Алексей. Кто ж там под Трактиром все-таки?
Мышлаевский. А вот эти самые Достоевские мужички, богоносцы окаянные. Все, оказывается, на стороне Петлюры.
Николка. Неужели? А в газетах пишут…
Мышлаевский. Что ты, юнкер, мне газеты тычешь! Я бы всю эту газетную шваль тоже перевешал на одном суку! Все деревни против нас. Я сегодня утром напоролся на одного деда в деревне Попелихе и спрашиваю его: «Деж вси ваши хлопци?» Деревня словно вымерла. А он-то со слепу не разобрал, что у меня погоны под башлыком, и за петлюровца меня принял и отвечает: «Уси побиглы до Петлюры…» Как тебе нравится?
Алексей. Да, здорово.
Мышлаевский. Ну, тут уж я не вытерпел. Мороз. Остервенился. Взял этого деда за манишку и говорю: «Уси побиглы до Петлюры? Вот я тебя сейчас пристрелю, старая б…! (Алексей и Николка взмахивают руками.) Ты узнаешь у меня, как до Петлюры бегают, ты у меня сбегаешь в царство небесное!..» Да не бойтесь, не скажу. И конечно, святой хлебороб прозрел в два счета. В ноги кинулся и орет: «Ой, ваше высокоблагородие, це я сдуру, сослепу, тильки нэ вбивайте». Вообще, хорошенькие дела. (Зевает.)
Алексей. Как же ты в город попал?
Мышлаевский. Сменили нас, слава тебе, Господи. А я в штабе на Посту Волынском скандал Щеткину устроил. Они рады были от меня отделаться и послали меня сюда в штаб. Ну их к лешему. Я завтра же перевожусь в дивизион по специальности. Довольно. Я свое сделал. (Зевает.) Мортирный дивизион тут формируется, Студзинский там старшим офицером… Я сейчас на паровозе приехал, совершенно обледенел… Мне бы Студзинского повидать. Две ночи не спал. (Дремлет.)
Николка. Он к нам сегодня вечером придет.
Мышлаевский. Ну, превосходно.
Алексей. Я сам к ним записываюсь, пойду врачом в дивизион…
Мышлаевский внезапно засыпает.
Николка. Ц…ц…ц… Витя! Витя! Господин капитан, ты не засыпай. Ты сейчас купаться будешь.
Алексей. Оставь его, пусть. Видишь, человек замучен.
Николка. О… пожалуй, это он.
Алексей. Звоночек похож.
Елена (выходя). Открывай, Николка, скорее.
Николка уходит в переднюю.
Николка. Кто там?
Алексей. Ну вот видишь, приехал.
В переднюю входит Тальберг.
Тальберг. Здравствуй, Николка.
Николка. Здравствуй, господин полковник.
Елена. Если б ты знал, как я волновалась!
Тальберг. Не целуй меня, я с холоду. Ты можешь простудиться.
Снимает шинель, остается во френче с двумя значками. Лицом Тальберг похож на крысу в пенсне, а фигурой на автомат.
Елена. Голову ломала, что с тобой случилось!
Тальберг. К счастью, я, как видишь, жив и здоров. У нас все благополучно? (Входит в столовую.) Здравствуй, Алексей.
Алексей. Здравствуй.
Елена. Отчего же ты так долго? Я бог знает что думала. Иди сюда, грейся.
Тальберг. На каждой станции были непредвиденные задержки. Я даже хотел послать тебе телеграмму, но потом решил, что это пустая трата денег.
Ба! Мертвое тело. Пьян, вероятно?
Алексей. Он не пьян. Замерз человек и не спал две ночи. Он только что с позиций.
Тальберг. Ах, вот как! А почему же такой экзотический наряд?
Алексей. Пришлось переодеть его.
Елена. Алеша, ты лучше его разбуди. А то он разоспится, потом не поднимешь. Ванна уже готова.
Тальберг. Мне, Лена, нужно сказать тебе два слова по важному делу.
Алексей. Мы сейчас уйдем к себе. Виктор! Виктор! (Будит Мышлаевского.)
Николка. Капитан! Вставай мыться.
Мышлаевский. Исчезни сию минуту.
Тальберг. Господин Мышлаевский строг по своему обыкновению.
Елена. Ну что ты, Володя, осуждаешь? Он совсем разбит, бедняга. На него смотреть было жалко.
Алексей. Виктор, поднимайся, поднимайся.
Мышлаевский. Мм… Ну в чем дело? Петлюра пришел, что ли?
Тальберг. Петлюры здесь, к счастью, нет.
Мышлаевский. Тем лучше. Мм… А!.. Здравствуйте, господин полковник.
Тальберг. Мое почтение, капитан.
Мышлаевский. Извини, Леночка, что я заснул.
Елена. Ну что тут извиняться. Иди купаться, спать потом будешь.
Мышлаевский. Нет, потом я лучше ужинать буду.
Алексей. Никол, идем его купать.
Мышлаевский. Дай папиросу, Алеша.
Николка, Мышлаевский и Алексей уходят.
Тальберг (прикрывая за ними дверь). Я органически не выношу эту трактирную физиономию.
Елена. Володя, как тебе не стыдно! Ну что он тебе сделал плохого?
Тальберг. Он принимает наш дом, то есть, пардон, дом твоих братьев и наш, за постоялый двор. Как только появляется господин Мышлаевский, появляется водка, казарменные анекдоты и прочее. Я совершенно не понимаю Алексея. У него система окружать себя бог знает кем! Впрочем, все это скверно кончится. Среди всех этих Шервинских и Мышлаевских Алексей сам сопьется.
Елена. Если б ты знал, Володя, как мне тяжело, что ты не любишь братьев. Только что ты приехал, я так волновалась, и первые твои слова…
Тальберг. Прости, пожалуйста, это не я не люблю твоих братьев, а они меня ненавидят.
Елена. Да, они тебя тоже не любят. И это так омрачает нашу жизнь. Кругом и так все страшно, все рушится, а у нас какая-то трещина в семье и все расползается, расползается. Нехорошо.
Тальберг. Ах трещина!.. Ну конечно, трещина… Это я устроил трещину. Очаровательное семейство Турбиных, и вот я женился, ворвался. (Тревожно глянул на часы на руке.) Ах, Боже мой! Десять часов. Ээ… Десять часов. Вот что, Лена, в сторону трещину и Мышлаевского. Случилась важная вещь.
Елена. Что такое?
Тальберг. Слушай меня внимательно. Немцы оставляют гетмана на произвол судьбы.
Елена. Володя, да что ты!
Тальберг. Тсс… Никто еще не знает об этом. И даже сам гетман.
Елена. Откуда ты это узнал?
Тальберг. Только что и под строгим секретом — в германском штабе.
Елена. Что же теперь будет?
Тальберг. Что же теперь будет… Гм… Десять часов три минуты. Так-с… Что теперь будет? Лена. (Пауза.) Лена.
Елена. Что ты говоришь?
Тальберг. Я говорю — Лена.
Елена. Ну что, Лена?
Тальберг. Лена. Мне сейчас нужно бежать.
Елена. Бежать? Куда?
Тальберг. В Берлин. Гм… Десять часов и четыре минуты. Дорогая Лена. Ты знаешь, что меня ждет в случае, если придет Петлюра…
Елена. Тебя можно будет спрятать.
Тальберг. Нет-с, дорогая моя, спрятать меня негде. Да и что значит — спрятать! Не могу же я, подобно сеньору Мышлаевскому, сидеть в каком-то дурацком халате в чужой квартире. Да и все равно найдут. И ты знаешь, что ждет тех, кто служил на видных должностях у гетмана.
