– Ох!..

– Не горюй, дядюшка Пьер! Я тебе оказываю громадную услугу, ты радоваться должен!

– А ты уедешь из Парижа с этими деньгами, да?

– Конечно. На свете есть много городов, и везде есть правители, и у каждого правителя есть казначей, и некоторые из них склонны к растрате. Правители не разбираются в таких грунках, по лицу не могут определить, каков человек, поэтому назначают казначеями всякий сброд. А я вот разбираюсь. Сам посуди – я приехал в Париж три месяца назад, навел справки, мне тебя показали на каком-то фейте … и я, как только увидел твое лицо, сразу понял – да, ты мне подходишь.

Пьер по прозвищу Бату покачал головой. Мишель некоторое время забавлялся сменой красок на одутловатых щеках Пьера, а затем неожиданно спросил, —

– Тебе такое слово, «Литоралис», ничего не говорит, а, Бату?

– Как?

– «Литоралис».

– Ничего. Латинское слово, что ли?

– Да. Означает, более или менее, «прибрежный бродяга». Человек, который ходит по пещаному взморью, или сидит на пещаном взморье, или лежит. Любит греться на солнышке, и ничего ему в жизни не нужно – ни богатых одеяний, ни роскошных домов, ни даже девушек. Ест что придется, разговаривает с кем придется, иногда побирается, а то все больше крабов ловит да вечером их там же, на взморье, на костре печет. Литоралис.

– Ты это обо мне? Я взморье не люблю. И бродяжничать – не по мне оно, Мишель.

– Нет, я не о тебе. О тебе я уж все сказал. Нет, Литоралис – это такое прозвище. Этим словом назвали драгоценный камень, найденный в прибрежной зоне где-то на юго-востоке. Вернее не один камень, а сразу два. Оба камня сразу стали легендой – крупные очень. За любой из этих двух камней дадут столько золота, что можно три пале построить.

– Где же они теперь, эти камни?

– Один пропал. Был – и не стало. Второй сейчас в Багдаде, но вскоре его перевезут … переместят, Бату. Один человек, молодой полководец, купил его, чтобы преподнести в подарок своей невесте. То есть, она не невеста его вовсе, и отказывала она ему два раза. Но он надеется, что перед таким подарком она не устоит и выйдет за него. Он парень диковатый, не родовитый, а она дочь правителя.

– Ты хочешь купить этот камень?

– На это у меня не хватит средств. Монархи обеднели, большие деньги взять стало неоткуда. Нет, об этом камне такие люди как мы с тобой, Бату, могут только мечтать.

***

Ближе к вечеру какой-то молодой монах заглянул на огонек и занял в столовом помещении самый большой стол, объяснив хозяину, что вскоре придут его собратья – праздновать какое-то таинственное, но приятное, теологическое событие. Хозяину это сперва не понравилось – монахи занимали много места, а щедростью не славились. Лицо хозяина просветлилось, когда ему в руку вложили четыре имперских золотых дуката и пообещали столько же по окончании увеселительной трапезы.

Вскоре к посетителю действительно присоединились еще пятеро монахов разных возрастов. Пригубив принесенное хозяином вино, они дружно поморщились, и изначальный монах с христианской кротостью попросил доброго дядюшку Этьена отнестись к делу серьезно. Пристыженный дядюшка Этьен исправил ошибку, принеся из погреба вино, которое хранил на случай посещения заведения знатью.

Разговор за столом не ладился – монахи явно кого-то ждали. И вскоре он появился – сутулый, худой пожилой мужчина, одетый в длинное и пестрое, в стильной константинопольской шапочке, с посохом, более походящим на дворцовую трость, чем на дорожный посох. По манере держаться в посетителе сразу угадывался представитель церкви.

– Извините, что заставил вас ждать, коллеги, – произнес человек по-латыни.

Это его «коллеги» не удивило монахов. Они именно такого и ждали от константинопольского посла. Странные они там, в их Константинополе.

– Присядь, святой отец, – сказал ему монах, пришедший первым, самый молодой. – Представься.

– Зовут меня Панкратиос, – представился гость, садясь. – Итак?

– Есть ли у тебя с собою полномочия, Панкратиос? – спросил другой монах.

Панкратиос сунул руку в холщовую суму с замысловатым византийским узором и вытащил из нее пергаментный свиток. На пальце сверкнул бриллиант такой безупречной красоты, что монахи одновременно переглянулись, криво улыбаясь – богатый, роскошествующий Константинополь! Самый молодой не улыбнулся – возможно, он был равнодушен к блеску драгоценных камней. Бывают и такие люди на свете.

– Где ты остановился, Панкратиос? – спросил один из монахов, разворачивая свиток.

– В доме архиепископа.

Поразглядывав пергамент, монах кивнул и вернул его Панкратиосу.

– Кто тебя сопровождает?

– Восемь человек Варангской Охраны, – ответил Панкратиос.

Монахи обменялись улыбками.

– Небось ни одного варанга не осталось в этой самой Охране? – спросил один из монахов.

Панкратиос в ответ улыбнулся.

– Зоэ, – сказал он, покачав головой. – Зоэ, наша милостивица, – и рассмеялся вместе со всеми.

– План у нас такой, – сказал представительного вида монах, улыбавшийся и смеявшийся сдержаннее всех. – Сперва…

– Простите меня, коллеги, – прервал его Панкратиос. – Мне нужно кое-что уточнить.

– Да? – сказал монах, прерывая речь.

– Я приглашен на эту встречу в качестве наблюдателя. В ваших дебатах я не участвую, мнение свое выскажу только, если вы меня попросите. Не так ли?

– Всё так, – сказал представительный.

– Вы желаете, чтобы Патриарх был осведомлен о событиях. Для чего вам это нужно – меня не касается. Так?

– Так, – подтвердил монах.

– Мне бы хотелось знать, для того, чтобы правильно информировать Патриарха – кто из вас какой приход представляет. Лично я знаком только с братом Кристофом, – он кивнул, указывая на самого молодого монаха, – поскольку архиепископ парижский представил мне его вчера, как своего подручного.

Монахи обменялись взглядами.

– Кристоф не оповестил тебя, кто будет присутствовать на встрече?

– Кристоф – человек скромный, и я тоже, – ответил Панкратиос. – Мы оба считаем, что у всех дел должны быть свой порядок и своя очередь.

Кристоф улыбнулся, пряча глаза.

– Это резонно, – сказал представительный. – Что ж. Я – Роберто Лоджиа, епископ венецианский. Представьтесь же … коллеге, друзья.

– Ришар, епископ лионский.

– Андрю, архиепископ кентерберийский.

– Ларс, епископ сигтунский.

Панкратиос кивнул.

– Благодарю вас. С вашего позволения я умолкаю и весь превращаюсь в слух.

Он поднял кружку с вином и отпил глоток.

– Положение наше, друзья мои, почти безнадежное, – сказал Роберто. – Возможно это – конец света. Но даже если это так, это не освобождает нас от наших обязанностей. Кратко – Конрад Второй продолжает политику своего предшественника, захватывая именем Церкви все новые и новые территории и назначая священников по своему усмотрению.

Остальные четверо согласно кивнули.

– Беззакония, творящиеся на этих территориях, чудовищны, а обвиняют во всем Церковь.

Снова кивнули.

– Полония для нас потеряна, возможно навсегда. Конрад невзлюбил регентшу и наследника польского трона, и не предложил им помощь, когда язычники подняли восстание. Не предложил. Помощь. Страна находится в руках язычников. Польской болезнью могут заболеть и окрестные страны.

И снова кивнули.

– Добавлю, что в моем собственном приходе дела плохи, как никогда. Пиратство в Адриатике искоренено почти полностью, несметное количество золота течет в сундуки купцов, и с помощью этого золота они развратили мне прихожан. Храм пуст. Люди посещают Дом Божий только по большим праздникам, вера превратилась в обыкновенную традицию. Как обстоят дела в Швеции, Ларс?

– Христианские конунги сменяют один другого, – упрекающе и торжественно сообщил Ларс, – но объявлять Учение официальной религией отказываются. В соседней Дании, несмотря на официальность, больше язычников, чем пять лет назад.

– Ришар?

Вместо ответа лионец только пожал плечами и вскинул брови.