Короче, этот надетый на мою бренную тушку приколист стал анализировать мои слова. Всю эту тираду я сказал на родном языке. Короче, по его мнению, если димортул состоит из димор и тул, то кандибобрик из бобрика и созвучного ему канделябра. Если два этих обращения соединить в одно существо…

Меня вдруг начинает разбирать смех от нарисованной напарником сцены половых отношений бобров, скрещенных с тем самым осветительным прибором. Можете себе такое представить? Лучше и не пытайтесь. Я дико ржал, согнувшись в три погибели и колотя ладонью по полу.

— Кандибобрик. Да чтобы я ещё чего при тебе ляпнул, Димыч! — кричу сквозь истеричный смех. Однако меня отпускает и как-то уже не обращаю внимание на горы трупов вокруг. Если к мутам и мобам я привык, то от смерти разумных существ меня пока ещё трясёт. Но привыкать к такому не хочется.

Тут чуткие уши димортула улавливают шум рядом. Среди кучи мёртвых тел, да. В мгновение ока я оказываюсь на ногах, принимаю боевую стойку и выставляю перед собой клинки, которые снова выскочили из предплечий живого доспеха.

Один из мутов, тот, что с порванным боком и шрамом поперёк морды, ещё дышал. Его хриплое дыхание я и услышал. Тот самый, что смотрел на меня, прищурив глаза. Умный хищник, которого я не припомню в гнезде. Он словно жил вдалеке от стаи, так как другой. Вполне возможно.

Тут затылок и виски начинает покалывать, а перед глазами появляется картина. В некоем помещении, стены которого сделаны из обработанной древесины, на ворохе соломы лежит четвероногий зверь и дышит также тяжело, как этот мут. Зверь с серой шерстью и острой мордой не дикий, а домашний. Об этом говорит ошейник, что он носит. Рядом с умирающим псом на корточках сидит гигантский мужчина и гладит его по голове.

Нет, это не он гигант, а у меня маленький рост. Даже когда он сидит, моя макушка еле достаёт до его плеча.

— Папа, — задаю я вопрос, — а что с Максом? Он поправится.

Мужчина поворачивается ко мне и грустно улыбается. Его обычно весёлые глаза полны грусти, как и улыбка, что на миг посетила его лицо. Теперь он гладит меня.

— Нет, сынок. Макс стар и болен.

— И что это значит, папа?

— Он должен уйти и не может остаться. Его время пришло, и мы не можем его удержать. Мы обязаны его отпустить, понимаешь?

Киваю с самым серьёзным, как мне кажется, видом. Мне грустно. Я знал Макса с рождения, а теперь он должен уйти.

— Папа, а он вернётся?

Мужчина замялся, будто не знал, что мне ответить.

— Сложно сказать, сынок. Но, может, вы где-нибудь встретитесь вновь.

Мощная грудь пса перестала вздыматься. Глаза были закрыты, а правую сторону морды пересекал вертикальный шрам между глазом и виском. Тогда я впервые столкнулся со смертью.

Шрам был похож на тот, что изуродовал морду химероида с умным взглядом. Такой же был у пса, что когда-то жил в моей семье. Какое странное слово. Меня вырывает из омута воспоминаний. Я снова в Танате. В месте, где воскресают те, кто умер в других мирах.

На ватных ногах подходу к зверю и опускаюсь на колени. Глажу жёсткую шкуру мута и смотрю в его умные глаза.

— Макс, — мой голос дрожит, — Ты куда собрался, а? Мы же встретились вновь. Ну ты чего?

Хищник странно смотрит на меня. Будто всё понимает, но не может меня вспомнить. Но я ощущаю, что этот боевой зверь мне не враг.

Разум понимает, что это не мой пёс, который ну никак не мог попасть в этот мир. Лежащего передо мной монстра вырастили в оламе как сторожевого хищника, гончую, но не как друга семьи. Некие умершие вивисекторы взяли местного хищника и подвергли его мутации задолго до того, как Макс родился. Но вот сердце…

Глупый орган — это сердце, конечно. Насос для крови, что не даёт умереть. Однако он искренен. Потому я тяну руку к поясу ближайшего кошака и достаю из кармашка его поясной сумки виднеющиеся ульмы с лекарствами. Биология у тварей Таната, если верить изученным церебральный, схожая. Что вылечит раза, то спасёт и моба.

Укол регенератора, ещё один, общеукрепляющее, скрепляю рану изолирующей плёнкой, что выдавил из ульма. Местный аналог бинта закрывает рану, кровь сворачивается. Из другого подсумка на поясе трупа достаю куски рациона в виде знакомых белых пластин. Ломаю их на части и протягиваю зверю.

Макс, а теперь я зову его только так, съедает предложенные кусочки. Из фляги он пить не может, потому я наливаю воду в ладонь, сложенную ковшиком, давая ему возможность напиться. Тот вылакал две порции, а потом отрубился. Дыхание его было ровным, это был лечебный сон. Местные лекарства начали работать. Дим молчалив, но я ощущаю его внимание.

И не только он наблюдает за мной. Снова это ощущение чужого присутствия. Однако ощущение взгляда за спиной вдруг пропадает.

Тут меня мысленно окликают. Шепелявому что-то надо. Не понравилось, что я решил не добивать последнего мута? Поручение не выполнил?

— Жук ты потолочный, да отстань от него. Не оставлю я его в шпиле. С собой заберу. Остальные мертвы, так что успокойся.

Однако причина паники Хранителя верхних уровней шпиля была другой. Когда я понял, что он имеет в виду, то молча выругался про себя, а Дим меня поддержал. Мой план не сработал до конца.

Глава 22

Нерадостные новости мне сообщил этот жучара. Сильно не радостные. Если вкратце, то наблюдая через внешние органы шпиля, он кое-что засёк. Вернее кое-кого — боевики, что были во втором кильме, не погибли. Вся эта шайка выскочила при падении из брюха обезглавленного жука. Так как он летел у стены, они легко смогли зацепиться за внешнюю поверхность башни. Ещё неприятный факт — у них были гарпуны, как и у тех, кого я тут прибил. Вон тойли у них на поясах висят. Так что пусть местами медленно, но разы Тшира подбирались к провалу в районе сто восемнадцатого и выше. И судя по отпускаемым ими репликам, они хотят найти Хранителя шпиля, вырвать ему камень души, а потом…

— Какие странные у них фантазии. У тебя во рту язык, да и то покусанный. И как они хотят скормить тебя твоей оболочке — вопрос.

Поднимаюсь на ноги и осматриваюсь. Немного шатает. Тут и отходняк, и последствия от яда, что ещё гуляет в теле. Скоро это пройдёт, но на ускоренное заживление повреждений димортула и ран тела пришлось потратить часть жировых запасов, что были накоплены непосильным трудом. Реально не просто они мне достались, если вспомнить всех тех тварей, что я убил за эти сутки здесь. Вернее, полный суточный цикл. Ирония, однако. Кто-то от лишнего жира пытается избавиться, а мы с Димом пытаемся накопить. Потому план у нас сейчас прост, раз бойцы Тшира где-то в районе между восьмидесятым и сотым, а ползли они с середины. Просто выше башня более гладкая, зацепиться шипами тойлей куда сложнее.

— Жраминь тогда, Дим. Но только по-быстрому.

Приседаю к ближайшей туше химеры и начинаю уже привычно потрошить труп. Вот мякоть, здесь у нас вырезка, но правда жестковатая, а тут высококалорийная печень. Завтрак чемпиона и не знаю какой за эти сутки.

Кстати, а где наш главный любитель печени? Давненько его не видать. О, лёгок на помине. Поворачиваю голову и вижу пого, который сидит на трупе здоровяка, навострил свои большие уши и задумчиво гладит лапкой брюхо. Наверное, думает съесть ещё кусочек или этот будет лишним.

— Ты уже минимум три съел. И куда в тебя только влезает?

Ловлю на себе его полный возмущения взгляд. Потом пого переводит его на Макса и задумчиво чешет коготком носик, косясь на меня.

— Нет, его я трогать не буду. И чего это ты там подмигиваешь?

Ушастый зверёк постучал себя коготком под глазом, скосил его в сторону спящего Макса, а потом просто протянул ко мне свою загребущую лапку ладошкой кверху. Вырываю из ближайшего мёртвого мута тот самый лакомый кусочек и подаю пого. Тот вцепился в добычу, но, когда понял, что я её не отпускаю, повернул ко мне голову.

— За него головой отвечаешь. Если что не так, уши оборву. Понял.

Видимо, что-то в интонации моего голоса было такое, раз Жрун дёрнулся, его глаза расширились, и он часто испуганно закивал головой. Значит, понял меня. И мои подозрения на его счёт стали лишь сильнее.