***

Воскресенье, 12 марта, около 16 часов

– Мадам Мантень? - Барон протянул уставшей женщине в видавшем виды домашнем халате свою визитную карточку. - Мне хотелось бы побеседовать с вашим мужем.

В дальней комнате захныкал ребенок. Дама выругалась и заорала:

– Жан, к тебе!

В прихожую, зевая, вышел толстяк в роскошной голубой пижаме и халате с кистями:

– Барон Семитьер? Неожиданный визит. Что вам нужно?

Гведе молча развернул вчерашнюю “Le Petit Journal” со статьей о поимке Мясорубки:

– Изволите выдать причитающийся мне выигрыш? Хочу напомнить, что по условиям пари, вы также должны пробежаться в подштанниках до Триумфальной арки, прилюдно признавая себя глупцом.

Чиновник вальяжно протянул руку за газетой и с важным видом медленно прочитал заметку. Пожал плечами:

– Не вижу причин считать вас победителем в нашем споре. Более чем уверен, что жандармы попросту схватили первого попавшегося человека с темным прошлым и повесили на него всех собак. Подождем которое веря, чтобы убедиться в том, что убийства прекратились. Думаю, пяти лет вполне хватит.

Барон зябко засунул руки в карманы пальто. Он говорил тихо, почти ласково, даже улыбаясь, но глаза его были холодными, как зимняя Сена:

– Месье Мантень, вы слышали когда-нибудь о плачущей графине? Позвольте я расскажу вам ее прелюбопытнейшую историю. В конце сороковых годов, буквально сразу после войны, в Лютеции жила весьма эксцентричная дама. Луиза Бларе, кажется. Голубых кровей художница, завсегдатай самых модных салонов столицы. Помимо довольно-таки посредственной мазни, мадам Бларе была известна своей склонностью к азартным играм и риску. Ее страсть и адреналиновая зависимость привели ее в один из притонов на самом дне города, где раз в неделю собирались подобные ей игроманы. К сожалению, наша героиня тогда проигралась в пух и прах. Графиня осталась не только без единого экю, но и без принадлежащей ей недвижимости. Дальнейшая ее судьба является загадкой. Одни говорят, что она, окончательно потеряв голову, поставила на кон свою жизнь. Другие утверждают, будто мадам Бларе обвинила игроков в мошенничестве и отказалась платить. Вследствие чего ей перерезали глотку, а труп сбросили в Сену. Одним словом, версий множество.

– Вы пытаетесь мне угрожать??? - голос буржуа сорвался на фальцет.

Семитьер поднял руки в примирительном жесте:

– Как вы могли такое подумать! О каких угрозах может идти речь? Я рассказал вам эту историю к тому, что и по сей день призрак несчастной женщины бродит по улицам Лютеции, преследуя тех, кто отказывается расплачиваться по счетам. Особенно в том случае, если вексель был подписан в процессе спора или карточной игры. Поговаривают, что глупцы, которые пытаются избежать справедливой оплаты, буквально сходят с ума из-за преследующей их по ночам графини. Один из пациентов приюта для душевнобольных Россини утверждал, что в лечебницу его привели именно ее рыдания.

Жан Мантень хмыкнул:

– История крайне интересная, но пугать ею меня бесполезно. Святая вода из Лурда и животворящий крест, освященный в соборе Богоматери вышвырнут прочь из моего дома любое привидение. А теперь - прошу простить. У меня есть дела более важные, нежели выслушивать небылицы от безумного могильщика.

Дверь с треском захлопнулась. Барон пожал плечами:

– Что ж. Мое дело было предупредить. - В его руках появился пухлый хрустальный фиал. Вытащив зубами пробку, он поднес узкое горлышко к замочной скважине. Из сосуда вырвалась тонкая струйка тумана, после чего исчезла в жилище чиновника.

Семитьер довольно хмыкнул и, постукивая тростью по стене, направился по лестнице к выходу.

***

Понедельник, 13 марта, вечер

Ресторан “Золотая антилопа” расположился на углу бульвара Сен-Мишель, в самом сердце буржуазной части столицы, где воздух пах не углем, а лавандой и духами. Здание его выделялось среди соседних домов резными карнизами и витражами. Над входом висела бронзовая вывеска, которая поблескивала в тусклом сиянии уличных ламп, а изнутри доносились приглушенные звуки струнного квартета, вплетенные в легкий гул разговоров.

Внутри заведение выглядело царством роскоши и респектабельности. Зал освещали люстры из хрусталя и бронзы, подвешенные на цепях к потолку, расписанному сценами охоты на мифологических животных. Стены, обитые темно-зеленым бархатом, украшали картины в позолоченных рамах — портреты красавиц с холодными глазами и пасторальные пейзажи галльских деревень. Столы, накрытые белоснежными скатертями, сверкали серебряными приборами и фарфором, а официанты в черных фраках двигались бесшумно, словно тени, разнося изысканные блюда.

Роза, Барон и Франсуа Раффлз сидели у окна, выходящего на бульвар. Девушка, непривычная к такой пышности, осторожно держала бокал с рубиновым вином, ее черное платье от Барона выглядело скромно, но изящно среди ярких нарядов других гостей. Инженер-сыщик, щеголяющий в форменном мундире, также казался здесь чужаком. Барон же, в своем похоронном фраке с золотыми пуговицами, смотрелся как хозяин этого мира - его бледное лицо и горящие глаза притягивали взгляды, а трость с серебряным черепом ворона на рукояти лежала рядом, словно молчаливый страж.

На столе перед ними красовались блюда, достойные королей: жареный фазан под соусом из трюфелей, устрицы в маринаде, поданные на серебряных тарелках, и десерт - шоколадный мусс, украшенный съедобным золотом.

Официант, с поклоном поставивший перед Бароном поднос с тушеным кроликом в вине, тихо произнес:

– Блюдо от шеф-повара за счет ресторана. Изысканная кухня Гельвеции отлично будет звучать под аккомпанемент красного андалузского. Сто ливров за порцию.

Роза ахнула, Раффлз приподнял бровь, а Барон, отрезав кусочек мяса, лениво усмехнулся:

– Сотня монет за кролика? Ха! За такие деньги я бы воскресил его, чтобы он сам доплатил за честь быть мной съеденным. Впрочем, смерть всегда дорого стоит — особенно если ее подают с гарниром.

Роза смущенно улыбнулась, а Раффлз фыркнул, скрывая смех за бокалом.

– Барон, Роза, к слову, вы слышали о том, что было сегодня утром на площади Бонапарта у арки?

Семитьер утер губы, заинтересованно посмотрел на друга:

– Нет, но надеюсь, ты расскажешь.

Инженер-сыщик расхохотался:

– Лучше, чем репортеры “Скандалки” я рассказать сделать не смогу. Извольте ознакомиться. - С этими словами он протянул Барону смятый газетный лист. Гведе откашлялся и прочел вслух:

“Сегодня утром Елисейские поля, сияющий центр нашей славной столицы, стали ареной невиданного позора. Некий полоумный малый, лишенный всякого стыда и одежды, носился по бульвару, вопя во все горло и пугая добропорядочных граждан. Его крики - "Графиня, простите! Я ваш навеки!" - разносились над мостовой, заставляя дам падать в обморок, а кучеров терять управление.

Свидетели утверждают: этот несчастный, чье имя пока остается тайной, выскочил из переулка близ Фобур Сен-Оноре в чем мать родила, с растрепанными волосами и безумным взглядом. Он бросался к прохожим, умоляя передать его мольбы некой графине Л. "Она сводит меня с ума!" - кричал он, пока жандармы, наконец, не скрутили его под громкий свист толпы.

Кто эта таинственная графиня? Уж не та ли светская львица, что недавно блистала на балу у герцога Орлеанского? Говорят, ее холодный нрав сломал не одно сердце, но чтобы довести беднягу до такого - это уже нечто! Или, быть может, он - жертва карточного долга, проигравший все, вплоть до панталон? Читатели, пишите нам свои догадки! А пока Лютеция гудит: любовь ли это безумная или просто дурной спектакль? Одно ясно - Елисейские поля еще не видели такого срама!”

Барон хмыкнул:

– Хоть в чем-то столичные писаки не ошиблись. Карточный долг, господа, вещь святая. Однако, я не думал, что нервов Жана Мантеня хватит всего на сутки. Нужно будет наведаться к нему, как только его перевезут из кордегардии в мягкую комнату Сальпетриера.