– Начиная со времен царя Алексея Михайловича, – начал я, – который первым привлек к воспитанию своих детей иностранных учителей, ни один из наследников российского престола первой очереди не оказался сколь-нибудь сильным правителем. Как это ни печально, но это так. Ни Петр Великий, ни Елизавета Петровна, ни Екатерина Великая, ни Николай Павлович, ни ваш супруг никогда не были наследниками первой очереди, которых с детства готовили к трону. Конечно, не все из них привели Россию туда, куда хотелось бы. Но они по крайней мере могли ставить цель и вести за собой страну, а не безвольно плыть по течению сложившихся обстоятельств и воли иностранных держав…

Мария Федоровна задумалась.

– Так вы считаете, Александр Васильевич, – задумчиво сказала императрица, – что главная проблема Российской империи заключается именно в неправильном воспитании наследников престола? Я вас правильно поняла?

– Именно так, ваше императорское величество, – ответил я, – еще древние греки считали, что мальчиков, в том числе и из царских семей, должно воспитывать вместе с большой группой сверстников, в честном соревновании и равной борьбе. А то как же иначе они смогут выработать в себе лидерские качества, необходимые для управления государством, и научиться взаимодействовать хотя бы со своим ближайшим окружением? Между прочим, император Александр Первый, используя опыт античных греков, основал Лицей. В числе воспитанников этого элитного учебного заведения, вместе с подростками из известных дворянских семей, должны были быть и великие князья – младшие братья императора. Но, к сожалению, в самый последний момент Александр Павлович передумал. А жаль! Детские игры – это куда больше, чем просто игры, особенно если они совмещены с учебой.

– Мой супруг, – задумчиво сказала Мария Федоровна, – говорил мне, что по вашему совету он собирается создать в России несколько кадетских корпусов для сирот офицеров, погибших на этой войне. Он даже предложил мне взять шефство над этими кадетскими корпусами. Александр Васильевич, вы предлагаете нам отдать Ники на воспитание в один из таких кадетских корпусов?

– Это было бы неплохо, – сказал я, – могу дать вам гарантию, что сразу же, как только об этом станет известно, все сколь-нибудь знатные семьи империи бросятся записывать своих сыновей в тот же кадетский корпус.

– Наверное, вы правы, Александр Васильевич, – вздохнула императрица, – бедного Ники, наверное, будут осаждать его сверстники, набиваясь в друзья.

– Зато он, – ответил я, – заранее, с самого детства, будет знать, кто чего стоит, и узнает, чего стоит он сам. Там он научится отличать настоящих друзей от тех, кто ищет «дружбы» с наследником престола ради будущих преференций. Такова жизнь, ваше императорское величество, ведь когда ваш сын станет императором, то ему придется играть в совсем другие игры. И его партнеры по этим играм уже не будут делать ему никаких скидок на происхождение.

– Когда я вернусь в Петербург, мы с мужем еще раз подумаем над вашими словами, – сказала императрица, вставая и протягивая руку для поцелуя. – Нет ничего невозможного на этом свете, чего бы мы не совершили ради счастья наших детей. До свиданья, Александр Васильевич, надеюсь, что мы еще увидимся.

22 (10) декабря 1877 года, утро. Гуантанамо, военная база Югороссии

Лорета Ханета Веласкес, вдова

– Добрый день, сеньора Веласкес, прошу садиться, – произнес команданте Рагуленко, указывая мне на старый венский стул, стоящий напротив его стола.

Сам команданте, в силу своих великанских статей, наверняка бы не рискнул воспользоваться столь утлой опорой. Но я решила, что такую худенькую и легкую женщину, как я, этот стул, скорее всего, должен выдержать.

– Спасибо, сеньор команданте, – сказала я и, воспользовавшись столь любезным приглашением, добавила: – Серхио, но мы же договорились, что я для вас просто Лорета.

Еще раз внимательно, с ног до головы оглядев мою персону, команданте сказал:

– Хорошо, Лорета, я вас внимательно слушаю. Только, пожалуйста, давайте покороче, потому что то, что у нас сейчас тут творится, можно сравнить только с пожаром в борделе во время наводнения.

– Серхио, – волнуясь, сказала я, – дело в том, что я хочу поступить на службу в армию возрожденной Конфедерации…

– Так, – сказал он, пронизывая меня насмешливым взглядом, – вот этого, Лорета, я и боялся с того самого момента, как вы объявились на нашем горизонте. Ну не верилось мне, что такая женщина, как вы, сможет спокойно усидеть дома, когда на горизонте замаячит очередная война. И, кстати, почему вы обратились именно ко мне, а не к адмиралу Семмсу или к вашему старому приятелю майору Оливеру?

В ответ на этот вопрос я только молча пожала плечами. Всем же было понятно, что они отказали бы мне в этой скромной просьбе. Два раза я уже обманом поступала на службу в армию Конфедерации, и оба раза меня изгоняли, как только обнаруживалось, что я женщина.

– Понятно, Лорета, – кивнул команданте Рагуленко, правильно истолковав мои гримасы. – Эти достойные джентльмены совсем не против того, чтобы вы воодушевили уходящих на войну солдат. Но ни под каким видом они не потерпят вашего присутствия в их рядах. Я угадал?

– Да, Серхио, – сказала я, – вы угадали. Но если вы их попросите…

– С какой это стати? – хмыкнул он. – Вы понимаете, сколько проблем принесет ваше присутствие среди этих молодых и не очень «юношей со взором горящим»? Нет, и еще раз нет. Нам только дуэлей между ними из-за вас не хватало.

Услышав отказ, я еще сильнее возжелала добиться своей цели. А то как же – все уедут воевать, а меня оставят тут одну на пустынном берегу.

– Но, Серхио, – буквально простонала я, – неужели ничего нельзя сделать? В конце концов, у меня есть какой-никакой боевой опыт. Обещаю вам, что я буду вести себя как неприступная монахиня, и ни у кого из мужчин и мысли не появится, что я женщина, а не такой же солдат, как они.

– Я вам верю, Лорета, – кивнул мой собеседник. – Но все равно нет никакой гарантии того, что у кого-то из солдат от вашего присутствия не пойдет голова кругом, превращая его из джентльмена в дикого самца, жаждущего женского тела. Люди все разные, и не все могут устоять перед искушением. Опять же, в конце концов, вы не сможете вечно скрывать свою принадлежность к женскому полу, и рано или поздно тайна ваша будет раскрыта.

– Серхио, – спросила я, – ну неужели совсем ничего нельзя сделать? Борьба за свободу Юга и тогда, и сейчас оставалась моей единственной целью в жизни.

– Хорошо, Лорета, – команданте Рагуленко тяжело вздохнул и взглянул прямо мне в глаза, – попробуем подойти к этому вопросу с другой стороны. Как вы думаете, ради чего мы затеяли все это дело с возрождением Конфедерации?

– Но это же доброе дело, – недоуменно сказала я, – мы хотим принести людям свободу и избавить их от угнетения…

Мой собеседник снова хмыкнул.

– Янки тоже думали, что они делают доброе дело, – сказал он, – освобождают чернокожих рабов и, как вы сказали, Лорета, избавляют их от страданий и угнетения. Я, конечно, имею в виду простой народ и, может быть, самого мистера Линкольна, а не тех, кто воспользовался победой в гражданской войне для самого беззастенчивого грабежа своих соотечественников.

– Вы думаете, что мистер Линкольн… – произнесла я и в недоумении замолчала.

– …был наивным политическим дилетантом, Лорета, – продолжил за меня команданте Рагуленко, – который был нужен вашингтонским политиканам исключительно в качестве политического знамени. Не зря же его застрелили сразу после того, как закончилась война, и в нем, как в вожде, отпала надобность. К тому же это был отличнейший повод для того, чтобы нарушить все договоренности и до нитки обобрать побежденный Юг.

– Не знаю, Серхио, – задумчиво сказала я, – об этом я пока еще не думала.

– А вы подумайте, – ответил он, – быть может, и придете к правильному выводу. Благо для одних обязательно обернется злом для других, и от этого нам никуда не деться. Я не говорю сейчас о бывших рабах – это отдельная история, порожденная их собственной природой и человеческой алчностью. Я говорю о тех мотивах, которые заставляют нас совершать те или иные поступки.