Ведь это даже социалистично, наконец, утверждают многие. Все как один, один как все! Все – винтики одного изумительно действующего механизма. Ходят, прыгают, кричать, двигаются, убивают, печатают, мыслят все одно и то же. Все у всех общее – все в одном: «Бей! Убивай! Вперед!» Чем же это не социализм? Осанна царству социализма! Оно уже началось. Несколько миллионов зарезавших друг друга пролетариев, – ну, что ж, это не беда, когда достигнута великая цель равнения всех под одно. Без навоза не бывает урожая.

До чего же ты рабствуешь, несчастное человечество?

Говорить о мире преступно

Призывать режущие сейчас друг друга христианские народы к миру преступно! Да, да, если кто из нас, долженствующих вечно помнить слова Сына Божия: «Мир на земле», если кто из нас будет взывать о том, чтобы люди-братья перестали резать друг друга, тот должен быть наказан за это, как за тяжкое преступление.

Все мы должны вечно помнить слова Христа: «Блаженны миротворцы!», но если кто из нас сейчас хочет исполнить завет Христа и стать миротворцем сейчас, когда сотни миллионов христиан распаляются ненавистью друг к другу и влекутся без пощады уничтожать друг друга, такой человек должен быть наказан за это, как за тяжкое преступление!

И есть еще безумные или подлые люди, которые уверяют, что война возвысила религию в душе народов.

Два поляка

Вот что рассказывал моему другу раненый в В-ском госпитале. Однажды съехались из своих цепей два дозорные: из русской армии русский поляк и из германской армии – познанский поляк. Слезли с лошадей, присели. Беседа завязалась самая оживленная. Покурили. Германский поляк рассказывал о доме, о жене, о детях. Накурившись, наговорившись, они встали. Германский поляк стал взлезать на лошадь. И в это время русский поляк выхватил шашку и раскроил ею ему голову.

Потом он взвалил германского поляка себе на лошадь и поскакал к своей линии, вероятно, желая доложить, что он молодецки убил и приволок германского часового.

Германцы заметили его. Затрещали ружья и вслед затем пролетело ядро, которое оторвало ему ногу. Лошадь домчала его до линии, истекающего кровью, с трупом убитого им германского поляка, с которым он за несколько минут братски беседовал.

Передававший это моему другу солдат, лежавший потом с этим поляком в полевом лазарете, рассказывал, что поляк очнулся там душою, и перед ним все вставал зарезанный им после дружеской беседы познанский поляк и его жена и дети.

Христос, Германия и Англия

После проповеди на горе Христос сказал слушавшим Его, чтобы они собрали вместе все, что у них есть. И они собрали вместе все, что было у них, и братски разделили все, и все насытились, и всё были счастливы радостью своего братства. И эту братскую жизнь Он навеки заповедал народам. А сейчас два огромные, называющие себя христианскими, нации стараются заглушить, извести голодом одна другую, замучив миллионы жизней, и меж ними жизни миллионов бедных детей, которым всего тяжелее муки истощения. Какое дьявольское попрание всякого братства в мире, какое сатанинское надругательство над истиною Христовой! И все из выгоды, выгоды и выгоды человеческих поработителей и эксплуататоров!

Дитя

По средине улицы идет бедно одетый, худой, с испитым лицом мальчуган, лет 6-ти. Он кричит сам себе: «раз! два! три!» – и вскидывает по солдатски ногами под эти свои окрики. Он идет нарочно по середине улицы, как солдаты. Он весь погружен в это, весь ушел в это, священнодействует.

Бедное дитя! В нем весь ужас, вся тьма переживаемого. В нем сейчас вся Европа, ушедшая сейчас вся в это. В нем Европа ближайшего будущего. С тротуаров на него улыбаются, проходящие, а я стою с сдавленным сердцем и долго-долго с бесконечной тоской смотрю вслед за этой удаляющейся по средине улицы фигуркой, вскидывающей ногами и выкрикивающей:

«Раз! Два! Три!»

Оправдания войны

Война ужасна, но самое ужасное и ужаснейшее – это оправдания ее, доходящие до возведения ее в орудие прогресса и культуры, доходящее даже до освящения ее, и заражение этими мыслями масс человеческих. Вот что ужасно. «Война – это очищающая силаамская купель», провозгласила на днях с кафедры одна образованная женщина. «Все простится вам, но хула на Духа Святого не простится». Эти оправдания и освящения войны указывают на то, что это величайшее преступление после окончания этой войны опять и опять может возобновиться, и с большею еще силою. Оправдание и освящение братоубийства в уме человеческом – вот в чем ужас. И никогда еще в мире это не было так ужасно, так огромно и безумно, как сейчас.

Роза Люксембург

Да здравствует великое, прекрасное, женское сердце! Да здравствует гражданка всего мира Роза Люксембург!

В то время, когда вожди Германии натаскивали миллионы своих, обезумлеваемых жестокостями военщины и лжами кайзеризма, патриотизма, пангерманизма солдат, натаскивали их, как натаскивают псов, на приближавшуюся кровавую мировую охоту за братьями-людьми, – в то время, когда миллионы сильных мужчин, повинуясь свистку своего коронованного атамана, готовились к мировому разбою и прыгали, как механические куклы, под крики на них их дядек, учась колоть и пристреливать людей-братьев, – в это время она, женщина, выступила всенародно перед массами народа с протестующим протестом против военщины, против казарменного кнута, против солдатских цепей, сковывающих миллионы юношей Германии для того, чтобы вырвать из них разум, волю, сердце, все божеское и человеческое, и заменить их двумя идолами: «Родина и император».

– В то время, когда совершаются ужасные приготовления, – взывала она, – я призываю вас, немецкие и французские товарищи, не стрелять друг в друга, когда вас призовут к этому!

Ее страстные слова грозили зажечь пламя в народных сердцах.

И ее схватили и осудили на долгое заключение.

Но властные насильники все же еще боялись тогда чего-то и чрез некоторое время выпустили ее, чтобы держать ее под постоянной угрозой.

И в середине войны, когда вся сила была в их руках, в руках вождей убийства и разбоя, они бросили ее снова в тюрьму, потому что кому вступиться за человеческую свободу, когда все кричат: «Наша родина выше всего?!»

Но она успела с немногими друзьями, не потерявшими в себе человека среди общего безумия, обратиться ко всем товарищам рабочим воюющих стран с призывом о мире.

Эту женщину не раздавит пята венчанного убийцы. За решетками тюрьмы она останется свободна душою, она останется (а если будет нужно – и умрет) героинею свободы и братства.

Да здравствует великое, прекрасное женское сердце! Да здравствует гражданка всего мира Роза Люксембург!

Война войне до полного ее конца

Война войне до полного конца, – до исчезновения из мира последних следов, последних возможностей военного человекоубийства, братоубийства.

Мужчины, женщины, в ком бьется живое сердце, в ком есть капля любви к человечеству, собирайте, соединяйте все усилия, чтобы поднять человечество из грязи и крови, в которой оно тонет три года.

Вставайте все на войну с войною. Словом, делом, призывом, выяснением, действуйте, просвещайте, зовите всех на борьбу с войною, с этим проклятием, ужасом, постыднейшим преступлением человечества.

Три года как несутся над человечеством эти ужасные крики: «Убивай! Убивай! Убивай!» И люди режут друг друга. И стремящимся остановить их, кричат: «Не смейте! Изменники! Вы предаете родину!»

«Убивай! Убивай! Убивай!» И массовое взаимоубийство продолжается, продолжается, продолжается!..

Братья-люди! Да очнитесь же, да крикните же, наконец: «нет, мы не убийцы, мы люди»! Кричите все мужчины, женщины, дети, – кричите, чтобы крик ваш несся по всему свету, зажигая все сердца, чтобы пламя вашей души, вашей любви, вашей муки за человечество пылало бы среди тьмы гигантским побеждающим огнем, который ясно озарил бы, наконец, человечеству весь ужас его падения, его преступления.