Richard Matherson — Hiding

© 1991 by Richard Matherson — Hiding

© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2025

 https://vk.com/litskit

Они были женаты всего два месяца, когда первая ссора растеклась по их жизни, как черная краска.

Она никогда по-настоящему не понимала его; тонкие и чувствительные моменты настроения и потребности, которые, подобно коршуну, переносили его с одного состояния в другое.

Вечно меняющийся. Вечно уязвимый.

Но она пыталась понять, потому что любила его доброе сердце; как он с теплом обнимал ее тело сильными руками, когда они занимались любовью. Как он подарив ей застенчивую улыбку укрывал ее пледом, когда они вместе пили капучино в постели; как он мог заставить ее смеяться изображая невидимых животных, имитируя их голоса.

Они хихикали вместе.

А потом были утренние разговоры по пустякам, когда они голые и сонные сидели на полу, или устраивали вечеринки похожие на детский праздник для двоих; с экзотическими угощениями, пантомимными шляпами, придуманными сюжетами.

И хотя они были разными, она всегда пыталась понять его как человека, а ему были небезразличны ее чувства. Иногда, когда он спал, довольный как младенец под толстой шерстью одеяла, она сползала с кровати и смотрела на его картины на стене спальни; пернатые акварели, полные надежд. Окна в идеальные миры.

Хрупкие места.

Гектические сны, в йогуртовых тонах.

Она восхищалась его воображением. Его изысканной чувствительностью. Как он мог прикоснуться к поверхности или цвету и сказать ей, о чем она думает. Как он мог взять на руки кошку, и она превращалась в убаюканного наутилуса в его теплых руках; как ребенок, которого держит мать.

Именно поэтому она пожалела об их ссоре.

Она впервые повысила на него голос, а он сидел такой бледный, что казалось, его засыпало снегом или окатили водой. Он бесшумно соскользнул со своего утреннего места, оставив газету открытой, а капучино — остывать.

Он поднялся по лестнице.

Это был последний раз, когда она его видела.

Он все еще был в доме. Но она не могла его найти. Она знала, что он там; чувствовала, что он где-то прячется. Горевал из-за размолвки. Исцеление от сиюминутной травмы может длиться долго.

Но он не позволял ей найти себя.

В редкие моменты, когда она искала, ей казалось, что она мельком видела его, мчащегося по изогнутым перилам из красного дерева наверху лестницы; мелькнула штанина брюк, уклонился локоть.

Однажды, через несколько дней после его исчезновения, она даже почувствовала в движении иронически вздернутый уголок его рта, фрагмент меланхолической улыбки. Неожиданно сладко защемило в груди. Вот он — вторая половинка сердца.

Внезапно он исчез.

Недели превратились в месяцы, а она продолжала оставлять еду на белоснежной и стерильной кухне, чтобы поддержать его и дать ему понять, что все еще любит его. Она оставляла записки, сначала сердито требуя, чтобы он вышел. Но когда от них не было никакого толку, она стала бояться, что они только напоминают об их ссоре и вновь и вновь будоражат обиды.

Надеясь, что еще не слишком поздно, она начала оставлять нежные записки. Записки, в которых она говорила ему, что любит его, что будет ждать его столько сколько потребуется. Что ей очень жаль. Она просила прощения.

Ответа так и не последовало.

Но еда все равно исчезала, а тарелка, стакан для питья и столовое серебро всегда мылись после этого невидимыми руками. Тканевая салфетка никогда не пачкалась, а клетка "гингем" всегда приятно переливалась, напоминая мягкий узор из красных кирпичей.

Хотя другие никогда не слышали этого и, по сути, считали, что он просто ушел от нее к другой женщине, она часто сидела, завороженная звуками его пения, замаскированными деревом и штукатуркой, прекрасно проникающими сквозь стены.

Он пел часами, и его приглушенные арии были наполнены сладкой болью. Красиво и трагично одновременно. Она пыталась записать ангельскую скорбь, как доказательство того, что она не сошла с ума, что он был в стенах, просто прятался.

Но ничего не выходило. Только намек на мелодию, сжатый и маленький, слышимый только верующим.

А те немногие, что были, отказывались слышать пение в скрипе полов и шорохе ветра. Их вера и сочувствие иссякли и улетучились, не в силах больше потакать печальной фантазии, которая больше не имела смысла.

Этого действительно никогда не было.

Недели перетекали в месяцы, а месяцы в года.

Телефон не звонил.

Почтовый ящик стоял пустой.

Прошедшие сезоны, навсегда уходили став часть истории; легендой об двухэтажном доме, в котором жили одинокая женщина и ее муж, спрятавшийся где-то, в стене или на чердаке.

Ее семья предложила продать дом. Переехать в другой город и перестать изводить себя пустыми надеждами. Продолжать жить.

Но она не могла смириться с мыслью, что незнакомые люди будут пытаться найти его, стуча по стенам, прислушиваясь, не раздастся ли голос, пугая его. Она не могла смириться с тем, что они могут принять его, но игнорировать его потребности. Что он может умереть от недостатка внимания или одиночества. Она решила остаться с ним в доме; они будут жить под одной крышей, хотя никогда не будут видеться.

Для нее это было лучше, чем вообще ничего.

И она всегда помнила слова его матери о том, что в детстве, когда его чувства были задеты, он прятался, пока не приходил в себя, простив все обиды.

— Он выйдет, когда будет готов, — прошептала она. — Просто говори тихо и будь терпелива. Громкие голоса пугают его.

Она больше не говорила громко.

В канун Рождества она завернула его подарки, используя яркую цветную бумагу и ленты, которые он всегда любил. Она на цыпочках спустилась по лестнице и оставила их под елкой. Затем она легла в постель и уставилась на стены, думая, наблюдает ли он за ней. Интересно, что он делает на Рождество?

Она выключила свет и встала с кровати, осторожно положив руку на теплую поверхность стены. Она поглаживала ее, медленно, с любовью, прослеживая пальцами ее гладкую поверхность, вспоминая, как она когда-то прикасалась к нему.

Она начала плакать, стараясь не издавать ни звука, чтобы не напугать его и не отпугнуть.

— Я так тебя люблю. Пожалуйста, вернись, — прошептала она. — Я всегда буду добра к тебе. Прости меня.

Ее рука прижалась к стене, как будто это была его большая ладонь, и она заснула, защищенная рядом с ним.

Утром она спустилась вниз, потирая грустные глаза.

Его подарки исчезли.

Но он оставил кое-что для нее; первое послание, которое он отправил с той стороны стен, из углов и теней, где он прятался.

Это был конверт, и он перевязал его лентой, в которую она заворачивала его подарки. Она с нетерпением открыла его и обнаружила внутри простую записку.

Там было написано всего одно слово: "Скоро".

Она улыбнулась, чувствуя волнение.

Она попыталась представить, как он сейчас выглядит. Немного старше, но такой же красивый и сильный. В ее воображении они с тоской смотрели друг на друга, и он протягивал к ней руки, желая снова довериться.

— Я люблю тебя, — сказал бы он. — И я скучал по тебе.

— Я люблю тебя, — говорила она.

Но пока что она разложила поленья в камине и включила рождественскую музыку. А когда кошка забралась к ней на колени, она поцеловала ее в холку и тихонько заговорила с ней.

— Он возвращается, — прошептала она. — Он действительно возвращается. Скоро.