.

Не то чтобы я не понимал, отчего завелся Майк. Вообще-то для человека она была довольно симпатичной, на свой необычный лад. Лучше, чем просто красивое, ее лицо выглядело… неожиданно. Не совсем соразмерное – с узким подбородком при широких скулах, резко-контрастное – с сочетанием светлой кожи и темных волос, да еще эти глаза – слишком большие для ее лица, до краев полные невысказанных секретов…

И эти глаза вдруг впились взглядом в мои.

Я уставился на нее в ответ, пытаясь разгадать хотя бы один ее секрет.

– Ты в контактных линзах? – вдруг выпалила она.

Какой странный вопрос.