— На дачу.

— Не нужно дачу, Лукин. Нужно домой, в Институтский переулок. Там уже Варвара Степановна меня ждёт.

Пожал плечами, и свернул с набережной на мост.

— А расскажи о себе, Лукин? Вот ты про меня уже все выяснил, а сам?

— Что тебя интересует?

— Как ты познакомился с дедушкой? Сколько тебе лет? Где учился? И чем занимаешься, кроме этого вашего кооператива. И не вздумай врать, я сразу увижу.

— Иголки под ногти загонять планируешь? — я вырулил на Яузский Бульвар — или сразу убьешь?

— Перестань, Саш. Ты странный. Дед вообще сказал, что рад что мы познакомились.

— А еще что нибудь говорил?

— Да нет. Держал меня за руку и улыбался. Ему плохо было…

Н-да. Бедолага, теперь будет прокручивать в голове этот последний разговор и загоняться. Что не то сказала, не то спросила, и зачем то молчала…

— Да нечего мне рассказывать, Маш. Мне двадцать шесть. Из Тихвина. Учился, служил в армии. Окончил институт, устроился работать к приятелю.

— А какой институт?

— Питерский ЛИЭИ.

— Ничего удивительного, сразу видно, что ты не москвич.

— Ну да, не акаю, не говорю ехай, не ковыряюсь в носу.

— Ну да, питерские все время изображают из себя аристократов.

— Комплексы, Маш. Двести лет быть подножием трона, и стать областным центром. А в Москве, тем временем, даже дворник ближе к власти, чем директор питерского завода.

— Хм. Ты мог бы в Москву поехать, или еще где жить. Зачем Ленинград?

— Ты вряд ли поймешь — хмыкнул я — Зачем? Именно что бы жить в Питере. Ведь как там не жить? Там Растрелли, Кваренги, Ринальди. Своды, и арки, и дворы. Тяжелые чугунные, легкие прозрачные решетки. Всегда и везде воздух, пространство, и всё колеблется. И великие тени, которым не видно конца. И звук их шагов пока слышен. А кто-то не тень вовсе, кто-то жив еще. И ты посреди всего этого. А Москва что, Москва это круто.

— Знаешь, Лукин. Лучше бы ты в носу пальцем ковырялся.

— Я и говорю, Москва- это круто.

В салоне по прежнему играл Криденс, в грузовом отсеке перекатывалась какая то железка, на меня со злым прищуром смотрела девушка. А я что, я ничего, отвлеклась и ладно.

Мы, между тем, бульварами добрались до Петровки. По ней пересекли Садовое. Постояли на светофоре на Селезневку, и, совсем скоро, выехали на площадь Борьбы. Хотел дежурно пошутить, что надо бы как нибудь, все же чокнуться с Венечкой, но вовремя схватил себя за язык. Нет еще памятника Венечке и его возлюбленной.

В принципе, всем интересующимся известно, что вокруг театра Советской Армии, издавна селился высший командный состав той армии. Да и вообще, район Москвы, между Садовым кольцом, Сущевским валом, Бутырским валом, и проспектом Мира — место презанятное.

Бутырская тюрьма, главная российская синагога, и все это густо заселено высокопоставленными военными, а чуть позже, и ментами высоких чинов. А с семидесятых, здесь начала селится и солидная номенклатура.

Это к тому, что тихий Институтский перулок — место в общем то приятное. С одной стороны жилые дома, с другой стороны парк Сеченовской Больницы. Пусть и за забором, но туда явно можно попасть на прогулку. Застроен домами так называемой ЦКовской серии. Причем, как водится в самом справедливом государстве рабочих и крестьян, все строго по ранжиру. В двух домах этой серии, но попроще, живет номенклатурно-партийная пехота из ЦК и Совмина. А вот в доме номер двенадцать, что внешне не очень заметно, но существенно отличается от соседних — серьезные начальники.

Возле него мы и остановились. Мария, помявшись, сказала:

— Ты не зайдешь?

Не стал ехидничать, а просто кивнул. Рекреация на первом этаже, отделана мрамором, четыре лифта, чуть в стороне за столом с телефоном читает газету крепкий такой дед, в пиджаке с орденскими планками. На тумбе у стены стоит электросамовар, сахарница, чашки, и глубокая миска с сушками и конфетами.

— Маша! — воскликнул дед — как же это? Прими мои соболезнования!

— Вы уже знаете, Матвей Павлович? — слегка удивилась Маша.

— Варвара пол-часа назад объявилась — доложил дед — рассказала.

Маслова кивнула, и мы прошли к лифтам. В лифте мы молчали, и я видел, что ей сильно не по себе.

Квартира генерала на седьмом этаже. Две квартиры на этаж. Мария достала ключ и открыл левую, большую, двустворчатую дверь. В прихожей могло бы поместится мое нынешнее жилье, что на Сиреневом. А сама квартира занимает пол-этажа.

— Проходи, Лукин. Можно не разуваться — скептичсески оглядела она мои туристические ботинки.

— Здравствуй, Машенька! — раздалось откуда то сбоку.

На звук открываемой двери, к нам вышла та самая женщина, что тогда с остальными встречала генерала на даче. Она подошла и обняла Машку. Та было начала снова хлюпать, но потом отстранилась и сказала:

— Познакомься Варя. Это Саша Лукин. Дедушкин знакомый.

— Варвара Степановна — строго оглядела меня тетка, и снова перевела взгляд на Маслову — там этот приехал. Сидит, тебя дожидается. В гостиной. Тут все перерыли, Маша. Не пустила я его в кабинет.

Машка стремительно побледнела, и как то беспомощно посмотрела на меня.

— Этот, это кто? — счел нужным спросить я.

— Вячеслав — объяснила Варвара Степановна — адъютант Дмитрия Сергеевича.

— Ну и отлично — взял я управление на себя — нам как раз с ним нужно поговорить. Веди, Маш. Вы нас не беспокойте, Варвара Степановна, пока мы беседуем.

Мария, стала уже какой-то зеленоватой. Это она то, что я думаю? Она тем временем, решительно кивнула, и толкнула очередную большую, двустворчатую дверь.

Гостиная- большое помещение о трех окнах, с большим старинным столом орехового, кажется, дерева. Да и по прихожей, было видно, что жена генерала была не лишена вкуса. Все было изящно, сдержанно и без инвентарных бирок. Мысленно подосадовал, что не поинтересовался у Машки ее бабушкой. Достойная была тетка, похоже.

Адъютант сидел в кресле у журнального столика, что рядом с тумбой с алкоголем. На столике лежала фуражка с пехотным околышем и высокой тульей. Увидев входящую Маслову он вскочил и сказал:

— Маша, я…- закончить он не смог.

Машка фурией налетела на него, с целью расцарапать лицо, выковырять глаза и вспороть ногтями живот. Ну, так и есть. У этих двоих были чувства. По крайней мере, у нее. Мария, давая ему пощечины, орала про подонка, мерзавца и тварь, ненавижу, и прочие как ты мог. И я сообразил, что она имела ввиду, когда при знакомстве плакала мне в плечо про все вы уроды.

Ну, ситуация понятная. Майор Семин, из тех что нравятся бабам. На вид- лет тридцати. Несколько смахивает на фото в советских парикмахерских. Правильные черты лица. Крепенький, ухоженный, чисто выбритый, с волевым подбородком. Одет в мундир дорогого сукна, шитый явно не в простой армейской мастерской.

Понятно. Дача, эти двое ходят, посматривают друг на друга, он такой подтянутый, и спортивный. А она молодая девка, хочется любви и трахаться, тем более все подруги уже не по одному бойфренду поменяли. Ну и случилось. И, похоже, она всерьез влюбилась. А теперь не находит себе места от мысли, что это не она такая офигенная, а он в доверие втирался, по заданию врагов. А она — обычная дурочка.

И все это было мило, и даже трогательно, пока он не схватил ее за руки и она не вскрикнула. Кажется, он сделал ей больно. И я сказал:

— Отпусти девушку. Быстро.

— Ты еще кто такой? — брезгливости в этом тоне и взгляде, мне еще учится и учится.

Машка при этом вырывалась и ругалась уже матом сквозь зубы. И, как только она вырвала левую руку, я шагнул к ней вплотную, слегка ее отодвинул, и несколько неспортивно, но мощно пробил ему левой в печень.

Я никогда не боялся драться. Просто, чем дальше жил, тем меньше возникало необходимости. Наверное от этого меня так позорно, дважды, подловили слесаря, и легко оприходовал чечен. Ощущение молодого туловища подарило уверенность почти всемогущества. По молодости, я дрался более чем много. В армии, нас учили обычному офицерскому комплексу. Который, как всякая система, делал меня трудным противникам для гопников и всяческих якобы тейквандистов. Но это не отменяло чуть ли не с первого класса впитанное — не жди пока тебя окружат и исполнят положенные ритуалы. Бей сразу как поймешь, что драки не избежать. В этом случае есть шанс убежать, а нет, не так обидно получать. А потом и Ремарка прочитал, решив, что мы с Ремарком — чоткие пацаны.