Роста небольшого, но представительный такой, волосы седые, и голос крепкий, густой - беривтон.
И сейчас же и запел Альфреду:
- Ты что ж, такой-сякой, забыл край милый свой?
Ну, пел, пел ему и расстроил всю эту Альфредову махинацию, к черту. Напился с горя Альфред пьяный в третьем действии, и устрой он, братцы вы мои, скандал здоровеннейший - этой Травиате своей.
Обругал ее на чем свет стоит, при всех.
Поет:
- Ты, - говорит, - и такая и этакая, и вообще, - говорит, - не желаю больше с тобой дела иметь.
Ну, та, конечно, в слезы, шум, скандал!
И заболей она с горя в четвертом действии чахоткой. Послали, конечно, за доктором.
Приходит доктор.
Ну, вижу я, хоть он и в сюртуке, а по всем признакам наш брат пролетарий. Волосы длинные, и голос здоровый, как из бочки.
Подошел к Травиате и запел:
- Будьте, - говорит, - покойны, болезнь ваша опасная, и непременно вы помрете!
И даже рецепта никакого не прописал, а прямо попрощался и вышел.
Ну, видит Травиата, делать нечего - надо помирать.
Ну, тут пришли и Альфред и Любченко, просят ее не помирать. Любченко уж согласие свое на свадьбу дает. Но ничего не выходит!
- Извините, - говорит Травиата, - не могу, должна помереть.
И действительно, попели они еще втроем, и померла Травиата.
А дирижер книгу закрыл, пенсне снял и ушел. И все разошлись. Только и всего.
Ну, думаю, слава богу, просветились, и будет с нас! Скучная история!
И говорю Пантелееву:
- Ну, Пантелеев, айда завтра в цирк!
Лег спать, и все мне снится, что Травиата поет и Ломбард на своем тромбоне крякает.
Ну-с, прихожу я на другой день к военкому и говорю:
- Позвольте мне, товарищ военком, сегодня вечером цирк увольниться...
А он как рыкнет:
- Все еще, - говорит, - у тебя слоны на уме! Никаких цирков! Нет, брат, пойдешь сегодня в Совпроф на Концерт. Там вам, - говорит, - товарищ Блох со своим оркестром Вторую рапсодию играть будет!
Так я и сел, думаю: "Вот тебе и слоны!"
- Это что ж, - спрашиваю, - опять Ломбард на тромбоне нажаривать будет?
- Обязательно, - говорит.
Оказия, прости господи, куда я, туда и он со своим тромбоном!
Взглянул я и спрашиваю:
- Ну, а завтра можно?
- И завтра, - говорит, - нельзя. Завтра я вас всех в драму пошлю.
- Ну, а послезавтра?
- А послезавтра опять в оперу!
И вообще, говорит, довольно вам по циркам шляться. Настала неделя просвещения.
Осатанел я от его слов! Думаю: этак пропадешь совсем. И спрашиваю:
- Это что ж, всю нашу роту гонять так будут?
- Зачем, - говорит, - всех! Грамотных не будут. Грамотный и без Второй рапсодии хорош! Это только вас, чертей неграмотных. А грамотный пусть идет на все четыре стороны!
Ушел я от него и задумался. Вижу, дело табак! Раз ты неграмотный, выходит, должен ты лишиться всякого удовольствия...
Думал, думал и придумал. Пошел к военкому и говорю:
- Позвольте заявить!
- Заявляй!
- Дозвольте мне, - говорю, - в школу грамоты. Улыбнулся тут военком и говорит:
- Молодец! - и записал меня в школу. Ну, походил я в нее, и что вы думаете, выучили-таки! И теперь мне черт не брат, потому я грамотный!
* Михаил Булгаков. Колесо судьбы
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
Два друга жили на станции. И до того дружили, что вошли в пословицу. Про них говорили:
- Посмотрите, как живут Мервухин с Птолемеевым! Прямо как Полкан с Барбосом. Слезы льются, когда глядишь на их мозолистые лица.
Оба были помощниками начальника станции. И вот в один прекрасный день является Мервухин и объявляет Барбосу... то бишь Птолемееву, весть:
- Дорогой друг, поздравь! Меня прикрепили!
Когда друзья отрыдались, выяснились подробности Мервухина выбрали председателем месткома, а Птолемеева - секретарем.
- Оценили Мервухина! - рыдал Мервухин счастливыми слезами. - И 12 целковых положили жалованья.
- А мне? - спросил новоиспеченный секретарь Птолемеев, переставая рыдать.
- А тебе, Жан, ничего, - пояснил предместкома, - па зэн копек [ни одной копейки (от фр. pas un kopek)], как говорят французы, тебе только почет.
- Довольно странно, - отозвался новоиспеченный секретарь, и тень легла на его профсоюзное лицо.
Друзья завертели месткомовскую машинку. И вот однажды секретарь заявил председателю:
- Вот что, Ерофей. Ты, позволь тебе сказать по-дружески, ты хоть и предместкома, а свинья.
- То есть?
- Очень просто. Я ведь тоже работаю.
- Ну и что?
- А то, что ты должен уделить мне некоторую часть из 12 целковых.
- Ты находишь? - суховато спросил Мервухин, предместкома. - Ну, ладно, я тебе буду давать 4 рубля или, еще лучше, 3.
- А почему не пять?
- Ну, ты спроси, почему не десять?!
- Ну, черт с тобой, жада-помада. Согласен.
Настал момент получения. Мервухин упрятал в бумажник 12 целковых и спросил Птолемеева:
- Ты чего стоишь возле меня?
- Три рубля, Ероша, хочу получить.
- Какие три? Ах, да, да, да... Видишь ли, друг, я тебе их как-нибудь потом дам - 15 числа или же в пятницу.. А то, видишь ли, мне сейчас... самому нужно...
- Вот как? - сказал, ошеломленно улыбаясь, Птолемеев. - Так-то вы держите ваше слово, сэр?
- Я попрошу вас не учить меня.
- Бога ты боишься?
- Нет, не боюсь, его нету, - ответил Мервухин.
- Ну, это свинство с твоей стороны!
- Попрошу не оскорблять.
- Я не оскорбляю, а просто говорю, что так поступают только сволочи.
- Вот тебе святой крест, - сказал Мервухин, - я общему собранию пожалуюсь, что ты меня при исполнении служебных обязанностей...
- Какие же это служебные обязанности! Зажал у товарища три целковых...
- Попрошу оставить меня в покое, господин Птолемеев.
- Господа все в Париже, господин Мервухин.
- Ну и ты туда поезжай!
- А ты знаешь куда поезжай?..
- Вот только скажи. Я на тебя протокол составлю, что ты в присутственном месте выражаешься...
- Ну, ладно же! - сказал багровый Птолемеев. - Я тебе это попомню!
- Попомни.
x x x
Был солнечный день, когда повернулось колесо судьбы. Вошел Птолемеев, и его фуражка горела, как пламя.
- Здравствуйте, дорогой товарищ Мервухин, - сказал зловещим голосом Птолемеев.
- Здравствуйте, - иронически сказал Мервухин.
- Привстать нужно, гражданин Мервухин, при входе начальника, - сказал Птолемеев.
- Хи-хи. Угорел! Какой ты мне начальник?
- А вот какой: приказом от сего числа назначен временно исполняющим обязанности начальника станции.
- Поздравляю... - растерянно сказал Мервухин и добавил: - да, кстати, Жанчик, я тебе три рубля хотел отдать, да вот забываю.
- Нет, мерси, зачем вам беспокоиться, - отозвался Птоломеев. - Кстати, о трех рублях. Потрудитесь сдать ваше дежурство и очистить станцию от своего присутствия: я снимаю вас с должности.
- Ты шутишь?
- По инструкции шутить не полагается при исполнении служебных обязанностей. Плохо знаете службу, товарищ Мервухин. Попрошу вас встать!
- Крест-то на тебе есть?
- Нет. Я в Союзе безбожников, - ответил Птоломеев.
- Ну, знаешь, видал я подлецов, но таких...
- Это вы мне?
- Тебе.
- Начальнику станции? Го-го! Ты видишь, я в красной фуражке?
- В данном случае ты - гнида в красной фуражке.
- А если я вам за такие слова дам по морде?
- Сдачи получите! - сказал хрипло Мервухин.
- С какой дачи?
- А вот с какой!..
И тут Мервухин, не выдержав наглого взора Птолемеева, ударил его станционным фонарем по затылку.
Странным зрелищем любовались обитатели станции через две минуты. Прикрепленный председатель месткома сидел верхом на временно исполняющем должность начальника станции и клочья разорванной его красной фуражки засовывал ему в рот со словами:
