Началась Божественная литургия. Как только закончился евхаристический канон, то началось и само рукоположение.
— Аксиос, — величественно возгласил я, надевая на владыку очередной предмет облачения епископа. — Достоин!
— Аксиос, аксиос, аксиос, аксиос, — вторя мне, ангельскими голосами пел церковный хор.
Причащал я уже митрополита. А после службы владыка Павел сам зачитал свой указ «дабы вернуть нашу Церковь к вере предков наших». Отдельно было оговорено разрешение женатым мужчинам становиться священниками «по правилам нашей древней православной церкви, как это было в Ирландии от святого Патрика и до противоправного учреждения целибата после раскола Церкви», разъяснив при этом, что правило сие не распространяется на тех священников и иерархов церкви, которые подобно ему приняли на себя монашеский обет.
Ну, вот, кажется, и все! Одной епархией Русской Православной Церкви стало больше, чему немало помогло ослиное упрямство окружавшей нового папу верхушки католических кардиналов.
Думаю, что придуманная ими непогрешимость римских пап еще не раз и не два аукнется Католической церкви. Ибо папа не сам Бог, и даже не его представитель, а следовательно, как и любой земной человек, может и должен ошибаться. Человек слаб, и к этому надо отнестись с определенной долей снисхождения. В догмате о непогрешимости римских пап каждый православный видит сразу два смертных греха: тщеславие и гордыню, и грехи эти лежат на всей римско-католической церкви. Именно за них и карает ее Господь. Сейчас для нас, русских, с Божьей помощью одерживающих одну победу за другой, самая главная заповедь должна быть: «Не возгордись и не преисполнься тщеславия, ибо вела тебя вперед рука Господня, но если будешь ты непослушен Ему, то она же обрушит тебя в ад».
16 (4) мая 1878 года. Константинополь.
Набережная двореца Долмабахче.
Генерал-майор и харьковский губернатор Дмитрий Николаевич Кропоткин
Не успел я из Петербурга вернуться в Харьков, как там меня нашла телеграмма от моего будущего зятя с приглашением на его с Шурочкой свадьбу и последующую коронацию. К приглашению были приложены билеты на поезд до Одессы, а оттуда — на пакетбот до Константинополя на четыре персоны: меня, мою супругу Александру, нашего сына Николая, которому недавно исполнилось шестнадцать лет, и девятилетнюю дочь Марию. Прибыть в Константинополь я должен до шестнадцатого мая по григорианскому календарю или четвертого мая по юлианскому, потому что именно в этот день в Дублин отплывал специальный пароход «Перекоп», такой же, как «Смольный», на котором моя дочь отправилась в Ирландию из Санкт-Петербурга.
В приглашении было сказано, что все транспортные и прочие расходы принимающая сторона берет на себя, словно Кропоткины настолько бедны, что не могут путешествовать за свой счет. Надо было торопиться, потому что мы можем не успеть попасть вовремя в Константинополь, и тогда опоздаем на королевскую свадьбу нашей Шурочки. Кстати, я до сих пор не могу понять, зачем понадобилась вся эта эпопея с нашим, отдельным с дочерью, прибытием в Ирландию. Неужели нас с супругой и детьми было невозможно отправить тем же кораблем, что и Шурочку? Или во всем виновато обыкновенное чиновничье разгильдяйство, когда один чиновник (в Ирландии), отсылая приглашение для моей дочери, посчитал, что по их обычаям оно означает и приглашение ее ближайших родственников, а другой чиновник (уже у нас) не увидел приписки «с родными» и благополучно забыл о нашем семействе. Интересно, что сказал бы по этому поводу наш будущий зять?
Но еще больше меня удивила новость, которую я узнал из свежих газет. Оказывается, Ирландия стала православной страной, поскольку все ее католическое духовенство насмерть рассорилось с Ватиканом, который назло России объявил анафему всем борцам за свободу Ирландии. Тамошние священники подали прошение в наш Священный Синод о переходе страны в православие, что и было исполнено в самые кратчайшие сроки. Но газеты, как европейские, так и наши, винят во всем моего зятя, мол, это его рук дело. Да уж, как говорит мой кузен Петр[23]: «Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд».
Все вышло как по заказу — моя Шурочка будет теперь жить в единоверной православной стране, население которой к тому же обожает всех русских и восхищается ими. Пусть по большей части свобода Ирландии была результатом действий югоросских, как теперь говорят, спецслужб, но и Российская империя тоже не сидела сложа руки, внесла посильный вклад в дело борьбы с англичанами. Кто-то даже, возможно, увидит глубокий символизм в том, что королем освобожденной Ирландии стал югоросс, а его супругой и королевой будет подданная Российской империи. Но мы-то знаем, что Шурочка просто любит этого молодого человека[24].
Но, как бы то ни было, в Константинополе мы оказались за два дня до назначенной даты. По сравнению с концом февраля, когда мы с дочерью были тут последний раз, город похорошел и расцвел, причем в буквальном смысле этого слова. Бело-розовая кипень цветущих яблонь, слив и вишен соседствовала с яркой россыпью цветов на многочисленных клумбах. Цветы были повсюду: в руках у детей, на шляпках у дам и девиц. Даже в петлицах у патрулирующих город национальных гвардейцев тоже нет-нет да торчали яркие цветки.
Но самыми главными цветами на этом празднике жизни были нарядно одетые по несколько легкомысленной константинопольской моде молодые дамы и совсем юные девицы.
В ожидании парохода на Дублин мы поселились в гостинице. Выяснилось, что на нем в Дублин, помимо остальных приглашенных, отправляется великий князь Болгарский с супругой и находящейся сейчас на их попечении внучкой великого русского поэта Ольгой Пушкиной. Я был представлен Сержу Лейхтенбергскому еще во времена моей службы в инспекторском департаменте Военного министерства, поэтому сразу же возобновил с ним знакомство, представив ему и его супруге жену и детей. Николай и Мари довольно близко сошлись с воспитанницей великокняжеской четы. Ее мать недавно умерла, отец, сын поэта Пушкина, полковник Александр Александрович Пушкин принимал участие в войне за освобождение Болгарии, а потом он отправился с экспедицией югороссов в Ирландию.
Живая и непоседливая девочка (а с виду чистый ангелочек) ухитрялась постоянно попадать в разные неприятные ситуации. В Константинополе мне рассказали, как однажды, когда внучка Пушкина путешествовала со своей родственницей по Кавказу, она попала в руки местных людокрадов, которые чуть было не продали ее в гарем какому-нибудь турецкому паше. Ее и других несчастных спас югоросский корабль, перехвативший шхуну работорговцев и взявший её на абордаж. Капитаном этой шхуны оказался британец, которого власти Югороссии передали нашим властям, так как он совершал преступления на территории Российской империи. Доказательства вины этого мерзавца были неопровержимы, и суд присяжных приговорил его к двадцати годам каторжных работ.
Просвещенная публика, в числе которой, к моему стыду, была и моя супруга, рыдала, слушая защитников британца, императору даже направили прошение о его помиловании — в Англии, между прочим, за подобное вешали на рее. Император Александр Александрович, как я слышал, порвал это прошение и велел побыстрее отправить каторжника куда подальше.
Вот тогда-то юная Ольга, которой тогда исполнилось всего четырнадцать лет, и влюбилась в своего спасителя — югоросского лейтенанта Синицына. История, достойная пера Вильяма нашего Шекспира.
Впрочем, кончилось все благополучно. Так как отец Ольги не мог заниматься своей дочерью, ей в опекуны определили супругу болгарского князя Сержа Лейхтенбергского Ирину Владимировну и главного доктора Югороссии — к сожалению, я запамятовал его фамилию. Оказывается, девица решила стать детским врачом и теперь живет в главном госпитале, готовясь к поступлению в Константинопольский университет. Когда ей это надо, она может быть очень усидчивой и старательной.
