— Давай не будем о них.

— Ты о чем?

— После случившегося – ты знаешь, той беды с подразделением Люка в засаде – он стал конфликтовать с начальством. Деталей я не знаю, Люк об этом не говорит. Но он кое-что натворил, и они захотели его убрать. Кончилось все тем, что его заставили подписать ту бумажку, статью десятую. Фактически это означает, что тебя не посадят в тюрьму, но уволят без почета, следовательно – никаких медицинских льгот. (3)

— Да что же он наделал, раз попал в такие неприятности?

— Не подчинился приказам? Полез в драку? Не знаю. Но вот что действительно сводит меня с ума: причиной его скандала напрямую стала та засада. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять – если ты увидел, как истребляют весь твой отряд, несколькими кошмарами не отделаешься. Кто бы при этом не сорвался? Армии следовало направить его на консультацию к психологу или что-то подобное, или дать ему время для отдыха. Вместо этого они попросту всучили ему горсть лекарств и отправили обратно, убивать людей, и ему становилось все хуже и хуже до тех пор, пока он не сделал то, что сделал. Какого черта, а?

— Не понимаю такого, - сказала Эмма, и ее зеленые глаза с густыми ресницами вспыхнули гневом. Она заправила прядь волос за ухо. – Почему они ему просто не помогли?

— Это слишком дорого. Им бы пришлось потратить миллиарды, чтобы обеспечить систематическое лечение травмированным солдатам. Чистая правда. Вся сеть об этом кричит. И все продолжается годами. Вначале армия ошибочно диагностировала у солдат что-то под названием «расстройство личности» и утверждала, что они уже пришли такими на службу, а значит, не имеют прав на льготы. Чушь полная, потому что перед отправкой в тренировочный лагерь каждого солдата обследуют для выявления таких расстройств. Все новобранцы должны пройти психологические тесты и получить отметку о пригодности к военной службе, чтобы попасть в армию. Поэтому пять или шесть лет назад, когда СМИ начали понимать, в чем тут загвоздка, поднялась большая шумиха. И теперь вместо схемы, когда армия ставит неверный диагноз солдатам и лишает их льгот, действует схема, когда их не диагностируют вообще. Армейские чиновники делают вид, что с солдатами все в порядке. И когда эти ребята, такие, как Люк, срываются и влипают в неприятности, будучи еще на службе, чинуши сваливают всю вину на них и выгоняют вон – при том, что именно военная служба сделала их такими.

— Должен быть кто-то, с кем ты можешь это обсудить, Шар.

— Может быть, если бы речь шла только о Люке. Может, кто-нибудь дал бы ему отсрочку. Но это уже система. Ты не сможешь с ней бороться. По крайней мере, в одиночку.

Они посидели в тишине несколько долгих секунд. Язычки огня облизывали ветки и пофыркивали. Стрекотали сверчки. Ветер изменил направление и сдувал дым в сторону Шарлотты. Она прикрыла нос ладонью, но не отодвинулась от костра.

— Так что же не так с Люком? – спросила Эмма. – Он в депрессии или что-то в этом духе?

— Да, плюс тревога, кошмары. У него даже были галлюцинации и вспышки из прошлого. – Она пожала плечами. – Посттравматическое расстройство своего рода – и все это, не премину заметить, армия должна бы признать результатом боевой травмы и соответственно компенсировать пособием по инвалидности.

— А ты не можешь отвести его к нормальному врачу?

— К гражданскому врачу? – уточнила Шарлотта. – Я говорила об этом Люку. Надеюсь, смогу убедить его посетить специалиста по возвращении в город. – Она приняла мужественный вид. – Но кто знает? Люк парень упорный. И вернулся всего-то несколько недель назад. Все это может пройти. Может, он и сам поправится.

— Или ему станет хуже. – Эмма ковыряла свой ноготь. – Ты когда-нибудь думала о… ну, о том, чтобы его бросить? Просто послушай, - быстро прибавила она. – Не хочу казаться равнодушной к его прошлому, но, если честно, этим утром при встрече с ним я перепугалась. Он был таким отчужденным и переменчивым. А сейчас, узнав об этом…

— Это не его вина, Эм.

— Нет, скорее всего, нет. Но и не твоя, и ответственность тоже не на тебе, вот что я скажу. Вы, ребятки, по-настоящему встречались только в старших классах школы. А за годы его службы вы виделись от силы несколько раз. Но это долгий срок для разлуки с постоянным возлюбленным. Как ты и сказала, он изменился.

— И чего ты от меня ждешь, Эм? Бросить его в тот момент, когда он больше всего во мне нуждается? Он вообще-то провел последние полгода в зоне военных действий, стараясь убивать людей и ожидая от них того же. Ему нужно время, чтобы заново приспособиться к нормальной жизни. Представь, что завтра тебя забросят в Афганистан…

— Я только сказала…

— Я знаю, что ты сказала. А повторила бы ты это, если бы у него был рак или что-то похожее?

— Это не одно и то же.

— Почему нет?

— Потому что он пугает, Шар. То есть… может, я мало с ним знакома, и ему может стать лучше, кто знает. Но прямо сейчас я беспокоюсь о тебе.

Шарлотта покачала головой. Она больше не желала говорить о Люке. В принципе, не стоило и утруждаться. Эмма не поняла. Она не могла понять.

Шарлотта встала.

— Идем, - позвала она. – Посмотрим, нашел ли его Том.

***

Когда они направились к озеру, Шарлотта стала водить лучом фонарика среди елей, кленов и берез, обступавших выбитую тропу. Но кроме тенистых силуэтов деревьев и полога длинных ветвей наверху мало что было видно.

Внезапно ночь прорезал голос Тома, в нем слышалась паника.

Шарлотта взглянула на Эмму, та покачала головой. И они побежали.  Деревья поредели, уступая место мелколесью и кустарничку. Каменные плиты спускались к озеру в пять километров шириной, которое простиралось перед ними, словно огромное нефтяное пятно. Растущая луна бросала серебристое отражение на зеркально гладкую поверхность.

Том и Люк стояли в шести метрах лицом друг к другу. Том вытянул руки ладонями вперед, словно пытаясь успокоить Люка. Его семья была до неприличия богата, и все знали, что Том – избалованный бабник, которого приняли на программу MBA Колумбийского университета из-за папочки, большой шишки с Уолл-стрит.  Внешне Том был качком с лохматыми каштановыми волосами и неряшливой бородкой. В лунном свете его обнаженный торс выглядел поджарым и загорелым. Однако сию минуту, отступая от почти двухметрового Люка, он казался маленьким и жалким.

Стрижка Люка была все еще по-армейски короткой. Его черты, всегда четкие и привлекательные, теперь заострились, на них легли темные тени, а глаза пропали в черных провалах под бровями. На нем были пляжные шорты и белая футболка. Татуировки-рукава покрывали его бицепсы и предплечья: зеленый хаос на любой вкус – от пулеметов, увитых розами, до демонических сержантов-инструкторов, черепов и змей.

— Хочешь знать? – как раз произносил Люк. – Ты правда, черт побери, хочешь знать?

— Мужик, - ответил Том. – Я же просто трепался.

Шарлотта остановилась поблизости от них.

— Люк, что происходит? – требовательно спросила она.

— Этот ублюдок поинтересовался, застрелил ли я кого-нибудь?

Том пожал плечами.

— Не знал, что это так важно.

— Застрелить кого-нибудь – это неважно? Ты когда-либо убивал хоть кого-то, говнюк?

— Все хорошо, Люк, - сказала Шарлотта.

— Он чертов псих… - начал Том.

Голова Люка врезалась Тому в лицо. Звук был такой, будто кто-то щелкнул пальцами – видимо, сломался нос Тома.

Том рухнул на колени, затем набок, где начал ерзать туда-сюда, постанывая и спрятав лицо в ладонях.

— Люк! – завопила Шарлотта, хватая его за руку и оттаскивая назад. Он пихнул ее с такой силой, что она полетела прочь и приземлилась на копчик. Фонарик со стуком откатился в сторону.

Эмма с визгом атаковала Люка, но с таким же успехом она могла быть бабочкой, напавшей на медведя. Он влепил ей кулаком сбоку, целясь в висок. Она упала на каменистую землю и затихла.