Когда же мы добрались наконец до порта, нам с сеньором Санчесом показалось, что мы давно знакомы. Он и правда хорошо знал старую Гавану, и поездка с ним доставила мне удовольствие. К тому же мы прибыли в порт, когда «Саратога» уже начала швартоваться к пирсу.

Посмотрев на корабль, Оскар поинтересовался:

– А у ваших друзей много багажа?

– Не знаю, – я пожал плечами, – надеюсь, что не очень много.

– А они – грингос? – похоже, что любопытство сеньора Санчеса не имело границ.

– Да, – ответил я, – но это очень хорошие люди.

– Ну, если это очень хорошие люди, – сказал Оскар, – тогда давайте я сам договорюсь с кучером грузового экипажа, и он довезет весь их багаж до вокзала. Не бойтесь, ничего не пропадет. Просто я сговорюсь с ними за пятьдесят сентаво, а если это будете делать вы, то они запросят не менее двух или трех песо.

Я понимающе кивнул и пошел к зданию таможни, где меня остановил человек в вышитой серебром форме, важный, как петух на птичьем дворе.

– Сеньор, сюда нельзя, – надменно сказал он, – тут только для пассажиров.

– Сеньор офицер, – мне было смешно смотреть на этого надутого болвана, очень похожего на халдеев в питерских кабаках, – я старший лейтенант Кукушкин из Югороссии. Вот рекомендательное письмо от губернатора Гуантанамо.

Тот взял письмо, развернул и пробежал его глазами.

– Сеньор старший лейтенант, – у офицера неожиданно прорезалась вежливость, – губернатор пишет, что вы пользуетесь экстерриториальностью, и что ваши гости не подлежат таможенному досмотру. Как их фамилии?

– Мистер и миссис Клеменс с семьей, – ответил я. – И еще, сеньор, позвольте мне подарить вам вот это.

И, как меня инструктировали в Гуантанамо, я передал этому церберу, поставленному тут хватать и не пущать, конверт с десятью песо. Иначе он мог вдруг решить, что губернатор отдаленной провинции ему не указ.

Офицер тут же стал сама любезность.

– Благодарю вас, сеньор, – расплылся он в улыбке. – Если хотите, то подождите здесь – вот присядьте на это кресло. Заодно покажете мне ваших друзей.

Минут через пятнадцать, когда с «Саратоги» был спущен трап, я увидел мужчину с прической, известной любому, кто когда-либо видел портрет Марка Твена. С ним были моложавая женщина, одетая в дорожный костюм, и две маленькие девочки. А следом за ними четыре носильщика несли огромное количество багажа. Тут я мысленно поблагодарил Оскара, предвидевшего именно такой поворот событий. Я вспомнил уроки английского языка, которые регулярно давала мне Наденька, подошел к ним и представился:

– Мистер и миссис Клеменс, меня зовут Игорь Кукушкин. Я комендант Гуантанамского «Яхт-клуба». Не беспокойтесь, я уже договорился, и ваш багаж не будут проверять. Сейчас вам поставят штампы в паспорта, и мы вместе поедем на вокзал. Извозчик уже ждет.

После чего пожал руку Марку Твену и поцеловал руку его супруге Оливии. Через десять минут мы уже сидели в экипаже Оскара, а за нами следовал длинный грузовой экипаж. А еще через полчаса я распрощался с Оскаром, сунул ему пять песо с учетом чаевых, и мы проследовали к вагону первого класса, в то время как носильщики бегом перетаскивали большую часть багажа Клеменсов в отдельный багажный вагон. Ну, прямо тебе переселение народов.

Чета Клеменсов заселилась в два двухместных купе, соединенных между собой дверью, и после обеда в вагоне-ресторане они пошли к себе – отдыхать. Но минут через пятнадцать в дверь моего купе постучали.

– Войдите, – сказал я.

На пороге стояли Оливия и Сэм.

– Игор, простите нас, – смущенно произнесла Оливия, – наши девочки заснули, а вот нам не спится. Расскажите нам, пожалуйста, про Константинополь.

– Разумеется, миссис Клеменс, – ответил я. – Увы, я знаю о нем намного меньше, чем моя жена Надежда – ведь это она, а не я, родилась в Константинополе, который тогда еще был Стамбулом. Но, что смогу, то я вам расскажу.

Оливия оживилась.

– А где ваша супруга, Игор? – поинтересовалась она.

– Мы ожидаем ребенка, – ответил я, – поэтому мы решили, что она останется дома.

– Игор, – вдруг озабоченно произнесла Оливия, – в таком случае ей лучше уж не подходить ко мне слишком близко. Я не хочу, чтобы она заразилась от меня туберкулезом.

– Оливия, когда вы прибудете в Константинополь, то сразу же попадете к нашим врачам, и, смею надеяться, они вылечат вас от этой болезни. А пока я вам расскажу все, что знаю.

Оливия то и дело бегала посмотреть, не проснулись ли девочки, но они, убаюканные стуком колес и мерным покачиванием вагона, спали до ужина. После ужина Оливия ушла вместе с ними, сказав, что оставляет нас с Сэмом одних. Мы посидели в баре первого класса, где Сэм мне рассказал про свои приключения в Константинополе и по дороге домой в Америку. Но было видно, что он что-то явно не договаривает. Тогда я купил бутылку выдержанного рома и бутылку немецкого рейнского, и мы отправились в мое купе. Тут Сэм спросил меня:

– Игор, расскажите мне подробно, чем именно я буду заниматься?

Я взял с него честное слово, что он ничего не расскажет Оливии, и начал длительное повествование о положении вещей, после чего спросил его:

– Сэм, мне поручено окончательно узнать от вас: хотите ли вы остаться на Кубе, или уехать с семьей в Константинополь? Писать статьи и редактировать газету вы сможете и отсюда, и оттуда, у нас есть для этого технические возможности.

Марк Твен невесело усмехнулся.

– Игор, видите ли… В нормальной ситуации я предпочел бы уехать в Константинополь вместе с семьей. Но журналист не должен быть за тридевять земель от того, что он описывает. Если бы не Рождество в Корке, я остался бы на Кубе. А сейчас я попрошу вас как можно скорее переправить меня на Корву и позволить мне отправиться вместе с Добровольческим корпусом в Ирландию. Да, я понимаю, насколько это опасно, но никогда не прощу себе, если стану отсиживаться далеко от войны, в которой будут сражаться мои братья-южане, и которая, я верю в это, принесет свободу несчастному ирландскому народу.

Я начал было его отговаривать, но он протянул мне несколько исписанных убористым почерком листочков. Я стал их просматривать и вдруг понял, что внимательно читаю статью под названием «Рождество в Корке».

– Это новая версия статьи, когда-то написанной для одной из нью-йоркских газет. Пришлось писать заново, потому что права на первоначальную статью так и принадлежат издателям газеты, хоть они ее вряд ли когда-нибудь напечатают. А вот другая моя новая статья для «Южного Креста».

Вторая была про одного неназванного офицера Армии Конфедерации, про то, как он бежал на войну, наврав, что он якобы старше. Когда-то мой дед, Игорь Алексеевич Кукушкин, в честь которого я был назван, точно так же приписал себе два года, чтобы отправиться на фронт. И мой дед точно так же вернулся в свой поселок под Вязьмой – и увидел, что от некогда цветущего поселка остались лишь печные трубы на пепелищах и развалины церкви. Тогда-то он махнул на все рукой и уехал по оргнабору в Выборг. Я спросил Сэма:

– А этот молодой человек действительно существует?

– Да, и зовут его Джеймс Стюарт. Он сейчас, вероятно, у вас в Гуантанамо. Надеюсь его увидеть…

Я вспомнил, что и в самом деле совсем недавно к нам прибыл человек именно с такими именем и фамилией.

– Да, – ответил я, – его часть пока еще в Гуантанамо, но скоро она тоже отправится на Корву. Ладно, Сэм, пусть будет по-вашему. А сейчас давайте лучше спать, ведь, как у нас говорят, утро вечера мудренее.

По прибытии в Гуантанамо мы поселили Клеменсов на одной из гостевых вилл на окраине базы, после чего Оливию отвезли на «Колхиду», бросившую якорь в бухте. На следующий день врач отозвал меня и Сэма в сторонку и сказал:

– Туберкулез у вашей супруги, мистер Клеменс, имеется, но в довольно легкой форме, и его можно будет вылечить. Чтобы не терять времени зря, я уже начал медикаментозный курс, а по прибытии в Югороссию ваша супруга поедет в санаторий на Принцевых островах, где она окончательно поправит свое здоровье. Ваших девочек мы разместим вместе с ней, а потом устроим их в Константинополе, после окончания лечения. Кстати, ваших дочерей мы тоже проверили – они обе полностью здоровы.