8

В экспедиции Меркулова называли дедом, это было непривычно и ново для него. Это он-то дед! Семен Меркулов! Ведь сейчас ему только сорок.

«А видно, и вправду дед, зря не скажут», — задумывался он, ощупывая жесткую, с проседью, широкую бороду, и его подзуживало повнимательнее посмотреть на себя в зеркало.

…Холодный, густой и живой от вспыхивающих в движении пылинок золотой сноп раннего солнца медленно коснулся плоскости стекла, высветил неподвижное лицо с выцветшими, пепельными глазами и твердо замкнутыми бескровными губами. И когда шевельнулись эти губы и по лицу словно кто-то чужой провел большой темной рукой, качнулась голова, Семен вздрогнул: из глубины зеркала на него внимательно и понимающе глядел странный, незнакомый, заросший серой бородой человек.

Меркулов прислонился к стене. В эти секунды он увидел себя маленьким, четырехлетним, стоящим, как теперь, перед квадратом небольшого, в дубовой лакированной рамочке домашнего зеркала. Те же растерянность и недоумение… Что он увидел, что почувствовал сейчас? Жизнь показалась короткой и мимолетной, чудесная сила поставила рядом, соединила в этот миг четырехлетнего мальчика и пожилого, усталого человека…

Был ли Свечников? Было ли детство, школа, колхоз, трактора? Была ли война? Была ли Шура, сыновья? Откуда эта борода, морщины, пепельные, седые глаза? Почему этот человек с деревяшкой вместо ноги здесь у зеркала? В городе. Кто так распорядился?..

9

Осень подкралась незаметно, исподтишка, вроде бы уступая лету. Проклюнулась новая, молодая травка, густо и зелено покрыла газоны и скверы, небольшие бугорки и склоны в городском парке. Еще вовсю цвели маргаритки и календула, хризантемы и розы, еще не поблекла листва тополей и лип, как хватили заморозки. По утрам зашуршала под ногами сожженная, подбитая густым инеем трава, посыпался лист с деревьев, резко, свежо запахло озоном. И сразу все заметили: на дворе конец сентября.

Листья мели в вороха, жгли, вывозили за город, а им, казалось, не будет конца.

Меркулов любил осень, ее бодрящий воздух, мимолетность цветов и запахов, предзимнюю суету. В Свечникове, наверное, теперь убирали последние поля кукурузы и подсолнечника, свозили с огородов капусту, смолили бочки, плотно укладывали крупно рубленную с морковкой и белым корнем капусту, настежь открывали подвалы и погреба. Мочили терн и поздние яблоки. Пахали под зиму огороды. Раскупали на ярмарке стеганки, валенки, кирзовые сапоги, рукавицы. По утрам начинали топить летние кухни, и дым стлался по садам, перемешиваясь с запахами листьев и свежераспаханной земли. Вода в речке стыла, становилась прозрачнее.

…Меркулов сидел на скамейке в своем дворе и курил, устало щурясь от холодного утреннего солнца. Пора было идти отдыхать после долгой бессонной ночи. Он сидел, не спеша затягиваясь и наслаждаясь усталостью, бездумно глядя под ноги, и уже стал задремывать, как услышал прямо над головой мальчишеский голос:

— Гражданин, ты случаем не знаешь, где-то тут живет Меркулов Семен Игнатьевич?

Перед Меркуловым стоял худой рыженький паренек в фуфайке нараспашку, картузе-восьмиклинке и ссохшихся кирзовых сапогах с загнутыми вверх носками. Плечи оттягивал туго набитый вещмешок.

Паренек с минуту смело разглядывал Семена большими желтыми глазами и вдруг хлопнул его по плечу:

— Постой! Да ты сам-то не дядя Семен?

— Сергей?! Разогреев?! Здорово живешь! — удивился Меркулов.

Сергей засмеялся. Сбросил вещмешок и сел рядом с Семеном. Шутливо толкнул его в бок:

— Борода!

Меркулов знал, что Сергей должен приехать, ждал его, но все же растерялся и даже разволновался. И только после первых неловких минут встречи стал расспрашивать:

— Что ж вы там? Как на хуторе? Мать как? Сестра?

Сергей стал рассказывать про колхоз, про хутор, про мать. В колхоз трактора новые пришли, три трехтонки. Строят много. Председатель новый, отставной майор. Дорогу стали булыжником мостить. Он, Сергей, закончил семилетку, и МТС направила его в город на курсы агрономов. Сестра Маша закончила школу и вместе с матерью работает дояркой, дома хозяйство держат, сад. Живут хорошо.

— А я к тебе надолго, дядь Сём, — сказал Сергей весело, как о деле решенном. — На все курсы.

— Как же ты нашел меня?

— Э! Я, дядь Сём, кого хошь найду! — прихвастнул Сергей. — Я и в городе смогу…

Меркулов подхватил вещмешок, неловко притиснул рыжую голову к плечу и шумно, во всю грудь вздохнул:

— Земляк, гость дорогой…

Гостем он оказался беспокойным. В первый же день ревизовал хозяйство Меркулова, облазил все углы, позаглядывал во все ящики, проверил все узлы и коробки. Внимательно обследовал он и запасы провианта, привел в порядок кульки, сумочки, переложил газетами сало. Он насвистывал под нос и не то чтобы стесняться Меркулова, а наоборот, отчитывал его.

— Что ж у тебя рубахи-то в дырках? Одну новую купи, а эти подлатать надо.

На кухне навел порядок. Кое-что из приправ принес с базара и стал варить борщ.

Меркулов в первый раз съел сразу две тарелки.

— Это где ж ты так наловчился? — спросил он уважительно и даже заискивающе.

— Где?! — Сергей присвистнул и засмеялся. — Мать с темна до темна на ферме. Маша тоже. Раз сварил похлебку — и собака есть не стала. Я — к бабке Моте, через плетень спрашиваю: как борщ варить? Она пришла, показала. Раз-другой попробовал и стал кухарить. Мать и та завидует. Я такой — только раз покажи!

Вечером они вместе ужинали, пили чай, долго разговаривали. Семен все больше расспрашивал о хуторе. Сергей, сведя остренькие брови к переносице, часто моргая желтыми, по-птичьи быстрыми глазами, жестикулировал и, словно в споре, горячась, частил скороговоркой:

— На хуторе теперь жизнь наладится. — Он явно подражал кому-то из начальства МТС. — Колхоз наш геройский. Техника пошла какая! Счас только людей подучить малость. А то ведь зазря сколько добра пропадает! Я вот тебе по агрономической линии скажу: правильно мы пашем ай нет? Нет! И мелко, и не в сроки. Под осень пахать надо да навозец запахивать. А пары? Пары сорняк вытягивает, у нас руки не доходят. Вот тебе и собираем на круг по десять центнеров. А нам по двадцать мало! Конечно, силенок у колхоза пока маловато…

Морщинка у него между бровей разгладилась, желтые глаза азартно заблестели.

— Дай срок! — продолжал он, словно угрожая кому-то. — Вот получу диплом! Наведу порядок в колхозе…

— Молодой ишо, — осторожно усомнился Меркулов. — Как бы осечки не вышло.

— Что ты, дядь Семен! Да я буду на бригадном стане ночевать! Днем и ночью работать! Пахоту наладим да семена заведем элитные, и тогда… Эх, засыпем пшеничкой все тока! Успевай только отвозить на элеватор.

Меркулов глядел на Сергея с какой-то удивленной завистью: «В чем там душа держится, мослы одни, пацан, а туда же… порядок в колхозе наводить. Петушок задиристый. Ишь, глазенки-то горят. Такой поблажки себе не даст. Настрадался, болезный. На пацанах да на бабах держался колхоз… Землицу пощупал своими руками, понюхал, она ведь и в тылу тоже порохом пахла, а теперь душа болит о колхозе. Он ведь, как телок необлизанный, стоит на ногах врастопырку и качается. Ему сейчас вот такие Сергеи позарез нужны…»

— Дядь Сем, а я бы тебя трактористом в бригаду взял!

Семен хмыкнул разочарованно, постукал себя по протезу:

— Я, Серега, отпахал свое.

— Да такой, как ты, Буханцев Андрей, заворачивает на ДТ — двоим не угнаться.

— Вернулся Андрей-то?

— Вернулся. Тоже с протезом. Попросился на трактор. Сперва помучился, а счас ничего. Привет тебе передавал.

— Спасибо. Ну, а Макар Пантелеевич живой?

— О, ишо как живой! Зимой кузнечит, а летом пацанов наберет прицепщиками — и на комбайн. Он у нас профессор, всем ума вставляет.

— Я сам у Макара учился. Золотой человек… Ну, а Степанов Костя? Гришка Бондаренко? Крамсков Петро?