Смешно, что всегда считала, будто умею контролировать свое тело, умею правильно расставлять приоритеты…

Ага… Конечно же…

— Отдыхаешь? — продолжает он, и в этом простом вопросе — все его отношение к моему, так называемому, отдыху. Пренебрежение, осуждение. Злоба.

Ну да, в его культуре женщина, появившаяся в подобном общественном месте в подобном виде — на сто процентов доступная. Падшая. И относиться к ней нужно соответствующим образом.

Ох, как это раздражает!

Я никогда не думала, что буду общаться… Да что там общаться! Даже близко не собиралась находиться с таким неандертальцем, шовинистом, деспотом.

Вся моя семья, вся моя культура, мои свободолюбивые предки, все восстает против такого!

И мне бы помнить о себе, о своей культуре, о том, что я, черт возьми, Гэлахер! И никто из моей родни никогда не прогибался…

— Пошли, — он ведет подбородком, указывая мне направление движения. Невыносимо властный, раздражающий жест, и я внутри вся пылаю, горю от гнева…

И не собираюсь никуда с ним идти! Конечно, нет!

Этот шовинист не появлялся полгода, и я радовалась! Да, радовалась! И надеялась, что избавилась от него окончательно… А то, что во сне его видела и иногда… Ну хорошо, не иногда! Каждый день! Каждый гребанный день вспоминала…

— Не сопротивляйся, сахир… — его улыбка, ослепительно белая на фоне надвинутого капюшона и темной густой бороды, завораживает настолько, что даже отвратительные слова и повелительная интонация не раздражают.

Я стою, смотрю на него, внезапно забыв обо всем, что имело значение буквально секунду назад.

Просто стою. Просто смотрю.

Сахир… На его языке это значит “маленькая”. Никто меня так никогда не называл… Малышка, куколка, девочка… Но “маленькая”...

Почему?

Я вообще не маленькая… Я подрабатывала моделью летом, перед первым курсом…

Но он выше на голову, шире на две меня. Для него я маленькая.

И мое сопротивление для него в самом деле смешно.

Он и отпустил-то меня только потому, что сам захотел. Его добрая воля… Великодушие, так сказать…

Но у всего есть завершение. Похоже, ему надоело ждать, пока я одумаюсь и вернусь…

Все это я читаю сейчас в его темных глазах, понимаю отчетливо, что будет дальше, если я… Подчинюсь. И пойду туда, куда он так повелительно и небрежно указывает.

И внутри меня буря! Потому что не просто так я сбежала. Не просто так хочу забыть! И в то же время…

Меня бьет дрожью предвкушения. Это что-то настолько дикое, настолько неправильно завораживающее, что сил противиться нет.

Я по нему скучала.

По этому шовинисту, бессовестному, жестокому… Мужчине, с которым мы находимся даже не в разных мирах! В разных вселенных! Мы никогда друг друга не поймем, никогда не пойдем навстречу друг другу…

Но это не мешает мне безумно его хотеть. До боли в груди, до дрожи во всем теле…

Я понимаю, что, если соглашусь сейчас, если повинуюсь, то это будет сигнал для него. Знак моего покорения. Того, что я приму его таким, какой он есть. А я не приму.

Просто…

Просто ночь, хэллоуинская, темная.

Просто на мне маска ведьмы.

А он — инквизитор.

И это игра.

Опять.

Он не играет, я вижу по взгляду.

А вот я… Поиграю.

В прошлый раз моя игра дорого мне обошлась. Но я же умная девочка, я умею проводить работу над ошибками…

И в этот раз все будет по-другому.

Я все еще раздумываю над этим, когда терпение у моего инквизитора иссякает.

Он неожиданно становится ближе, на талию опять ложатся тяжеленные ладони, и я, взвизгнув, оказываюсь прижата к каменному телу!

Он подсаживает меня себе на талию! Словно ребенка!

Машинально обхватываю его бедра ногами, радуясь, что юбка широкая, позволяет это, в шоке смотрю в его внезапно невероятно близкие глаза, задыхаюсь от пряного, острого аромата тела.

— Непослушная сахир… — гортанный голос, грубые интонации, жесткий перехват под ягодицы.

И мир умирает в моих глазах.

Нет ничего и никого: ни этого вечера, ни медленной, тягучей, жутковатой музыки, ни любопытных взглядов со стороны. Ничего, кроме него.

Я скучала по этой властности, по этой грубости, бескомпромиссной уверенности в том, что ему позволено все.

Я — дура.

В отдельном кабинете тоже полумрак и тоже музыка. Но медленней и тише.

А еще никого, кроме нас.

Откуда он знает, что здесь есть такие комнаты? Он тут был? С кем-то другим?

Ревность, ненужная, неправильная, но жуткая и острая, бьет по горлу, и я не в силах вздохнуть.

— Отпусти! — задушенно, на остатках дыхания хриплю я, и с размаха бью обеими ладонями в твердую грудь.

Тут же шиплю от боли, отбивая ко всем чертям мягкие ткани, а инквизитор слушается. Чуть размыкает ладони, позволяя соскользуть по своему телу вниз.

Делаю это и торопливо отступаю в сторону.

Независимо задираю подбородок, сжимаю губы.

— Что ты здесь забыл?

— Тебя, — пожимает он плечами, а затем тянет ладонь к моим волосам, — рыжая… Красиво…

Уворачиваюсь, делаю еще шаг назад.

Упираюсь лодыжками в низкий диван. Здесь очень мало места, и все его занимает он.

— Тогда зря приехал.

— Нет, — медленно ведет он подбородком, — не зря… Со мной поедешь.

Это не вопрос, естественно.

— Нет!

Мой ответ вызывает только насмешливо поднятую бровь.

— Хочешь тут остаться?

— Хочу, чтоб ты ушел.

— Нет, я устал смотреть со стороны…

— И давно… смотришь?

— А ты как думаешь?

— Погоди… — меня внезапно осеняет, — у нас недавно сменился владелец контрольного пакета акций…

Ленивая снисходительная усмешка подтверждает мои опасения. И неожиданно попершая в гору карьера становится абсолютно понятной… Это не за мои заслуги мне новый проект дали и оклад повысили. Верней, не за те заслуги!

Он беспардонно влез в мою жизнь, опять, опять влез!

Ярость выжигает предательскую слабость перед ним, вот уж воистину инквизиторский костер! Очищающий!

И я сжимаю кулаки, смотрю в его темные глаза уверенно и жестко:

— Отлично! Рада, что узнала это до того, как приступила к работе по проекту. Завтра же уволюсь.

Он не отвечает, смотрит просто, и столько уверенности в его взгляде, что ярость моя становится еще огненней, еще чище!

— Отстань от меня! Нас никогда ничего не будет связывать.

— Нас все связывает, — возражает он, — и ты все равно будешь со мной. Рано или поздно.

— Нет!

— Да. Что тебе нужно? Скажи? Все будет.

Ах ты… Падишах восточный!

— Разведись с женой.

Шах и мат.

— Ты же знаешь, что не разведусь, — абсолютно спокойно отвечает он.

И я задираю подбородок, стараясь не замечать, насколько он близко. Чересчур.

И злится. Я поставила невыполнимое условие. Но я имею право на него.

— Тогда уходи, — я, так же, как он, веду подбородком в сторону двери, но он только усмехается. И оказывается еще ближе.

— Ты же знаешь, что не уйду… — голос ниже, по сердцу царапает… Больно, черт!

— Ты же знаешь, что ничего не получишь… — смотрю, не могу оторваться. Темный, тяжелый, горячий. Не устоять мне. И эти слова — всего лишь последняя неудачная попытка удержаться.

Это понимаю я. И он тоже понимает.

А потому усмехается и шепчет, уже в губы мне:

— Получу…

А в следующее мгновение меня сносит бешеным, безумным, таким ожидаемым, таким правильным ураганом!

Я не сопротивляюсь, разом утратив все силы, моральные и физические, только руки бессильно скользят по широченным плечам, сжимают темный плащ с инквизиторскими знаками.

Адиль наклоняется, обволакивает собой, плащом, руками…

Сама тьма целует меня!

Сама тьма сжигает в порочном, безумном пламени!

И я горю.

С наслаждением и освобождением.

С ним я перестаю контролировать все вокруг, и себя тоже.

Это пугает, это заставляет бежать в ужасе, потому что нельзя так жить, полностью отдав контроль над собой другому!