— Вы не оставили мне выбора.

— Вы, в самом деле, предпочли бы видеть меня мертвым, чем получить четвертую метку?

— Да.

И тут он шепнул:

— Анита, представление начинается!

Свет погас. Из оказавшейся вдруг в темноте публики послышались испуганные крики. Занавес поехал в стороны, и вдруг я оказалась на краю прожекторного пятна. Свет был как звезда в темноте. Мне пришлось признать, что мое простецкий свитер не соответствовал антуражу.

Жан-Клод встал одним текучим движением. Сорвав с себя шляпу, он отвесил низкий размашистый поклон.

— Леди и джентльмены, сегодня вы увидите великую битву. — Он медленно пошел вниз по ступеням. Прожектор шел за ним. Он по-прежнему держал шляпу в руке, подчеркивая ею свои слова. — Битву за душу этого города.

Он остановился, и прожектор стал шире, выхватив из тьмы двух вампирш рядом с ним, одетых в широкие платья двадцатых годов — синее и красное. Они сверкнули клыками, и в публике раздались ахи и охи.

— Сегодня вы увидите вампиров, вервольфов, богов и дьяволов. — Каждое слово он наполнял особым смыслом. Когда он сказал «вампиров», у меня по шее пробежали мурашки. Слово «вервольфов» полоснуло из темноты, и в толпе раздались вскрики. «Богов» пробежало по коже. «Дьяволов» прозвучало горячим ветром, обжигающим лицо.

Тьму заполнили судорожные вздоху и подавленные вскрики.

— Что-то из этого будет настоящим, что-то — иллюзией. Что есть что — решать вам.

Слово «иллюзия» отозвалось в мозгу, как видение в стекле, повторяющееся снова и снова. Последний звук замер вдали шепотом, который прозвучал как совсем иное слово. «Настоящее», — шепнул голос.

— В этот Хэллоуин монстры города схватятся за власть над ним. Если победим мы, все будет мирно, как было прежде. Если победят наши враги…

И второй прожектор выхватил из тьмы вершину другого помоста. Там не было трона. Там стоял Оливер и ламия во всей ее змеиной красе. На Оливере был мешковатый белый спортивный костюм в крупный горошек. На его белом лице была печальная улыбка. Из запавшего глаза упала блестящая слеза. А на голове у него была остроконечная шапочка с помпоном.

Клоун? Он решил предстать клоуном? Этого я не могла бы себе представить. Зато ламия впечатляла — ее полосатые кольца обвивались вокруг него, и рука в перчатке касалась ее обнаженных грудей.

— Если победят наши враги, завтра ночью город ждет кровавая баня, которой не видел ни один город в мире. Они будут пировать на плоти и крови города, пока не останется в нем ни крови, ни жизни. — Он остановился на полпути вниз и начал подниматься вверх. — Мы сражаемся за ваши жизни, за самые души ваши. Молитесь о нашей победе, милые мои люди, крепко, крепко молитесь.

Он сел на трон. Один из волков положил лапу ему на колени, и Жан-Клод с отсутствующим видом потрепал его по голове.

— Ко всем людям приходит смерть, — сказал Оливер.

Прожектор медленно погас на лице Жан-Клода, и единственным пятном света остался на Оливере. Символизм в лучшем виде.

— И все вы когда-нибудь умрете. Быстро — от несчастного случая, или медленно — от долгой болезни. Боль и агония ждут каждого из вас.

Публика беспокойно зашевелилась.

— Вы защитили меня от его голоса? — спросила я.

— Вас защищают метки, — ответил Жан-Клод.

— А что чувствует публика?

— Резкую боль в сердце. Старение своего тела. Резкий ужас при воспоминании о несчастных случаях.

Воздух наполнили вздохи, вскрики, вопли — это слова Оливера дошли до каждого и заставили его вспоминать о том, что он смертен.

Это было мерзко. Кто-то, помнящий миллион лет, напоминал людям о том, как хрупка жизнь.

— Если вам предстоит умереть, не лучше ли умереть в наших радостных объятиях? — По ступеням помоста ползала ламия, показывая себя всей публике. — Она возьмет вас нежно, о, как нежно и ласково в эту темную ночь! Мы превращаем смерть в праздник, в радостный переход. Не надо мучительных сомнений! И в конце своем вы возжелаете, чтобы руки ее легли на вас. Она даст вам радость, которая никогда не снилась смертному. И разве дорого заплатить за это смертью, если вам все равно умирать? Не лучше ли умереть, ощущая на коже наши губы, а не острый маятник времени?

Раздались крики «Да!», «Скорей!», и их было немало.

— Остановите его! — сказала я.

— Это его минута, ma petite. Я не могу его остановить.

— Друзья мои, я предлагаю вам воплотить в наших объятиях самые черные ваши мечты! Придите к нам!

Темнота зашелестела движением, и вспыхнул свет. Люди лезли на ограждение, они стремились обнять смерть.

И все они застыли в свете и глядели взглядом лунатиков, разбуженных на ходу. У некоторых был озадаченный вид, но человек у самых перил чуть не плакал, будто у него грубо вырвали какое-то яркое видение. Он рухнул на колени, плечи его затряслись, и он зарыдал. Что увидел он в словах Оливера? Что он почувствовал в воздухе? Сохрани нас Боже от этого.

Во вновь загоревшемся свете я увидела, что внесли внутрь, пока мы ждали за занавесом. Это было что-то вроде мраморного алтаря и ведущих у нему ступеней. Он стоял между двумя помостами, ожидая… чего? Я повернулась к Жан-Клоду, но уже что-то происходило на арене.

Рашида отошла от помостов, приблизившись к ограждению и к публике. Стивен, одетый во что-то вроде купального костюма из ремней, подошел крадучись к другой стороне ограждения. Его почти обнаженное тело было таким же гладким, без шрамов, как у Рашиды. «Мы быстро исцеляемся», — сказала она.

— Леди и джентльмены, мы даем вам несколько минут, чтобы оправиться от первого потока волшебства этого вечера. Потом мы вам покажем кое-какие из наших секретов.

Толпа разошлась по местам. Служитель помог вернуться на место плачущему мужчине. На зал упала тишина. Никогда я не видела такой безмолвной толпы. Слышно было бы, как муха пролетит.

— Вампиры могут призывать зверей себе на помощь. Мой зверь — волк.

Он обошел вершину помоста, демонстрируя своих волков. Я стояла в луче прожектора и не знала, что делать. Я не была в фокусе — просто была видимой.

— Но я могу призвать и волчьих кузенов-людей.

Он сделал широкий жест рукой, и возникла музыка, сперва тихо, но тут же стала нарастать сверкающим крещендо.

Стивен упал на колени. Я обернулась — Рашида тоже упала на землю. Они меняли форму прямо на глазах у публики. Никогда я не видела раньше, как перекидывается оборотень. Должна признать, что испытывала… да, любопытство.

Стивен уже стоял на четвереньках. Его спина выгнулась судорогой боли. Длинные желтые волосы мели по полу. Кожа на спине покрылась рябью, как вода, и позвоночник выступил каменной грядой. Он вытянул руки, как в поклоне, прижимаясь лицом к полу, и застонал. Под его кожей что-то перемещалось, как ползущие звери. Позвоночник выгнулся вверх, поднимаясь, как остов шатра. По коже спины побежал мех, проступая до невозможности быстро, как на ускоренной киноленте. Форма его менялась напряженно и резко. Мышцы извивались змеями. Кости выходили из плоти и возвращались обратно с тяжелым и влажным звуком. Как будто волчий облик пробивал себе дорогу сквозь тело человека. Еще быстрее растекся мех цвета темного меда. Изменения стали под ним не так видны, и я была этому рада.

Из его глотки вырвался звук, средний между воплем и воем. И, наконец, я увидела тот же облик человека-волка, который был в ночь битвы со змеей. Волколак задрал морду к небу и завыл. От этого звука зашевелились волосы на теле.

И второй вой отозвался эхом с противоположной стороны ринга. Я резко обернулась и увидела второго волколака, но этот был черный, как уголь. Рашида?

Публика бешено хлопала, оря и топая ногами.

Вервольфы подползли к помосту и легли по обе стороны от него.

— Я не могу предложить вам ничего столь же зрелищного. — Свет снова упал на Оливера. — Мои создания — змеи.

Ламия дважды обернулась вокруг него, зашипев так громко, чтобы слышала публика. И раздвоенным языком лизнула его набеленное ухо.