Мой будущий зять почти тут же ответил мне согласием, сказав, что будет рад послужить, как он выразился, «нашей праматери России», тем более что разрешение от командования на переход на службу императору Александру Александровичу у него уже имеется. И тут же высказал мне ту же мысль, с которой я не расставался все последние дни: Югороссии в ближайшее время на суше, скорее всего, воевать уже не придется. А вот у Российской империи с ее огромными территориями и протяженными границами все еще впереди.

25 (13) мая 1871 года.

Дублин. Кафедральный собор Святой Троицы.

Александра Кропоткина, невеста

Я с девушками сидела в здании капитула при соборе. Моя свидетельница, княгиня Болгарская Ирина, суетилась вокруг меня. На мне было надето столько драгоценностей, сколько я никогда не видела — уральские изумруды, присланные его императорским величеством из Петербурга, бриллиантовая брошь, подарок Ирины и ее мужа, агатовое ожерелье от ее величества королевы Вюртембергской Ольги… На голове красовалась фата из тончайшего вологодского кружева с золотыми нитями и вплетенными крупными жемчужинами, привезенная великим князем Владимиром, братом его императорского величества. И сапфировые серьги, которые мне одолжила моя новая подруга Катриона Стюарт (они и старые, и синие, и не мои — все как здесь полагается: something old, something borrowed, something blue…)

— Ну что ж, ваше будущее величество, — наконец усмехнулась Ирина, окинув меня в последний раз критическим взглядом. — Такого совершенства я еще не видела. Может, впрочем, здесь еще чуть подколоть… И здесь… Впрочем, лучшее — враг хорошего. Лучше давай не будем! Ты и так всех их поразишь наповал!

И в этот самый момент в дверь постучали, и я услышала голос папа́:

— Сашенька, пора!

Он взял меня под руку, и мы торжественно вошли в полумрак прекрасного готического собора. На стенах кое-где висели иконы, заграждение у алтаря было превращено в подобие иконостаса, но со вкусом, так, что это вписывалось в общую картину. Стояли лавки — все-таки к ним ирландцы привыкли, — но их так красиво украсили цветами, что внутренность собора была похожа на клумбу. А на амвоне у иконостаса меня уже поджидал Витенька со своим свидетелем, адмиралом Ларионовым, вероятно, самым знаменитым и самым загадочным правителем на белом свете.

Я подошла к будущему мужу, Ира встала сзади и справа от меня, а я оглядела зал, в котором увидела не только князя Сергея и великого князя Владимира, королеву Ольгу Вюртембергскую и других представителей королевских и дворянских родов, но и моих родных, и Витиных друзей — Сергея Рагуленко, Сэма Клеменса, Джима Стюарта с его очаровательной Катрионой, и многих других… Я только успела шепнуть Вите, ведь сегодня у нас не только свадьба и коронация:

— С днем рождения, любимый! — как протодиакон громогласно провозгласил:

— Bless, master![28]

Павел, митрополит Дублинский и всея Ирландии, пропел, даже не заглядывая в текст (быстро же он его выучил!):

— Blessed is our God always, now and ever and unto ages of ages![29]

Начался наш чин венчания. Конечно, я ни разу ранее не слышала его по-английски, но придется — все же большинство ирландцев не говорит на гэльском, языке их предков. Но кое-какие молитвы повторялись и по-гэльски, а хор, приехавший с нами из России, пел иногда и по-церковнославянски.

И вот, наконец, церемония закончилась, и нам спели «Многая лета!» по-церковнославянски, по-английски и по-гэльски. Праздновать будем позже, а пока мы с Витей удалились по разным комнатам — его и меня готовили ко второй церемонии.

Через два часа мы вышли на улицу — Виктор, в его новой королевской мантии из вышитого золотом зеленого шелка, со всеми его наградами, и я, в платье до пола той же расцветки. Наград у меня еще не было, да и не заслужила я их, в отличие от Витеньки, хотя мне уже сообщили, что завтра, уже будучи королевой, меня наградят высшими женскими орденами России, Болгарии и Вюртемберга. Перед нами построился взвод Королевских стрелков и Королевских партизан, слева — взвод югороссов под командованием Сергея Рагуленко, справа — конфедератов под командованием генерала Нейтана Форреста.

Ударили колокола собора, и наш почетный эскорт, чеканя шаг, направился к его дверям. Витя взял меня под руку, и мы двинулись вместе с ними. У входа в собор эскорт выстроился в две шеренги, и мы медленно сквозь него вошли в огромный собор. Утренних цветов в нем больше не было; вместо них все скамьи были украшены зелено-золотыми лентами. В первых двух рядах слева расположились наши личные гости — родственники, друзья и соратники. За ними находились мои новые подданные — духовенство, аристократия и наиболее отличившиеся из тех, кто боролся за свободу Изумрудного острова. Там же заняли места ирландцы из нашего почетного эскорта. Справа же в первом ряду находились наши почетные гости, а во втором — те немногие дипломаты, из стран, уже признавших Ирландию, а также от пока еще несвободных Конфедеративных Штатов Америки. За ними стояли солдаты и матросы из Югороссии и Конфедерации.

Митрополит Павел встретил нас в дверях и дал нам поцеловать крест, после чего за руки отвел нас к Царским вратам, которым мы поклонились, после чего подошли и поцеловали иконы, присланные из России. Потом мы сели на подготовленные нам троны — два резных деревянных кресла с ирландскими мотивами, обитые пурпурным бархатом, рядом с которым — стол, также покрытый бархатом того же цвета, на котором лежали две короны, каждая на своей подушке, а на третьей — булава и скипетр. Рядом же, на специальных вешалках, находились порфирные мантии, побольше и поменьше.

И вот, после чтения псалма и молитв, чтений из Апостола и Евангелия от Матфея, митрополит взял мантию побольше и передал ее Вите, который надел ее поверх зеленой мантии. Потом митрополит благословил его, протянул ему цепь новосозданного ордена Святого Патрика, поднес подушечку с царской короной, и вторую — со скипетром и державой. После этого я, как мы и репетировали, стала перед Витей на колени, а он приложил корону к моей голове и опять надел ее. Затем митрополит благословил меня, а Витя надел на меня мантию и цепь второго ордена Святого Патрика. Он взял корону поменьше и надел ее мне на голову.

Затем началась литургия, с миропомазанием и с первым нашим причастием после коронации. И вот, наконец, отгремело пения «Многая лета» (Many years — на английском), и к нам потянулись гости с поздравлениями. Витя настоял на том, чтобы мы дождались всех гостей — ведь каждый, кто воевал за свободу и независимость Ирландии, для него не менее дорог, чем любой аристократ.

На торжественный прием в Дублинском замке после окончания церемонии мы приехали в резной золоченой карете — подарке дублинских мастеров. Я помню приветственные крики толпы, разносившиеся повсюду. Весь город торжествовал, везде висели ирландские флаги — золотая арфа на зеленом фоне — и, казалось, любовь к новым монархам была всенародной. Только раз я краем глаза увидела, как ребята Сергея Рагуленко вдруг вбежали в чей-то дом, и еще раз, у самого замка, как какую-то девушку уводили под руки.

Много позже я случайно узнала, что в том доме были двое стрелков — хорошо еще, что Сергей вовремя увидел что-то в открытом окне. А девушка, некая Фиона Свифт, подготовила бомбу, которую она собиралась бросить в нас, когда мы выйдем из кареты. Узнала я про это только тогда, когда Катриона Стюарт попросила меня о помиловании для ее бывшей подружки. Конечно, я согласилась, с условием, что Фиона навсегда покинет Ирландию.

И вот — прием в Дублинском замке. Всех желающих угощали во внутренних дворах замка, а во дворце были задействованы все помещения. Праздновали мы и свадьбу, и коронацию до позднего вечера. И когда мы с Витей наконец уединились в королевской спальне после того, как меня раздели служанки, мой венценосный супруг — о, как сладко это слово! — обнимая меня, вдруг шепнул: