Отец духов, владыка сил,

Бог в сыне нам себя явил.

В этой пиэсе довольно заметно влияние Державина; в следующей менее, но все же я ему ею обязан.

ОССИАН

Памяти Дельвига и Гнедича

Пастух Сын отдаленной чужбины,

Муж иноземный, куда?

В бездне лазурной пучины

Теплится искра-звезда;

Там же, в парах белоснежных,

Спит золотая луна;

Нет еще вихрей мятежных,

Всюду еще тишина.

Но уже пали на очи

Брови седой полуночи;

Бурь просыпается дух.

Странник Жаждут и сердце и слух

Песней Улина и Гала:

Дом благодатный Фингала

Близко ли, древний пастух?

Пастух Хладный, немой, обгорелый,

В сизой трепещущей мгле

Остовом дом опустелый

Черным стоит на скале,

Смотрит на синие волны:

Из дружелюбной страны

Уж не приносятся челны

Шумно к подножью стены;

Уж за трапезой Фингала

Арфа давно замолчала;

Рино, и Гал, и Улин,

Да и мужей властелин,

Сам он, отец Оссиана, —

Все они в царстве тумана;

Сын только бродит один.

Скорбью ведом и мечтами,

Бродит унылый певец

Между родными гробами.

Сирый и дряхлый слепец,

Строгой судьбой пораженный,

Он полонен темнотой;

Но его дух дерзновенный

Мир созидает иной,

Мир сладкозвучья и стона:

Там еще дышит Минона,

Юноша Рино не пал,

Жив и Оскар, и Фингал;

Кровные барда обстали,

Слушают песни печали

Призраки с облак и скал.

Пастырь умолкнул — и взоры

Муж иноземный подъял

С дола на мрачные горы:

Камни мостов и забрал,

Своды упавшей бойницы,

Сельму и поле могил

Змий быстротечной зарницы

Белым огнем серебрил;

Грома огромные струны

Задребезжали; перуны

Весь очернили обзор;

Вздрогнул от ужаса бор,

Скалы трепещут от гула...

Чу! чья-то арфа дерзнула

С арфой небесною в спор!

Смелы и резки удары,

Тверд повелительный глас,

Грозны священные чары:

С дивных и пламень угас,

И улеглися стихии;

В лоно безмолвья и сна

Пали воздушные змии,

Снова на небе луна;

Старца луна осветила:

Будто широкие крыла,

Вьется с рамен его плед,

Молча и прадед, и дед,

Сын, и отец, и клевреты,

В лунное злато одеты,

Слушают барда побед...

Помню эфирное племя...

Некогда вред их а я

В юное мощное время

(Где оно? где вы, друзья?),

В райские годы, когда мы

Из упованья и снов

Строили пышные храмы

Для небывалых богов,

Часто я в светлые лета

Вдруг из святыни поэта

Гнедича, сына Камен,

Несся ко гробу, пленен,

Полн необъятного чувства,

В дивном созданье искусства

Видел воскресший Морвен!

Ах! и мой Дельвиг — Вильгельму

Он с вдохновенным челом

В Лору вождем был и Сельму,

Радостный царственный дом.

Рек же владыка: «Чужбина

В Сельму послала певцов;

Чашу привета, Мальвина,

Дева, царица пиров».

Гнедич и Дельвиг! и оба

В дверь безответного гроба

Оба и вдруг вы ушли!

В глубь беспредельной дали