Теона поднялась на второй этаж, в свою просторную гардеробную, вместе с Джекки, оставив меня наедине с Теей, перенесённой из колыбели на широкий диван и пристроенной между подушками. Я прекрасно понимаю, что́ Теона делает: Джекки ей нравится, это очевидно, но она уделяет ей излишнее внимание именно ради меня – чтобы я видела, что у них всё “схвачено”, всё прекрасно… Теона так же мудра, как и Беорегард: не удивлюсь, если они предвидят мой уход – уж слишком хорошо они знают и меня, и Тристана, и то, что между нами происходит и ещё только должно произойти. Предвидение не всегда связано с мистическим даром – порой достаточно одного лишь опыта. Я благодарна Теоне за то, как она приняла Джекки, и снова не удивлена уровню её мастерства в общении с людьми – она всегда была лучшей в соблюдении золотой середины во всём. Клэр – чрезмерно общительна; Кармелита – или слишком меланхолична, или слишком громка; Теона – идеальный баланс во всех сферах жизнедеятельности, всего-то у неё и в ней ровно столько, сколько нужно: ни больше, ни меньше. Она как восточная сабля: баланс тончайшей грации и разящей силы столь прекрасен, что завораживает – раз увидишь и никогда уже не забудешь.

Сидя напротив Теи, начавшей морщить носиком, таким образом заблаговременно предупреждая меня о своём настроении нет-нет да и похныкать, я неосознанно морщусь сама, оголяя зубы в оскале, и понимаю, что до сих пор меня не оставляли с младенцем наедине, да ещё и на продолжительное время… Осознав весь ужас грядущих часов своей жизни и видя, что младенец от моего непроизвольного оскала счастливее не становится, я решаюсь на крайнюю меру – прочитать ей колыбельную из каких-то страшных сказок, которые я читала самой себе в детстве, прячась от Кармелиты с фонариком под одеялом. Прокашлявшись, уверенно начинаю, даже не подозревая о том, что моё пение больше походит на воинский гимн, нежели на колыбельную:

Не нужно стараться куда-то уйти,

Достаточно силу в себе обрести.

Ты выдохнешь душу и снова вдохнёшь,

Не будешь прощаться, почувствуешь дрожь.

В пути беспощадном забьёшься в тупик,

Разрушишь все стены, проснёшься на миг.

От сладостной дымки раскроешь глаза,

Над дикой душой издеваться нельзя.

Сомкнёшь зубы крепко, рванёшься вперёд,

Сорвётся на землю крови дикой пот.

Дойдёшь до конца, обрывая шипы,

Не зная пощады, забудешь мечты…

– Нет-нет-нет! – меня перебивает Теона, шаги которой я слышу на лестнице. – Никаких ужастиков!

– Но ей же нравится! – едва не рычу я. – Можешь посмотреть – она почти улыбнулась!

– Она у нас оттого и улыбчивая, что мы не пугаем её неоднозначными песнями! Это произведение совсем не тянет на колыбельную для младенца!

– Ну простите, я не знаю ни одной колыбельной! – эмоция качнулась в сторону подросткового раздражения.

Теона и Джекки уже находились у выхода из дома:

– Придумай что-нибудь! И не забудь покормить её из бутылочки, которую я оставила на барной стойке!

– Что?! Кормить?! Мы так не договаривались!!!

Входная дверь красноречиво хлопнула, и я сразу же обратилась взглядом на младенца, внимательно следящего за мной.

– Класс! Ты родилась в чокнутой семейке, будь довольна!

– Хе…

– Хе? Это всё, что ты можешь сказать? – заговорщицки поправив рюшечки на платьице девчонки, я даже покосилась взглядом в сторону, будто опасаясь того, что её мамаша ещё не ушла. – Ну ладно, твоей строгой мамы тут больше нет… Я не дорассказала… Ты ведь хочешь узнать концовку истории? – в ответ Теа неожиданно улыбнулась и гукнула. – Хо-о-очешь… Боевая девочка. Ну держи:

…Не вымолвит слово немое дитя,

Не выпустит стрел голая тетива.

В остывшую душу ворвётся огонь,

Зажжёт в сердце пламя, обуглит ладонь.

Не выдернуть с корнем дурную траву,

Взрастить добрый плод не дано одному.

Расправит он крылья, потянется вверх,

Подавит в тебе ночи чёрной грех.

Ты станешь свободным, ты станешь живым,

Вдохнёшь полной грудью спокойствия дым.

Но прежде закончишь, что начал не ты -

Обрекшие душу раздавишь плоды.

Ты спал слишком долго и спал бы теперь,

Но в тихую душу ворвался злой зверь.

Проснись же, клыкастую тварь прогони,

Клинком и огнём людям веру верни.

…Не буду страшиться, забуду печаль…

Вы тронули зверя, мне очень вас жаль…

Закончив, я сразу же пощекотала малышку, и она в ответ громко зароготала. Хорошо, значит, поладили и никто реветь не будет к концу вечера: ни она, ни я.

– Ладно, а теперь давай покормим тебя, и ты уснёшь, договорились?

Уверенно поднявшись с дивана, я отправилась к барной стойке – ну что могло произойти меньше чем за минуту? Ребёнок лежит, я беру грёбаную бутылку, возвращаюсь, вставляю ей в рот соску – не перепутав правильную сторону с неправильной! – и вуа-ля, она дрыхнет! Но нет, детям жизненно необходимо устроить взрослым людям сложности, ибо зачем вообще тогда они приходят в этот мир?

Я уже взяла бутылку, когда услышала за своей спиной глухой хлопок. Развернувшись на металлической скорости, я увидела Тею упавшей на пол, и в следующую секунду она заревела так громко, как на моей памяти не ревела никогда. Я оказалась рядом с ней спустя секунду, схватила на руки и начала прыгать с ней, не осознавая того, что столь мощные прыжки могут пугать младенца ещё сильнее.

– Ну что ты ревёшь?! Подумаешь, грохнулась! Пусть ты и принцесса Рудника, быть неженкой тебе непозволительно… Соберись!

– Соберись? Серьёзно? Это всё, что ты можешь сказать ревущему младенцу? – резко обернувшись, я увидела Тристана. Он улыбался, и это неожиданно раздражало.

Прежде чем я успела рыкнуть, он приблизился ко мне на металлической скорости, забрал из моих рук Тею вместе с бутылочкой, и уже спустя три секунды девочка успокоилась, а спустя ещё одну секунду довольно присосалась к бутылочке…

– Раз ты такой мастер, сам с ней и нянчся, – раздраженно взмахнула руками, я отстранилась.

Раздражение-раздражение-раздражение… Самое неприятное в состоянии новообращения – это эмоциональная взвинченность. Можно смириться с тем, что ты не узнаёшь на вкус вообще ничего, потому что твои рецепторы теперь воспринимают ярче всё, даже воду; ладно ты слышишь звуки на новой частоте; ладно твои движения порой неконтролируемо срываются на скорость ветра; ладно ты уже задолбался ждать, когда же всё это наконец станет для тебя нормой и твоё тело наконец перестанет выдавать неожиданные сальто, но эмоциональная нестабильность – это засада… Особенно для меня, ведь я до сих пор так гордилась своей способностью мастерски контролировать эмоции, ловко скрывать их и филигранно манипулировать ими!

Мы молчали. Может быть потому, что Тристан убаюкивал Тею, а может быть и не поэтому… Когда малышка засопела, Тристан отправился с ней в её спальню, расположенную на втором этаже, и я пошла за ними. Во время перемещения девчонки в колыбель она проснулась и начала кряхтеть, так что мне пришлось раскачивать колыбель, и этот метод повторного убаюкивания, кажется, работал…

– Давно не оставались наедине… – от бархата его голоса по моей коже неожиданно разбегаются мурашки.

– Да уж, – я стараюсь не хмуриться. Мы продолжаем говорить тихо, чтобы не побеспокоить засыпающую: – Как там обстоят дела с силовым полем и вакциной от Стали?

– Первый в процессе подключения, вторая в процессе создания. Полярис действительно верит в то, что сможет вывести вакцину из крови Металлов, так что продолжаем резать себе вены. Старик дряхлый, ему уже больше восьмидесяти лет, будем надеяться, что он всё же успеет реализовать свои гениальные идеи…