Скорее всего, именно к ним и сбежал от нас пресловутый «майор Смит», человек, о котором к сегодняшнему дню мы знаем всё и в то же время ничего. Невысокий, рыжеватый, худощавый, с загорелым обветренным лицом, которое говорило о том, что свою карьеру этот «майор» делал отнюдь не в штабах. С одинаковым умением и ловкостью он носит европейский мундир, традиционную арабскую одежду, прекрасно говорит на фарси, турецком и нескольких арабских диалектах, которые зачастую отличаются друг от друга не меньше, чем русский язык от сербского. Одним словом – Лоуренс Аравийский девятнадцатого века.

Вышедшие с первыми проблесками зари из камышей выше по течению реки Шатт-эль-Араб многочисленные легкие тростниковые лодки, заполненные вооруженными людьми, одновременно заметили и береговые посты кубанских пластунов, и наблюдатели на полуброненосном фрегате «Герцог Эдинбургский». Торговать такой большой и шумной компанией, да еще в предрассветных сумерках и с оружием в руках тут не принято. Поэтому на «Герцоге Эдинбургском» забили тревогу. Первый же выстрел из кормовой шестидюймовки лег с сильным перелетом. Упавший снаряд поднял всего лишь большой столб смешанной с болотным илом воды, так как лодки арабов подошли слишком близко. Но этот выстрел разбудил всех в округе, включая генерала Скобелева и меня.

Начался переполох. Казаки седлали коней, гренадеры и гвардейские стрелки расхватывали свои берданки, а артиллеристы поднимали четырехфунтовки и картечницы на передки.

Одновременно отступающие к Басре патрули кубанских пластунов заметили большое количество пеших воинов, вышедших из камышовых зарослей примерно в том месте, где в наше время расположен аэропорт, и вступили с ними в перестрелку, не забывая перекатами отходить на соединение со своими основными силами.

Болотные арабы, подобравшиеся на близкое расстояние к «Герцогу Эдинбургскому» и оказавшиеся в мертвом пространстве для его артиллерии, скорее всего, рассчитывали взять корабль на абордаж, а потом прорваться к окруженной каналами речной гавани, где было что грабить. Выступление же пеших сил преследовало целью выманить гарнизон из города. Но, кто бы ни планировал эту операцию – пресловутый ли «майор Смит», или кто-то из племенных вождей – он сильно просчитался.

Помимо четырех восьмидюймовых орудий по бортам и по одному шестидюмовому на носу и корме, «Герцог Эдинбургский» был вооружен еще и шестью четырехфунтовыми пушками, а также дюжиной десятиствольных флотских картечниц Пальмкранца и пятиствольных картечниц Нордфельда винтовочного калибра. И если четырехфунтовки тоже оказались бесполезными, то установленные на высоких тумбах картечницы имели возможность стрелять вниз под довольно значительным углом.

Их расчеты сдернули чехлы, вставили коробчатые магазины, после чего наводчики повернули стволы, а заряжающие с усилием начали двигать тугими ручками привода механизмов. Раздавшийся над рекой треск не походил на обычные пулеметные очереди. Скорее он был похож на частую залповую пальбу. Но тем не менее опустошение в попавших под обстрел лодках было просто ужасающим, хотя их было много, и кое-где они находились уже в мертвой зоне даже и для картечниц.

Тем временем разобравшийся в обстановке генерал Скобелев приказал выдвинуть под прикрытием казаков на берег реки артиллерию и картечницы и поддержать моряков огнем. Гренадерская дивизия должна была поспешать за ними, насколько это возможно, а сводный кубанский кавполк и гвардейская стрелковая бригада оставались в резерве.

В тот момент, когда некоторые арабы, забросив на борт «Герцога Эдинбургского» веревки с крючьями, уже карабкались наверх, на берег выше по течению от того места, галопом вынеслись три сотни донских казаков и шесть упряжек с восьмиствольными картечницами Гатлинг-Горлова. Тот прием, которым артиллеристы-пулеметчики развернули свои упряжки стволами на реку, в наше время называется «полицейским разворотом». Через пару минут по лодкам болотных арабов хлестнул шквал пулеметного огня, а позади авангарда на дороге уже поднималась столбом пыль от приближающихся в спешном порядке подкреплений.

Тем временем матросы «Герцога Эдинбургского» вели огонь из своих «берданок» по лезущим на борт арабам и кололи их штыками, а офицеры стреляли по абордажникам из револьверов. Артиллеристы, которые стояли в бездействии у своих орудий, пустили в ход банники, а кочегары, выбравшиеся из машинного отделения, били железными ломами по головам и рукам нападавших.

Русский мужик с ломом в руках – это страшно, а когда при этом его еще подняли с койки за час до побудки, и он зол как собака – это страшно вдвойне. Все головорезы, в числе первых рванувшиеся на русский корабль, были убиты, а трупы выброшены за борт и течение Шатт-эль-Араб унесло их в Персидский залив.

На сухопутном фронте патрули пластунов, подкрепленные донскими казаками, сперва остановились, сдерживая натиск «болотников», а потом, с подходом гренадер, погнали их назад. Поняв, что внезапный налет не удался, отряды болотных арабов стали оттягиваться обратно к себе в заросли, где они чувствовали себя полными хозяевами. Соваться туда вслед за ними Скобелев не собирался, обстреливать камыши из пушек – тоже.

Выехав на небольшой пригорок, мы с ним стали обозревать окрестности. Дальнейшие набеги из болот следовало пресекать на корню. А для этого надо было показать крутость, чтобы здешним «запорожцам» больше и в голову не пришла бы мысль о нападении на нас. Потери они понесут огромные, а добычи – ноль. Словом, чтобы впредь неповадно было.

Неподалеку от нас остановился в ожидании дальнейших распоряжений десяток кубанских пластунов, выведенных в тыл после подхода гренадеров. Командовал им пожилой вахмистр, седина в голове которого говорила о том, что ему, скорее всего, довелось поучаствовать и в Крымской войне.

Спешившись, генерал Скобелев подозвал вахмистра к себе.

– Вахмистр Павел Яковенко, – степенно отрапортовал генералу вахмистр, – командир первого десятка второй сотни кубанского пластунского батальона.

– А скажи-ка мне, братец, – спросил Скобелев, – что там у вас произошло.

Старый служака неторопливо, обстоятельно и подробно рассказал генералу, как они обнаружили людей, вышедших из тростниковых зарослей, как вступили с ними в перестрелку и, отбиваясь, стали медленно отступать к городу.

– Ну, братец, молодцом вы себя показали, не посрамили Кубань. Хвалю вас за службу, – сказал Скобелев, выслушав рассказ вахмистра, и повернулся в мою сторону. – Теперь, Вячеслав Николаевич, надо бы нам прикинуть, что с этими поганцами делать дальше?

– Та сжечь энтот камыш, ваше превосходительство, и всего делов-то, – ответил вахмистр на вопрос генерала.

– А загорится? – с интересом спросил я, глядя на волнующееся зеленое море тростника, освещенное восходящим солнцем. – Он же совсем зеленый.

– Та не, ваше высокоблагородие, – ответил вахмистр, – это он только снаружи зеленый, а снутри вполне себе сухой. В костер бросишь – будет гореть как порох. У нас в плавнях такого камыша полным-полно.

– Понятно, – сказал генерал Скобелев, жестом руки отпуская от себя вахмистра. – Вячеслав Николаевич, как вы думаете, если мы подпалим эти камыши, то старушка Европа на нас всех своих собак не спустит?

Я кратенько, в двух словах, объяснил Скобелеву – в какой интересной позиции из «Камасутры» видел всю эту Европу. Если надо, то сжечь к чертовой матери все эти заросли камыша. Во всяком случае, по ровному месту к нам уже больше никому не подобраться.

– Ну что ж, Вячеслав Николаевич, – сказал Скобелев, разведя руками, – скорее всего вы правы, и на эту самую Европу действительно следует наплевать. А наказать этих мерзавцев надо. Давайте попробуем поджечь камыш и посмотрим, что из этого получится.

Понятно, что сами мы с генералом камыш поджигать не стали. Вскоре вдоль края зарослей, с факелами в руках забегали гренадеры и казаки. Пламя, сначала слабое и робкое, неохотно охватило в нескольких местах сухую траву, а потом как-то неожиданно взметнулось гудящей стеной до неба и с ревом и треском, поднимая закрывающие солнце тучи дыма и пепла, двинулось вглубь, раздуваемое слабым ветерком, идущим со стороны Персидского залива.