Неожиданно послышались то ли раскаты грома, то ли далекая канонада. А через несколько минут громыхнуло уже ближе. Я увидел, как на лицах моих сокамерников появлялась надежда.

– Значит, так, – сказал я. – Судя по всему, это то ли Тёрчин, то ли югороссы, ворвавшиеся в Вашингтон. Но про нас вряд ли кто-нибудь знает. Более того, вполне вероятно, что нас попросту всех прикончат, когда югороссы или тёрчинцы – нам это уже будет все равно – доберутся до тюрьмы.

– И что же нам делать? – уныло промямлил Деннис.

Эх, не служил он в армии. Мне довелось, пусть недолго – в начале мая шестьдесят первого года я пошел добровольцем в Четырнадцатый Северо-Каролинский полк, а в июне меня из-за нехватки офицеров назначили капитаном. Хорошо ли я воевал, не знаю, но поучаствовать в нескольких операциях я успел. Но осенью того же года мне неожиданно предложили стать новым прокурором Восьмого округа моего родного штата, и я позволил себя уговорить перейти на эту должность. За что мне до сих пор мучительно стыдно – я просидел практически всю войну в тылу. Но кое-какой боевой опыт в первый год войны я все же успел получить.

– Оружия у нас нет – нет даже топчанов, у которых можно было бы оторвать доску. Остаются лишь параша – ее я выплесну в лицо первому, кто войдет, – и кулаки. Так что те из нас, кто может хоть как-то сопротивляться, подходите ко мне. Давайте хоть уйдем красиво из этой жизни, как мужчины, а не скотина на бойне.

Желающими оказались практически все, вот только физически на это были способны всего девять человек, не считая меня – шестеро новичков, сенатор Спенсер и двое из Палаты представителей. Я распределил между ними роли и добавил:

– Действуем по моему приказу. Если я выйду из строя, то командует сенатор Спенсер.

Удивительно – еще пять минут назад казалось, что вокруг меня практически все выглядели как ходячие – точнее, лежачие – трупы, не способные даже встать на ноги. А сейчас на лицах многих появилось выражение людей, у которых возникла хоть какая-то надежда на будущее. Я подумал, что надеяться нам, собственно, не на что. Но, как сказал один из новых, в листовке, за которую его сюда посадили, была статья самого Марка Твена. И в ней приводились слова одного из югороссов: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Вот я и хотел умереть стоя.

Неожиданно послышались выстрелы, а потом громыхнул взрыв в коридоре тюрьмы. Неужто сюда добрались югороссы либо тёрчинцы? И что это такое взорвалось – неужто граната? Откуда? Как?

Но, повинуясь инстинкту, выработанному на войне, я заорал:

– Все на пол! Действуем только по моему приказу.

Последовал еще один взрыв, а также пара выстрелов. Потом все стихло. А через пару минут я услышал скрежет ключа в замочной скважине и скомандовал:

– Всем приготовиться. Действовать по моей команде! Но лишь тогда, когда я ее отдам. Возможно, нас пришли спасти.

Мои ребята поднялись, как могли – кто держался за стену, кто шатался, но у всех на лице была решимость пополам с надеждой. Я с трудом поднял над головой почти полную парашу, приготовившись метнуть ее в того, кто появится в дверном проеме. Дверь приоткрылась, никто в камеру не вошел. Лишь голос с легким акцентом произнес:

– Господа, все в порядке. Прошу вас держать спокойствие. Я – штабс-капитан армии Югороссии Николай Бесоев. Мы пришли вас освободить. И оказать первую помощь тем, кто в ней нуждается.

Акцент был мне совершенно незнаком, и я решил, что этот человек именно тот, за кого он себя выдает – ну не может тюремщик в Вашингтоне быть русским! Поэтому я с облегчением поставил парашу на место – увы, чуть расплескав ее – и сказал:

– Джентльмены, это и правда наши! Отставить сопротивление! Господин капитан, не все могут передвигаться самостоятельно. А те из нас, кто может, сейчас выйдут.

Президент Североамериканских Соединенных Штатов Джордж Фрисби Хоар

Вчера вечером судьба преподнесла мне подарок – или так мне поначалу показалось. Намедни по моему приказу арестовали делегацию из Нью-Джерси. Вообще-то я собирался наказать лишь одного сенатора Рандольфа, который посмел не поверить официальной версии о смерти Уилера. Но другой сенатор от того же штата, Джон Мак-Ферсон, не только сам выразил возмущение по поводу этого ареста, но и подговорил членов Палаты представителей от этого проклятого штата примкнуть к протесту. Пришлось их всех арестовать и препроводить в Центральную тюрьму.

Как ни странно, когда я был еще сенатором, мои отношения с Мак-Ферсоном были почти дружескими. Более того, я даже осторожно прощупал его в качестве возможного союзника, но он принял мои намеки весьма прохладно, и я сделал вид, что все это было не более чем шуткой.

А до того мы с Мэри даже разок отобедали у Мак-Ферсона. Женщина, которую я принял за его супругу, оказалась ее сестрой… Джоан была помолвлена с неким виргинцем-студентом Колледжа Нью-Джерси, который в 1861 году вместе с другими южанами покинул университет и пошел воевать за Конфедерацию, где и погиб. Сестра взяла ее к себе, и с тех пор Джоан так и жила с ней и ее мужем. А когда законодательное собрание Нью-Джерси назначило его сенатором, то именно Джоан переехала в Вашингтон, где и вела дом своего зятя. Я подозревал, впрочем, что ее обязанности на этом не заканчивались.

Должен сказать, что она мне внешне очень понравилась – не столько телом, как Луиза Паттерсон, сколько своей миловидностью. Но мои попытки флирта она предпочла попросту не заметить. А вчера Колин объявил мне, что меня хочет видеть какая-то женщина. И когда я увидел, что это Джоан, я еле-еле сумел скрыть свою радость. А как только мы остались наедине, она бросилась передо мной на колени.

– Умоляю вас, мистер президент, пощадите моего зятя! Он и правда ни в чем не виноват!

Я поднял ее за плечи, улыбнулся и предложил:

– Давайте обсудим это за ужином!

Потом она с обреченным видом согласилась на мое предложение показать ей особняк, а когда мы оказались в моей спальне и я повалил ее на кровать, напряглась, но позволила мне себя раздеть. К моему вящему удивлению, она оказалась девственницей…

Сегодня утром она попыталась встать около шести утра, пока я еще спал, но я придержал ее и сказал:

– Джоан, не уходите! Если вы, конечно, хотите, чтобы я отпустил вашего зятя…

На этот раз я вспомнил свою гарвардскую молодость и сделал с ней то, что в этой древней академии обычно происходит между старшекурсниками и новыми студентами. Она молчала со слезами на глазах, когда вдруг где-то относительно недалеко послышались взрывы.

– Что это, мистер президент?

– Побежали поскорее отсюда!

– Дайте я оденусь…

– Берите одежду с собой.

Мы побежали по черной лестнице, ведущей в подвал. Мне сразу стало ясно, что по нашу душу пришли то ли тёрчинцы, то ли – что еще хуже – югороссы. В любом случае лучше мне было отсюда побыстрее уйти.

Я втащил ее в какое-то складское помещение и сказал:

– Жди здесь!

Сам же зашел в соседнюю комнату, оказавшуюся угольным складом. Схватив лопату, я вернулся туда, где оставил эту дуру, и изо всех сил ударил ее по голове. Она упала бездыханная. Я спрятал свою одежду под углем, затем напялил балахон Джоан – он на меня, как ни странно, хоть и с трудом, но налез. Женщина она была высокая, а платье было ей очень даже велико – я подозреваю, что она его специально надела, чтобы не вызывать во мне похоть. Не помогло…

Сверху послышался шум. Я вновь подхватил лопату и побежал этажом выше – не хватало еще, чтобы мое бегство обнаружили раньше времени. Но на площадке черной лестницы, дверь с которой на первый этаж была закрыта, оказался лишь мой верный Колин. Жаль, но ты, дружище, оказался здесь напрасно. Я без лишних слов саданул его лопатой по голове, затем сбежал вниз, натянул пониже чепец этой дуры, добежал до выхода к общежитию прислуги и не спеша продефилировал мимо здания, виляя бедрами, к выходу из сада для слуг. Мне показалось, что я увидел какие-то тени в саду, но меня они то ли не заметили, то ли не обратили на меня внимания.