Есть три почти невероятных события, из-за которых частный детектив Ницан бар-Аба, проснувшись, мог оказаться в состоянии шока. Первое – если бы он узнал, что накануне женился, второе – если бы он узнал, что накануне – умер, и третье… Собственно, как раз третье из ряда вон выходящее событие и имело место быть в то утро. А виновником события стал демон-рапаит по имени Умник. Вернее сказать, его подлинного имени Ницан не знал и знать не мог, поскольку Умник не разговаривал и при первом появлении не представился. Да и не интересовался Ницан никогда тем, как именно зовут в Изнанке Мира маленькое инфернальное существо, стоявшее на задних лапках, внешне походившее на упитанную крысу средних размеров, с хитроватой симпатичной мордочкой. Задние лапки были не крысиными, а птичьими – что и являлось самым характерным признаком демонической природы.

А не поинтересовался Ницан по причине вполне понятной и уважительной. Любой на его месте воздержался бы от вопросов. Сами посудите: Ницан пил беспробудно три недели, деньги закончились, а иного способа выхода из запоя, кроме приема ударной дозы алкоголя, прославленный частный сыщик никак не мог припомнить. («Прославленный», – это он сам о себе так думал в редкие минуты просветления.) И тут, словно по заказу, из ничего возникла симпатичная крыса, которая с умильной улыбкой держала в передних лапках поднос с запотевшей рюмкой ледяной пальмовой водки и ласково так кивала – мол, откушайте, господин Ницан, милости прошу! Он немедленно же и откушал, пробормотав прежде формулу материализации видений и таким образом обеспечив крысе возможность полноценного материального существования в нашем мире. Конечно, то оказалась совсем не крыса (ну какой крысе, скажите на милость, придет в голову таскать вам спиртное?), а демон-рапаит, получивший от Ницана прозвище «Умник» («Ну ты, Умник, вали отсюда, – молвил он заплетающимся языком, – и возвращайся с новой порцией…»). Умник тогда свалил. И вернулся. С новой порцией.

Вот таким, надо сказать, небезопасным способом Ницан однажды вышел из запоя. Небезопасным – потому что сразу же прекрасно понял, что имеет дело вовсе не с крысой, а с демоном-рапаитом. О рапаитах слыхали многие, но видели лишь некоторые. Видеть этих обитателей Изнанки Мира могут только алкоголики. Если человек алкоголик – значит, он непременно когда-нибудь увидит рапаита. Это неизбежно. Впрочем, справедливо и обратное утверждение: если человек хотя бы однажды увидел рапаита, он стопроцентный алкоголик. Всякий целитель эту особенность хорошо знает, и вопрос: «А вот не видали ли вы случайно когда-нибудь вот кого-нибудь эдакого?» – непременно фигурирует при визите к магу-целителю, специализирующемуся на лечении алкоголизма. Человек может не пить вообще, но если он видит перед собой упитанную крысу с подносом в передних лапках и если на подносе при этом стоит емкость со спиртным, а задние лапки у крысы птичьи – все. Следует немедленно бежать к целителю и сдаваться ему со всеми потрохами. Иначе от наваждения не избавиться. Никогда. То есть, ни в этой жизни, ни в будущей. И даже в царстве ужасной Эрешкигаль оно будет всегда с вами.

А вот Ницан, как уже было сказано, не захотел избавляться. О том, что он алкоголик, Ницан знал и без целителя. А наваждение ему понравилось. Спустя очень короткое время он убедился, что демон свои обязанности по доставке спиртного из Изнанки Мира выполняет добросовестно, что качество напитков существенно превышает качество земных напитков. Но главное – что рапаит вполне оправдывает полученную кличку. Удивительным образом именно постоянное присутствие маленького демона помогло Ницану завершить пару-тройку не самых простых расследований.

И вот как раз сегодня утром сыщик впервые всерьез задумался о демонической природе Умника и заподозрил маленького рапаита в демоническом коварстве.

Из-за воды.

Не воды вообще, а воды в рюмке. Рюмку подал хозяину рапаит, едва Ницан разлепил опухшие глаза и с неизбывной тоской окинул взором пространство захламленной комнаты, служившей одновременно спальней, кабинетом и столовой.

– Ч-черт… – прохрипел Ницан. – Опять я здесь…

Этой фразой начинался почти каждый день. Задумавшись однажды над смыслом, содержавшимся в ней, Ницан решил, что, по всей видимости, расторможенное подсознание таким вот образом выражало разочарование в количестве комнат и качестве жилья. А, возможно, еще и удивление тем фактом, что, уснув, например, в одном из Домов Иштар, в камере полицейского управления на проспекте Баал-Пеора или в ночлежке напротив моста Зиусидры, Ницан просыпался непременно дома и обязательно в собственной постели – хотя зачастую одетым. Вот как нынче, например, то есть, в старой кожаной куртке, разодранных и небрежно вновь сшитых по шву штанах, неизменной вязаной шапочке – но босой. Тяжелые армейские ботинки с подковками он, почему-то, спрятал под подушку.

И ведь не впервые! Ни разу не удалось ему лечь спать в ботинках – или поставить снятые ботинки на прикроватный коврик.

Словом, Ницан прекрасно понимал разочарование и удивление собственного подсознания и разделял оба этих чувства – а потому никогда не страдал от раздвоения личности. Пробуждение же в собственной постели, но одетым заставляло предположить безусловное вмешательство магических сил. Видимо, произнести транспортирующее заклятие Ницан был способен, а вот разоблачающее (в смысле – раздевающее) – уже нет.

Не исключено, впрочем, что фраза «Опять я здесь», носила и более глубокий, философский характер, и означала удивление фактом продолжающегося пребывания на этом свете вообще.

Так вот, сегодня Ницан бар-Аба, сказав: «Опять я здесь», – тут же получил от Умника рюмку, опрокинул ее и обнаружил, что вместо пальмовой водки или, на худой конец, лагашской горькой настойки, рапаит преподнес ему чистой и даже не очень холодной воды.

– Ты что? – спросил он, глядя на крысенка круглыми от ужаса глазами. – Очумел, что ли?

Мордочка Умника приняла озадаченное выражение. Он нервно постучал длинным хвостом по спинке стула, на котором сидел, заглянул в пустую рюмку. Рюмка тотчас вновь наполнилась прозрачной жидкостью. Ницан нахмурился, принял порцию из лап рапаита. Прежде, чем выпить, поднес рюмку к носу.

Запах отсутствовал.

– Ага-а… – зловеще протянул сыщик. – Вот, значит, как… Отравить меня вздумал?! – он совсем уж было собрался запустить рюмку в коварного рапаита, но неожиданная мысль остановила его. – Ну-ка, – сказал он обманчиво-ласковым тоном, – ну-ка, Умник, глотни.

Крысенок отчаянно замотал головой и на всякий случай перепрыгнул со спинки стула на обеденный стол. Ницан вспомнил, что сам демон спиртного не употребляет. Он сел на кровати, озадаченно осмотрелся. Проверка была необходима. Но как проверить?

Ницан снова лег и уставился на высокий потолок, покрытый пятнами плесени. Плесень имела разнообразные оттенки и образовывала столь причудливые узоры, что с их помощью можно было бы проводить проверки умственного здоровья, столь модные ныне в Центрах духовного исцеления.

Впрочем, сам сыщик любил разглядывать потолок по той причине, что плесень вызывала в его воображении неожиданные ассоциации, иной раз помогавшие расследованию двигаться в нужном направлении.

Сейчас, впрочем, созерцание голубых и сиреневых разливов, оттенявшихся рыжими подтеками, ничего не дало. Взгляд Ницана разочарованно заскользил по стене вниз.

Пока не упал на косо висевшее у окна зеркало в массивной облезшей раме. Вот тут его осенило.

– А вот Красавчика угостим, – пробормотал он. – Красавчик не даст соврать. Не такой он человек… То есть, демон…

Кроме рапаита Умника при Ницане обитало еще одно демоническое существо – девек по прозвищу «Красавчик». Имя девека выдавало тайную уверенность сыщика в собственной неотразимости – сам Красавчик не выглядел никак вообще. Он жил в зеркале и выделывал всякие малоприятные шутки с каждым, кто в это зеркало заглядывал. Вселился он туда давно, против воли хозяина (но, возможно, при полном согласии или даже участии подсознания последнего), и доставлял Ницану (и некоторым посетителям, имевшим неосторожность заглянуть в зеркало) немало неприятностей.